Трактир был двухэтажный, чистенький, насколько это было возможно, увитый богато цветущим плющом и оттого с виду нарядный. В отличие от многих подобных заведений, он слыл приличным местом — здесь не было комнат для свиданий, а портовые девушки, заводившие знакомства с теми, кто приходил сюда выпить, обычно уводили новых знакомых к себе домой.

Владелец заведения в ответ на вопрос о молодой постоялице расплылся в улыбке не хуже темнокожего гонца.

— Я не удивляюсь, что этой особой заинтересовался такой знатный господин! — Трактирщик говорил по-испански, притом тараторил, и Робертс не все понимал в его речи. — Знаете, это очень-очень великолепная дама. Как раз под стать такому прекрасному господину. Идемте, идемте, добрый господин, я вам покажу, какую комнату она заняла. Я выделил ей комнату, из окна которой видно море. Сейчас ведь нет штормов, и смотреть на море очень приятно!

Они поднялись на второй этаж. Хозяин постучал, и из-за закрытой двери донесся голос, сразу же привлекший внимание Бартоломью: низкий, глубокий, он казался бы голосом юноши, если б не был мягок и словно прозрачен, в нем звучала усталость и одновременно угадывалась скрытая страстность.

«Или я ничего не смыслю, или она и внешне окажется интересна!» — подумал Робертс.

— Это вы, хозяин? — Женщина говорила по-испански с акцентом, но что это был за акцент, Бартоломью сразу не понял.

— Госпожа, к вам пришел очень красивый господин! Настоящий знатный господин, милая госпожа! — воскликнул трактирщик. — Говорит, что он — капитан корабля.

— Так пускай заходит!

Трактирщик спрятал в сумке, что висела у его пояса, золотую монету, которую подал ему гость, и, вновь засияв улыбкой, растворился в глубине коридора. Бартоломью толкнул дверь, вошел и, сняв шляпу, согнулся в поклоне, не отрывая, однако, взгляда от женщины, сидевшей в кресле возле окна.

Да, она действительно была молода и, безусловно, хороша собой. Возможно, не красива, но необычна, а таких женщин Робертс всегда выделял.

Довольно высокая, насколько можно было заметить, пока она сидела, со статной, гибкой фигурой, в которой под плавностью линий и неспешностью движений угадывалась внутренняя сила, которую невозможно скрыть. Гордая посадка головы и правильное овальное лицо, но с твердым подбородком и очень необычным ртом: небольшой, красиво очерченный, он казался жестким и страстным одновременно. Глаза были темные, большие, вообще будто бы предназначенные для другого лица — они смотрелись бы скорее на мужском лице, хоть их и осеняли великолепные густые и пышные ресницы.

— Здравствуйте, госпожа! — Бартоломью выпрямился, держа в руке шляпу и со все большим интересом разглядывая женщину, почему-то не боясь, что она сочтет это неучтивым. — Я капитан «Виолетты». Мое имя — Бартоломью Робертс. Но вас я не знаю.

Она улыбнулась. Улыбка была вообще странная. Очень часто у скрытного человека улыбается все лицо, и лишь глаза остаются серьезны. Здесь было все наоборот: глаза, эти самые странные, неженские глаза незнакомки смеялись, слегка раскрылся в улыбке ее выразительный рот, а все остальные черты сохраняли невозмутимую серьезность. Женщина тоже, не смущаясь, разглядывала капитана Удача, и, кажется, он ей понравился.

В самом деле, собираясь на столь необычное свидание, Бартоломью постарался не ударить в грязь лицом. Он всегда одевался нарядно, не жалея денег на богатые наряды и украшения, однако в этот раз был одет скромно. И именно это шло ему более всего. Бутылочного цвета шелковая рубашка с широко раскрытым воротом, черные облегающие штаны с шитым серебром поясом, высокие узкие ботфорты без отгибов, с серебряными пряжками и длинный, без рукавов камзол, тоже черный, атласный, без всякого шитья. Костюм довершал шелковый шейный платок цветом немного светлее рубашки, сколотый простой, очень красивой брошью — серебряной с одним большим изумрудом. Робертс презирал парики, тем более что его собственные волосы могли посрамить любой созданный цирюльником шедевр. Светлые, очень густые, они ложились волнами на плечи, а сверху были повязаны платком, точно таким, как на шее. Когда Бартоломью надевал шляпу, сзади были видны концы этого платка, тонувшие в волнах его шевелюры, которую он всегда, даже в море, умудрялся поддерживать в порядке.

— Таким я вас и представляла, — произнесла женщина и встала.

Она была на полголовы ниже рослого капитана Удача. Ей очень шло красное с малиновой отделкой платье, шиповник в черных волосах и серьги, золотые с вправленными в золото двумя розовыми жемчужинками, похожими на крохотные бутоны.

— Я рад, что не обманул ваших ожиданий, — сказал флибустьер, подходя и ожидая, что она подаст ему руку для поцелуя. Но она почему-то медлила.

— Вас удивило мое приглашение и, вероятно, еще больше мое письмо?

