Вадик очень много работал, не позволяя себе, по его выражению, даже поболеть всласть. Он и Рита не пропускали не одного значительного показа моды, «тусовались» среди известных кутюрье, и вот судьба, наконец, подарила ему встречу, а потом и дружбу с известным итальянским модельером Валентино.


…«От кутюр — смысл его профессии и возможность сладостно и безрассудно тратить деньги, — писал Алине Вадим с восторгом. — Оборот дела, представляющего собой творения Валентино от нижнего белья для мужчин и женщин до оправы очков, составляет в год до 500 миллионов долларов. Ты знаешь, Алина, я хочу подарить тебе изречение Валентино, в котором, по-моему, и кроется секрет его успеха: «И полсантиметра влияют на пропорцию одежды, а неточность и приблизительность — самый большой грех в моде».

Помнишь, ты когда-то рассказывала Рите о жизни Шанель Коко, а я так влюбился в Валентино, что, подобно тебе, собираю вместе с моей Маргариткой буквально все, что о нем печатается в прессе.

Если честно, то я в характере и судьбе Валентино нахожу много общего со своей жизнью. Пусть мои родители не так богаты, но я, как и он, буквально бредил своей будущей профессией, разрисовывая поля школьных учебников набросками моделей. И мне даже довелось, благодаря Богу и богатенькому Армену, учиться ремеслу шитья в Париже.

Да, Алина, хочу поделиться с тобой кое-какими сведениями о мастере.

Во-первых, у Валентино все шьется вручную! Не удивляйся, подружка, но совершенно достоверно мне известно, что нигде в мастерских дома Валентино нет ни одной швейной машинки!!! Вместо этого у него целое войско, а по-нашему, штат итальянских тетушек в белых халатах, которые своими ловкими быстрыми пальцами шьют, подшивают, обметывают драгоценные ткани, подолгу старательно разглаживают на специальных досках мельчайшие складочки.

У Валентино шесть портных, которые под руководством главной мастерицы претворяют смелую творческую фантазию мастера в жизнь, в конкретные выкройки, а его едва обозначенные в набросках замыслы — в реальные выточки и драпировки.

И во-вторых, Валентино сам не стремится быть модным или следовать за модой. Он — сама мода, и он — вне времени.

И при этом Валентино очень манерен. Но, как ни странно, претенциозность уживается в мастере с почти прусской дисциплинированностью и работоспособностью, с его профессиональным совершенством и строжайшей организацией труда.

Думаю, эти же качества присущи и нам с тобой, дорогая моя русская подруга — товарищ по ремеслу и жизни!

Верю в нашу звезду!

Вади. Париж».


Алина иногда зачитывала Клавдии Елисеевне целые абзацы писем Ефремова. Вот и сегодня она процитировала ту часть письма Вадика, где речь шла о профессиональном кредо Валентино.

Клавдия Елисеевна, сидевшая за швейной электрической машинкой совершенно прямо, как английская королева на троне, выслушав Алину, негромко заметила:

— Если бы наш зятек не зацепился за Париж, то, с учетом особенностей современного российского бытия, Вадим с его талантом, энергией и работоспособностью уже имел бы в Москве не маленький салон, а, возможно, настоящее рекламное агентство со своими корреспондентскими пунктами по всей Европе.

— Странно, но именно такое предложение мне делает ежедневно мой бывший супруг — изменить профиль нашего салона и на его базе создать под покровительством западногерманского издателя Вилли Шнитке рекламное агентство моды «Алина», — Громадская задумчиво смотрела на Зуеву, будто видела ее впервые. — А вы выглядите очень эффектно в этом лиловом блузоне, дорогая Клавдия Елисеевна!

И вдруг, погасив улыбку на своем лице, Зуева жестко сказала:

— Алина, ты уже столько лет живешь в столице, а до сих пор не научилась правильно употреблять самые расхожие определения! — Клавдия Елисеевна выговаривала Громадской, как провинившейся ученице. — В моем случае следует сказать: очень элегантно, а не очень эффектно. Под словом «эффектно» обычно кроется что-то самобытное и эксцентричное. Нельзя то быть эффектной, то не быть ею. Или уж дано, или не дано. Я — не эффектна.

Алина в растерянности и даже с испугом смотрела на расходившуюся старуху.

Клавдия Елисеевна взметнула свои густые «брежневские» брови и весело расхохоталась:

— Ну, какой я тебе урок преподала? Надеюсь, запомнишь на всю жизнь! — и взяв своими крупными мясистыми ладонями холодные ладошки Алины, она шутливо подула на них, будто отогревая в своих руках, и хитровато блеснула глазами:

— А для того, чтобы теория лучше усваивалась, вот тебе практический пример: я — элегантная старуха, а у тебя и твой подруги Тани Орловой — эффектная внешность! Усекла, как любит говорить наша Ритка? — и Зуева, тяжело вздохнув при упоминании о любимой и теперь далекой внучке, опять принялась за шитье.

Клавдия Елисеевна Зуева была из породы тех женщин, которые во всем стремятся к совершенству. Достаточно энергичная и жесткая для того, чтобы уметь добиваться своего, она никогда не щадила ничьих чувств, если речь заходила о совершенстве. Неизменно вежливая, она могла снова и снова заставлять доведенного до бешенства парикмахера совершенствовать свою прическу.

