– Дмитрий Тимофеевич! – окликнул князя Трубецкого государь. – Как полагаешь, каковое место для моего главного лагеря лучшим выйдет? Может, здесь?

– Слишком близко от твердыни вражеской, Дмитрий Иванович, – ответил опытный воевода. – Коли на вылазку шуйские решатся, даже пешие ратники здесь ужо через полчаса окажутся. А конные, почитай, так и сразу. Надобно хоть до Тушино отойти. Туда часа полтора бежать придется. Они запыхаются, мы же даже хоть сонные, и встать, и вооружиться успеем.

– Коли там удобнее, Дмитрий Тимофеевич, то командуй, – согласился царь. – Пусть будет Тушино!


11 июля 1608 года

Москва, Кремль

– Государь, тебя послы свейский и польский принять просят. Наедине, – войдя во время обеда в трапезную, шепнул князю Шуйскому на ухо Игнат, после чего так же тихо и скромно вышел.

– Что-то случилось, царь Василий? – тут же заинтересовалась Мария, одетая лишь в легкую шелковую рубаху.

После полуденного зноя в царицыных покоях было так жарко – не продохнуть. Вместо того чтобы открыть окна и наказать разгильдяев, допустивших подобную духоту, государыня, наоборот, разрешила свите раздеться. Вроде как и ничего особенного – откуда взяться чужим глазам на женской половине дворца? Да вот гляди же ты – царь обедать пришел. И глазки мужчины сразу забегали, забегали, а сердечко застучало… Да еще из-за жары пришлось и самому ферязь и шапку скинуть. И сапоги, и штаны бархатные… синие…

Дворовые девки вовремя исчезли, княгини из свиты к середине обеда тоже удалились – и Василий Иванович остался наедине со своей юной супругой. Статной, большегрудой, фигуристой. А шелк – он ведь так прозрачен! И к коже прилипает, и скользит, искрясь и переливаясь нежным перламутром, каждую выемку и каждый выступ подчеркивая…

Ну как тут, к лешему, можно вспомнить о еде?!

С женской половины государь вышел с изрядным опозданием, однако холоп встретил его в переходе и снова напомнил:

– Послы свейский и польский просят…

– Сколько они тебе отвалили, Игнат, что ты такой настырный? – спросил, оправляя ферязь, князь Василий.

– Сказывают, дело зело важное для державы твоей, государь, – не стал отвечать слуга.

К Василию пристроилась охрана из шести молодых рынд в белых кафтанах с бердышами. Справа и слева стало узко, холоп отстал и прозудел в затылок:

– Могу в малую Думную палату их призвать.

– Ладно, зови! – сдался Василий Иванович. – Всё едино все планы кувырком.

В малой палате он взошел на трон, опустил руки на подлокотники, выпрямил спину, прижался спиной к жесткому дереву…

Царский трон и любимая жена – это все, что ему осталось в этой жизни. Все остальное убегало, растекалось, исчезало между пальцами. От всей огромной державы токмо Рязань, Смоленск и Москва считали его своим царем. Нет земель – нет податей, нет денег. Князья, бояре, служивый люд разбегались, ровно цыплята под тенью ястреба – кто в Тушино, кто в свою усадьбу, кто и вовсе в чащобы лесные, разбоем промышлять. Дьяки, воеводы вместе с полками и приказами – тоже в Тушино перебрались. Посольский приказ убег и послы иноземные вместе с ним – опять же в Тушине дела заморские решают. А у венчанного на царствие государя Василия – только трон остался да жена… Хотя… Ради зеленоглазой Марии Василий отдал бы и свой трон!

Василий Иванович поднял веки и вдруг обнаружил, что послы уже стоят здесь, перед ним.

Граф Иоахим фон Мансфельд – молодой совсем, тридцати лет еще не стукнуло, – стоящий на тонких, затянутых в сиреневые чулки ногах, заканчивающихся в пышных полосатых пуфах. Похожие пуфы украшали и плечи. Тело между тряпочными шариками обтягивал коричневый бархат, за плечами посла болтался тоже бархатный плащ, не доходящий до колен. Рядом с графом замер князь Ян Друцкий-Соколинский – ровесник князя Шуйского, приличия ради стоящий в широкой горностаевой шубе, крытой парчой. Просторная одежда полностью скрывала тело, и правитель Москвы мог видеть только седую окладистую бороду посла, чуть розоватые щеки и мясистый с черными точечками нос.

– Вы хотели увидеть меня? – поинтересовался Василий Иванович, вслух удивляясь тому, что эти двое пришли к нему, а не самозванцу из тушинского лагеря.

– Король шведский Карл обеспокоен случившейся с тобою бедой, великий князь всея Руси, – поклонился граф Иоахим.

– Король польский Сигизмунд обеспокоен случившейся с тобою бедой, великий князь всея Руси, – повторил вслед на ним князь Друцкий.

– Король Швеции считает тебя братом, коему нужна помощь в трудный час.

– Король Польши полагает так же.

– Когда подданные любой державы восстают супротив своего властителя, это подает плохой пример рабам из соседних стран.

– Очень плохой пример! – Послы легко и просто говорили на два голоса, словно успели давным-давно спеться.

– Поэтому король шведский Карл искренне желает помочь тебе, государь Василий, в уничтожении твоего врага, – почтительно поклонился тонконогий граф.

– Король Сигизмунд тоже с радостью поможет тебе разгромить самозванца Дмитрия.

– Вы уверены, что он самозванец? – наконец-то заинтересовался князь Шуйский.