— Синьора, я стараюсь как можно меньше удивляться. Но все же…

— Послушайте! — Вновь ее необычная улыбка заставила Бартоломью забыть все заранее приготовленные слова. — Мои предки родом из Франции, но я сама выросла в Англии, и моя мать была англичанка. Мне говорили, что и вы англичанин. Так, может быть, лучше будет перейти на наш с вами родной язык?

— С удовольствием! Однако я вам назвался. Могу ли быть настолько дерзким, чтобы спросить, как ваше имя?

— Ах да! — казалось, она была недовольна своей забывчивостью. — Я — Аделаида де Моле.

Теперь она наконец подала Бартоломью руку. Рука была в перчатке, но и под тонким алым шелком казалась необычной. Скорее всего, то была рука аристократки, на что указывала ее безупречная форма. Но размер ладони явно не соответствовал тонкой кисти — казалось, что эта нежная ручка знала грубую, неженскую работу.

Бартоломью поцеловал пахнущий тонкими духами шелк и вновь вгляделся в лицо незнакомки.

— Де Моле… — капитан Удача напряг свою память. — Кажется, я когда-то слыхал эту французскую фамилию.

— Еще бы! — теперь она рассмеялась. — Все, кто когда-либо интересовался сокровищами, кладами и их поисками, наверное, слышали имя моего легендарного предка Жака де Моле. В начале четырнадцатого века от Рождества Христова он был великим магистром ордена тамплиеров во Франции.

— Не может быть! — вырвалось у Бартоломью.

Слова, произнесенные Аделаидой, и в самом деле разбудили в нем воспоминания о древних, как мир, легендах. Легендах, по сей день будораживших Старый Свет, но проникших и сюда, в Вест-Индию, ибо некоторые из этих преданий говорили о несметных сокровищах загадочного ордена, которые четыре столетия назад пропали бесследно, но, возможно, были увезены и спрятаны именно здесь!

— Понимаю, в это трудно поверить, — вновь заговорила девушка. — Вы ведь наверняка многое слышали о тамплиерах[24]?

— Слышал, конечно, — Робертс со все большим интересом смотрел на незнакомку. — Вроде был такой рыцарский орден, возникший на Святой Земле, когда ее завоевали рыцари Креста. Тамплиеры за считаные годы стали необычайно богаты, скупили чуть не четверть земель по всей Европе, поэтому вскоре пошла молва, что дело нечисто и они занимаются колдовством. Один из французских королей, может, поверив в их вину, а может, просто позарившись на такие богатства, предал магистров ордена и его братьев суду, всех отправил на костер, а то, что удалось конфисковать, конфисковал. Только вот говорят, опять же говорят, что основные свои сокровища рыцари-храмовники сумели увезти из Франции. Я слыхал, это были несколько здоровенных кораблей, битком набитых золотом. И никто не знает, куда это все увезли.

— Я знаю, — проговорила Аделаида, и голос ее прозвучал при этом так буднично, словно она сообщила, где лежит какая-то ничего не значащая безделушка.

— Вы? Вы знаете, куда тамплиеры вывезли и где спрятали свой бесценный клад?!

Робертс поймал себя на том, что его голос при этом слегка дрогнул. Как ни внушал он себе всю жизнь, что презирает золото, презирает богатства, что они нужны ему лишь для того, чтобы ни от кого не зависеть и всем показывать свою щедрость и расточительность, как ни был он в этом уверен, но когда речь зашла о ТАКИХ сокровищах, и его душа взволновалась от одной мысли о них. Выходит, можно быть сильным только до определенного предела? И всегда найдется то, что обнажит твою слабость? Невесело!

Между тем ему почему-то и в голову не пришло, что Аделаида де Моле лжет. Было в ней нечто такое, отчего каждое ее слово обретало особое значение. Правда, спустя минуту Бартоломью все же опомнился.

— Простите, леди Аделаида, но то, что вы говорите, звучит слишком невероятно! Если бы иметь подтверждение ваших слов.

— Подтверждение? — она пожала плечами. — Ну, что же… Давайте-ка сядем, капитан. Сядем и, если вам угодно, выпьем по бокалу вина за наше с вами знакомство и возможное совместное дело.

Он хотел было сказать то, что в таких случаях говорил всем. Сказать, что не пьет. Однако почему-то сказал совершенно другое:

— Если дело того стоит, то отчего же не выпить? Ну, а знакомство я уже считаю большой удачей. Кстати, Удача — это мое прозвище, леди Аделаида.

— А я и это знаю, — проговорила она, жестом указывая ему на кресло и опускаясь в другое с графином почти черного вина и двумя бокалами в руках. — Я узнала о вас очень многое, капитан Робертс, прежде чем решилась с вами связаться. Вы же понимаете, что за жизнь человека, знающего путь к такому сокровищу, нельзя дать и медной монеты. Поэтому мне нужен человек, который не зависел бы ни от каких властей, по возможности никого не боялся, не был помешан на деньгах, но любил деньги ради одной только независимости и который был бы честен. Таких людей почти не существует. Но, прослышав про вас и собрав о вас все сведения, какие только могла добыть, я решила, что именно вы могли бы вместе со мной отыскать клад тамплиеров. Мы бы разделили все поровну, и тогда у каждого из нас окажется столько золота и драгоценностей, что позавидовал бы сам капитан Морган, если только правду рассказывают о его богатствах.