Они снова поднялись на самый верх, опять уселись, понеслись навстречу реке. Прыжок, другой, третий – и вдруг все закружилось, закувыркалось. Князь врезался плечом во что-то твердое, перекатился, получил санями по голове, снова перевернулся, раздавил ивовый куст – и там на миг задержался. Но тут же получил мягкий толчок, заскользил дальше. Остановился, привлек к себе Марию, с тревогой спросив:

– Ты не ушиблась, моя хорошая? Ты цела?

Но княжна, растрепанная и запорошенная снегом, хохотала, привалившись к его груди и глядя прямо в глаза. Вдруг замерла, склонила голову набок и торопливо, словно клюнула, чмокнула в губы – и снова засмеялась, вскочила и стала быстро подниматься вверх по склону.

Невинный поцелуй для девочки – но зрелого мужчину он пронзил, как удар копья! Обжег, словно кипящая смола.

Это была она! Его Елена! Помолодевшая до самого детства, совсем еще юная, незрелая – но это была она! Ее смех, ее голос, ее задор. Ее губы…

Любовь вернулась! Ненаглядная княжна Елена Василия Шуйского вернулась к нему из черного бездонного небытия!

* * *

Расчет Бориса Годунова оказался точен. Теперь больше всего на свете князь Василий Шуйский боялся оказаться с отцом княжны Марии по разные стороны поля боя – рубиться с родителем своей любимой, стрелять в него. Ранить, а может быть, и убить…

Это будет означать, что он потеряет возрожденную Елену навсегда. И потому законный наследник русского престола сдерживался. Скрипел зубами от ненависти, ругался, протестовал, но шаг за шагом отступал перед напором патриарха Иова и его ставленника.

Получив приглашение от князя Буйносова, Василий Иванович махнул рукой на воеводство Годунова, перестал уговаривать знатных бояр низложить самозваного государя, как невместного во главе армии. Что, впрочем, не стало большой жертвой – все едино князья никак не могли сговориться о старшинстве.

Однако по возвращении в Москву, после того, как князь Шуйский успел дважды посетить подворье Буйносовых и познакомиться с Марией, Борис Годунов неожиданно для всех переехал из Новодевичьего женского монастыря в царские покои в Кремле.

Вот тут и надо было поднимать всю знать, вооружать холопов – и выкидывать самозванца прочь из столицы! Решить сию презренную напасть одним махом раз и навсегда! Но князь Шуйский знал, что отец Марии станет защищать своего повелителя до последней капли крови, что именно он первым встанет на пути освободителей, что сражаться придется именно с ним – и не посмел.

Затем патриарх Иов созвал новый Собор с тщательно подобранными представителями – и Василий Иванович опять не стал препятствовать сему безобразию силой.

Правда, даже новый, подобранный один к одному Собор все равно не избрал Годунова в цари. И тогда Иов пошел другим путем. Он составил списки знатных бояр, дьяков и высших иерархов и стал собирать подписи под избирательными листами по одной. У него опять ничего не получилось, но патриарх был целеустремлен и настойчив. Иов выбросил старые списки и составил новые, куда включил имена только тех людей, каковые подписали предыдущую грамоту.

Доходило до смешного. В подписных листах не оказалось не только митрополита Гермогена, но и ни одного из казанских архимандритов! Ибо тамошние иерархи подобного унижения православной державы видеть не хотели. И потому за избрание Бориски на царствие от имени епархии подписались некие, никому не ведомые священники.

И опять князь Василий Шуйский стерпел это надругательство над здравым смыслом!

Нет, он не отказался от борьбы. Боярская дума раз за разом отвергала все эти скоморошьи выборы, отказывалась от присяги самозванцу, отвергала все его решения, как невместные. Вот только… Патриарх Иов еще со времен государя Федора Ивановича стоял во главе правительства. И потому именно он ныне распоряжался казной и землей, ему подчинялись приказы, воеводы, наместники – все служивые люди. Свергнуть правителя, взять власть, установить если не свое, то хотя бы боярское правление, созвать истинный Собор можно было только силой!

Но стоит применить силу – и из жизни князя Шуйского вновь исчезнут чудесные зеленые глаза и счастливый девичий смех. Стоит применить силу – и он снова потеряет возрожденную Елену.

Князь оказался неспособен на такую жертву даже ради царского венца.


5 апреля 1599 года

Москва, подворье князей Буйносовых

– Батюшка, батюшка! – Едва только Петр Иванович переступил порог горницы, Мария повисла у него на шее, ткнулась носом в холодную пышную бороду, затрясла головой, глубже зарываясь в нее лицом, и тут же отпрянула: – Это было так здорово, батюшка! Князь Василий волка руками взял! Прямо с седла ему на спину ка-ак прыгнет! Опрокинул да зажал, и ремнем, ремнем лапы крутит! А еще я сокола с руки пускала! Молодого, большие тяжелые шибко, но глухаря взяла! А еще двух лисиц!..

– Вижу, охота удалась, – широко улыбнулся хозяин подворья, взял дочь за плечи, поцеловал в лоб, после чего быстро осенил место поцелуя крестом. – Повеселились на славу!

– Я ведь тебя приглашал, Петр Иванович! – торопливо напомнил князь Шуйский. – Ты сам отказался.