– Мы уверены, что его нужно уничтожить, – ответил князь Друцкий.

– Чем же вы можете помочь? – чуть наклонившись вперед, спросил Василий Шуйский.

– Между нашими державами долгие годы есть недопонимание по поводу земель, что лежат по берегам моря Балтийского и озера Ладожского, государь всея Руси, – сладко улыбнулся граф Иоахим. – Если ты, великий князь, откажешься от земель Новгородских, псковских и карельских в пользу шведской короны, это позволит навсегда устранить сии разногласия, установить вечную дружбу, и в знак этой дружбы король Карл готов предоставить тебе пятнадцать тысяч шведских воинов для разгрома твоих бунтовщиков.

– И как скоро шведская корона сможет направить сию армию к Москве? – спросил князь Шуйский.

– Как только ты поставишь свою подпись на договоре о передаче земель моему королю.

– Пятнадцать тысяч… – пересохшим голосом прошептал Василий Иванович.

– Если ты, великий царь, откажешься от города Смоленска и окрестных земель в пользу польской короны, а также отпустишь домой польских пленников, захваченных в Москве на свадьбе самозванца, – добавил польский посол, – король Сигизмунд отзовет из Русских земель всех своих подданных и под страхом смерти запретит им наниматься к твоему врагу. Без могучей шляхты войско Дмитрия ослабнет, и шведская армия сможет одолеть его без особых усилий.

– Отпустить Мнишеков? Они же сразу примкнут к самозванцу и зачнут добывать корону! Мелкая девка даже под угрозой виселицы от царского звания отрекаться не пожелала! Если она вернется к мужу, то все поверят, что он есть венчанный на царствие Дмитрий!

– Уверяю тебя, великий князь, король Сигизмунд заставит сию панну отречься от царского титула и признать своего мужа мертвым, – пообещал посол. – Возьми с Мнишеков твердую клятву, что они вернутся в Речь Посполитую, никуда в Русских землях не отворачивая, и отправь домой. Его величеству трудно объяснять своим подданным, отчего он помогает тебе в твоей борьбе, покуда ты держишь в плену знатного шляхтича с семьей.

– Могу ли я быть уверен в королевском слове ваших повелителей? – заколебался Василий Шуйский. – Что, если я передам оговоренные земли, а помощи потом не получу?

– Если ты, великий князь Руси, в знак своей доброй воли, отпустишь польских пленников, – степенно ответил князь Друцкий, – то король Сигизмунд, в знак своей доброй воли, отзовет шляхту в польские пределы, после чего ты передашь ему Смоленск.

– Пятнадцать тысяч шведских солдат будут готовы к оговоренному сроку, – пообещал граф Иоахим. – Твой посол сможет увидеть их, прежде чем поставить подпись под соглашением, и убедиться, что они получили все надобные приказы и готовы к походу. После подписания договора копейщики в тот же час перейдут границу и направятся к Москве или в иное место по твоему желанию.

Князь Василий Шуйский колебался всего несколько мгновений и решительно кивнул:

– Хорошо, да будет так! Вы получите Русские земли, я же хочу иметь им взамен обученную и добротно вооруженную армию! А Дмитрий должен лишиться любой помощи от шляхты и литвинов!

Послы переглянулись и склонили головы:

– Мы рады, что так быстро смогли понять друг друга.


Спустя две недели пан Юрий Мнишек поклялся на Библии, что, отпущенный вместе с дочерью из царских «гостей», он немедленно отправится в свой родной Сандомир, ни с кем не встречаясь, никуда не отворачивая и нигде не задерживаясь.

Воевода Мнишек оказался невероятно честным человеком. Его клятва стоила царю Дмитрию Ивановичу целых тридцать тысяч рублей. Поворачивать в Тушино за меньшие деньги пан Юрий категорически отказался.


6 сентября 1608 года

Ратный лагерь возле деревни Тушино

С самого раннего утра в Тушине началась суета. Едва поднялось солнце, холопы принялись убирать с главных проходов мусор и объедки, оттаскивать за палатки и срубы пьяных шляхтичей и казаков, засыпать липкую чавкающую глину где древесной щепой, где песком, где свежей соломой. Возле царского шатра были поставлены новые, крытые атласом навесы, приготовлены рулоны кошмы и ковров. Дальше, в глубине лагеря – в длинных палатках слуги носили на столы вино и всяческую особо вкусную снедь: соленую семгу и копченую осетрину, печеную телятину и розовую буженину, мед и ревень, персики и арбузы.

Когда солнце поднялось к зениту, наконец зазвенели литавры, загудели трубы, ударили барабаны. Выскочившие слуги быстро раскатали ковры, из шатров на них вышли богато одетые князья, шляхтичи, бояре, трое седобородых священников в синих рясах и с большими крестами на груди, а среди них – невысокий, рыжий, чуть кривоватый воин в коричневом вельветовом колете, выпущенном поверх просторных голубых шаровар, и в длинном собольем плаще, висящем на одном плече.

По соломе, застилающей дорогу, уже скакали гусары в малиновых кафтанах, с саблями на зеленых бархатных перевязях, в широких шапках с высокими страусовыми перьями, пришитыми посередь лба. Между воинами катилась дрожка, обитая бархатом, украшенная золотыми коронами и лебедями. Возок остановился напротив шатра, открылась дверца, и в дрожке выпрямилась крохотная женщина в сером платье с широкими юбками. Тонкие руки, белое точеное лицо. Легкая вуаль закрывала черные волосы, украшенные несколькими крупными разноцветными камнями…