Ходить с нею по магазинам или сталкиваться с работниками службы быта, по меткому определению Зуевой, «ходить в стервиз», было для домашних просто мукой. И именно поэтому они всегда с охотой перекладывали на ее мощные и совсем не старушечьи плечи весь груз домашних хлопот. При этом Клавдия Елисеевна совсем не жаловалась на свою жизнь. Обшивая пол-Москвы, она водила знакомства со многими именитыми людьми и была охоча до зрелищ и гостей.

Она сквозь пальцы смотрела на романы своей невестки Галины Дмитриевны, потому что считала, что коль женщина гуляет от мужа, значит, виноват именно он как мужик.

Сына своего, Антона Петровича Зуева, ныне маститого хирурга, заведующего отделением большой столичной клиники, она любила, прощала длительные отлучки из дома, боготворила его медицинский талант и никогда не вмешивалась в его семейную жизнь. Это было ее правило.

Давая своей любимой внучке последние наставления перед ее отъездом в Париж, бабушка обняла Риту и тихонько прошептала ей на ухо:

— Семья до тех пор будет крепкой, пока все неурядицы будут улаживаться в супружеской постели.

Рита, вспыхнув как огонь, молча прижалась к бабушке. Но ее совет взяла на вооружение.

И вот теперь, когда Рита стала парижанкой и могла лишь изредка звонить родным в Москву, Клавдия Елисеевна в своем сердце нашла уголок для Алины.

Их встречи стали частыми. Алина приходила к Зуевым, чтобы «погреться у комелька», поесть по-человечески вкусную домашнюю еду — не на ходу, а за обильно уставленным столом, с длинным задушевным разговором. Вот и теперь, уплетая горячие беляши, Алина пересказала суть сегодняшнего разговора с Таней Орловой и пыталась оправдать свою излишнюю суровость:

— Ну что мне делать, Клавдия Елисеевна, если я всегда говорю то, что думаю, просто потому, что не умею говорить иначе? — говорила Алина. — Возможно, я не сдержана порою, но иначе не могу.

— Ты что, кричишь на своих сотрудников? — почему-то спросила Клавдия Елисеевна.

Алина смутилась на мгновение, а потом быстро заговорила вновь:

— Да, я иногда кричу, когда чем-то возбуждена или расстроена. Но я отходчива, и потом мне все время хочется как-то загладить мой срыв, но я для этого не делаю ни шага, — Алина виновато опустила глаза.

— И не надо тебе меняться, — согласно закивала головой Клавдия Елисеевна. — Живи своим умом. Ты прямой человек и ждешь того же от других. Мне лично нравится, что ты такая прямая, независимая. Этим ты немного похожа на меня.

— Наверное, вы правы, Клавдия Елисеевна, — со вздохом заметила Алина. — И еще я, как и вы, предпочитаю не говорить, а действовать.

— Это верно, дорогая моя девочка, — поддержала ее Зуева. — Нельзя сидеть сложа руки и ждать, пока в твоей жизни что-то произойдет.

— Конечно, надо действовать самой, тогда и будут перемены, — охотно согласилась Алина.

— Когда тебе восемнадцать лет, ты один человек, — задумчиво говорила Клавдия Елисеевна, — а когда двадцать восемь — ты уже другой, с другими целями, интересами, взаимоотношениями, с другими друзьями. Пройдет еще с десяток лет, и ты снова изменишься. А потом опять, и опять, и опять. И, наконец, когда тебе будет столько лет, сколько мне сейчас, люди скажут, что ты сформировавшийся человек. А на самом деле это уже начало старческого эгоизма. — Клавдия Елисеевна пристально посмотрела на притихшую Алину.

В первые дни знакомства с Клавдией Елисеевной Алина испытывала почтение к ее возрасту и уважение к профессиональному мастерству. Но чем ближе она узнавала свою московскую родню, тем дороже становилась для Алины общение с Клавдией Елисеевной. Она была человеком особенным. Ей было абсолютно безразлично мнение окружающих о себе, она имела собственные жизненные принципы, которым никогда не изменяла. Зуева не только знакомила Алину с секретами портняжного искусства, но и делилась жизненным опытом, предостерегая молодую женщину от необдуманных поступков.

Брак Алины с Громадским Клавдия Елисеевна считала браком по расчету, а не по сердечной склонности. Правда, она прогнозировала его длительность лет на семь-десять, но Алина прожила с Георгием Валентиновичем всего три года. За это время образ «рыцаря без страха и упрека», так старательно создаваемый Громадским в первые месяцы их семейного союза, бесследно испарился, а вместо него рядом с Алиной оказался расчетливый, прагматичный, не всегда порядочный в выборе средств пожилой человек.

Они расторгли свой брак по обоюдному согласию. Спокойно, без криков и дележки добра. Громадский оставил Алине квартиру. Себе он купил приличное жилье в центре Москвы. Единственным условием, поставленным Георгием Валентиновичем, было сохранение их общего дела — салона «Алина», зарегистрированного в Мосгорисполкоме как частное предприятие, владелицей которого числилась Алина Громадская. Сам Георгий Валентинович, по его выражению, «не хотел светиться». Его вполне устраивала должность замдиректора или менеджера.