– Так ведь служба, Василий Иванович, – развел руками хозяин подворья. – Но по стараниям и награда. Ныне мне государь обширное поместье в Заволочье пожаловал, на полтораста дворов. Полагаю сии земли на приданое для Марии поберечь. Замуж теперича не с пустыми руками отдам, доход получит солидный.

Князь Шуйский как-то сразу помрачнел, а Мария, наоборот, пропустила отцовские слова мимо ушей, весело сообщила:

– Я попросила князя Василия ужина дождаться, с нами откушать. А то так вышло, что он на охоте токмо меха добыл, а мне дичь досталась. Нельзя же после такого выезда голодным оставаться. Я повелела глухаря своего для нас с князем запечь!

– Для нас для всех, – уточнил Василий Иванович. – Птица попалась большая, мясистая. На всю семью хватит.

– Моя дочь принесла домой первую в своей жизни добычу! – с улыбкой пригладил бороду хозяин подворья. – С нетерпением жду ужина!

Разумеется, вечером на княжеском столе имелось множество угощений: заливная щука и копченые судаки, семга и белорыбица, маринованные грибочки и соленые огурцы, квашеная капуста и моченые яблоки. Вино и хмельной мед. Однако украшением стола, разумеется, стало блюдо с целиком запеченным глухарем – какового, ради такого случая, отпробовать первой дозволили Марии. И весь ужин девочка, захлебываясь восторгом, рассказывала о вчерашней охоте: о полетах кречета, о скачке по бездорожью, о ловле зайцев с седла и погоне за волчьей стаей…

Однако ужин – это все-таки не пир, и после трех кубков Василий Иванович поднялся:

– Благодарю за хлеб, за соль, дорогие хозяева, однако пора и честь знать.

– Солнце уже садится, князь Василий! – тут же вскинулась девочка. – Время позднее. Куда тебе идти на ночь глядя? Оставайся!

– Солнце уже садится, милая, а я все еще до дома после охоты не добрался, – улыбнулся ей мужчина. – Мое подворье здесь неподалеку. Коли поспешу, до заката успею.

– А завтра ты придешь, князь Василий? – с надеждой спросила девочка.

– Завтра, боюсь, не успею. Но вскоре мы обязательно увидимся! – пообещал он.

– Я провожу тебя, княже! – поднялся хозяин дома.

Вместе они вышли из горницы, миновали коридор. Возле лестницы гость оглянулся на дверь трапезной и негромко сказал:

– Вот ты и стал задумываться о сватовстве, Петр Иванович…

– Не то, чтобы так, Василий Иванович, – пожал плечами князь Буйносов, – однако же года через два Мария расцветет… И к тому времени мне надобно быть готовым. Знать, что смогу выделить и что пообещать.

– Твоя Мария и без приданого лучшее сокровище! – искренне ответил гость.

– Да уж вижу, с моей дочерью вы общий язык нашли, – спускаясь по лестнице, признался хозяин дома. – С первой встречи душа с душой совпали! Прямо диво какое-то.

– Это ты верно заметил, Петр Иванович, совпали, – согласился князь Шуйский. – Это не чудо, это знак небес. Похоже, мы созданы друг для друга.

– Твои речи звучат двусмысленно, Василий Иванович.

– Разве? – удивился князь Шуйский. – Мне кажется, я выразился достаточно ясно.

Они спустились, прошли через сени, и только на крыльце князь Буйносов ответил:

– Мария еще слишком юна, Василий Иванович, чтобы вести подобные разговоры.

– Я прожил в одиночестве семь лет, Петр Иванович, – остановился гость. – Подожду и еще два года. Когда я могу видеть твою дочь, ожидание не в тягость. Рядом с нею моя душа отдыхает. Рядом с нею в жизнь возвращается радость. Что же до плотского влечения… Оно для человека не самое главное, оно может и подождать. И потому я хочу попросить тебя, Петр Иванович: не ищи для Марии женихов. Отвечай, что сосватана. Когда она заплетет в косу яркую ленту, я попрошу у тебя ее руки.

– Тебе запрещено жениться, княже, – покачал головой хозяин дома. – И государь сего запрета покамест не отменял.

– Я есмь законный наследник русского престола, Петр Иванович, – развернул плечи князь Шуйский. – И уж за два года я точно смогу занять свой трон! Посему мне не будет дела до запретов почивших царей. Я своею волей дам себе такое позволение и сделаю твою дочь государыней величайшей державы ойкумены!

– Ты забываешь, с кем разговариваешь, Василий Иванович… – понизил голос князь Буйносов. – Я думный боярин, первый советник царя и его воевода, присягнувший Борису Федоровичу на верность! Твои слова пахнут крамолой, княже. Ты говоришь мне о низвержении правителя, которому я поклялся служить честно и искренне, ты соблазняешь меня на измену, суля возвышение после переворота через брак с моей дочерью. Прости, Василий Иванович, но я начинаю сомневаться в искренности твоих намерений. Ибо обещание твое отсрочено на два года, а изменить ты предлагаешь прямо сейчас. Могу ли я быть уверен, что ты клянешься посвататься к Марии из любви к ней, а не из желания склонить меня к крамоле?