— Ты вся в мать, — покачал он головой. — Даже обнимаешься так же. — У него на глазах стояли слезы.

Ира отняла руки и опустила по бокам.

— Иннокентий Петрович...

Он перебил ее, словно желая отстраниться от внезапного порыва, охватившего обоих.

— Итак, ты видела то, что не видел никто. Не бойся. Все работает отлично, как отлаженный механизм. Везде свои люди. И я пока не умер.

— Но неужели?..


25


Он сидел в аэропорту, он знал, что не сможет к ней полететь, как бы ни рвалось сердце. Быть так близко, всего в часе лета! Но он знал и другое: все кончено. И ничего не может быть. И не должно. Потому что невозможно. Зачем терзать душу себе и ей. У него семья. Дети. А он хотел все изменить. Давно. Он любил. По-настоящему. Страстно и отчаянно, почел за благо уехать раньше времени из Москвы, иначе что-то случилось бы. С ним? С ней? С обоими. Он и не предполагал, что бывает такая любовь. Но знал, что страсть — самое ужасное, что может овладеть человеком. А что он мог сделать? Оставить жену и двух девочек-близнецов? Страну? И кто он в Москве? Неизвестно еще, захотела ли бы она выйти за него? Разум восторжествовал. Он уехал.

Он подошел к столику, маленькому, самодельному, за которым сидела пожилая, но явно красивая в прошлом женщина. Гордая посадка головы, белый кружевной воротничок на черном платье. Собранные в узел блестящие, без седины волосы. Перед ней лежали открытки. Пенсионерка. Подрабатывает, подумал он. Одна открытка была явно не по сезону. Осень за окном, а она рождественская. С Дедом Морозом. Он догадался, что, наверное, она продает и свои. Сейчас в Питере люди торгуют, чем могут. Но эта открытка поразила его невероятной теплотой: настоящая Россия, такой ее видят иностранцы. Он купил открытку. У него не было русских денег, и он отдал ей доллар, потом подумал, что мало, и положил рядом второй. Она не отказалась, хотя вскинула брови и пристально посмотрела на него. Он отметил про себя, какие правильные у нее черты лица.

— Спасибо, — сказал он с улыбкой.

Она признала в нем иностранца. Кивнула.

Он вернулся в свое кресло. Самолет должен унести его совсем в другую сторону от Москвы. И он, положив кейс на колени, написал на открытке: «Я все равно люблю тебя». И ее адрес. Который знал.

Потом подумал: но она могла сменить адрес за столько лет? О нет, в России люди рождаются и умирают по одному и тому же адресу.

И опустил открытку в ящик.

Он был корреспондентом Болгарского информационного агентства по Юго-Восточной Азии. Несколько лет сидел безвылазно в Ханое. Ездил и в Москву. Иногда. И на Ташкентский кинофестиваль стран Азии и Африки. При воспоминании об этом его сердце зашлось. Она была там. И там это началось бурно, страстно. Невероятно. Но познакомились они раньше. Не в Ташкенте. В Ханое.


Ира вынула из почтового ящика открытку, на которой не было живого места. Вся исписана почтовиками. Она покрутила ее. Ну конечно, отправлена по ее прежнему Измайловскому адресу. Сердце стиснуло странное предчувствие. Неужели...

Да, адресный стол хорошо поработал, и открытка, столь странная для осени, с Дедом Морозом, ее нашла.

Всего одна фраза. Может, из-за нее так старались тетеньки на почте? Насмотрелись сериалов и возомнили себя спасительницами любви? Искали ее адрес, чтобы соединить разбитые сердца?

Она криво усмехнулась. Закрыла почтовый ящик и вошла в лифт.

Она держала открытку на отлете, будто сама бумага могла жечь ее тело. А тело уже отзывалось на пароль. Вот и все, что ему надо. Сказать: «Христо». И тело реагирует мгновенно.

Лифт тихо прошуршал, открывая двери на ее этаже.

Она с трудом вставила ключ в замок, отперла дверь. Войдя, захлопнула ее и привалилась спиной. Соленые слезы потекли по щекам. Ну почему вот так сразу? У нее Бог знает что творится в жизни, а тут еще он подал голос.

Христо. Ее единственная любовь. Которую она должна была забыть и не могла. Если бы она знала, что от него придет весть, подготовила бы себя. Она бы заставила себя... Она бы...

А зачем? Ведь его все равно нет и не будет. А у нее началась другая жизнь, в которой ему не будет места. Она сделала ставку на себя.

Ира сняла плащ, пошла на кухню. Поставила чайник, снова и снова всматриваясь в открытку. Ага, он был в Питере. Сколько лет он не подавал вестей? Сколько лет она пыталась его забыть?

Не вышло. Ни у нее, ни у него.

Она пила крепко заваренный чай с лимоном и морщилась. На нее навалились воспоминания. И она сдалась.

Как сдалась тогда.

Нет, не сразу. Ира Зотова сразу не сдается.

В ту зиму, как раз накануне Рождества — так вот почему он прислал эту открытку, чтобы напомнить о первой встрече? — она поехала с группой журналистов во Вьетнам. Наташа Ерофеева, соседка по комнате, была на десять лет ее старше. Она относилась к ней немного покровительственно, как старшая сестра к младшей. У нее была взрослая дочь, которая должна была вот-вот родить ей внука. Наташа была женой высокопоставленного внешторговского чиновника и имела все, что хотела. Кроме молодости. Той, которая позволяет тебе еще десять лет очаровывать мужчин. Наташа это делала мастерски. И, как поняла Ира, в каждой такой поездке у ног Наташи был какой-нибудь мужчина.

Нынешний поклонник Наташи, у которого, подозревала Ира, был интерес и к ее мужу — парень работал в крупной газете в международном отделе, — решил совместить приятное с полезным. Борис, так его звали, пригласил Наташу в гости к приятелю, а та, чтобы их выход в свет не казался особенно вызывающим, прихватила с собой Иру.

Они поехали к Христо. Он жил в престижном районе Ханоя, достаточно просторно. У него был телетайп и прочее оборудование, необходимое корпункту. А на комоде стояла череда слоников. Тогда они уже перестали быть признаком мещанства в Москве, но любители их все еще казались странными. Она спросила:

— Слоники?

— Да. Но у меня есть свое объяснение этимологии слова «Слон». Его однокоренное слово — лоно.

Ира решила, что он кое-чем озабочен, если даже здесь видит сходство.

— Ну, а кто у вас, милый Христо, убирает такие апартаменты? — пропела Наташа, интригующе улыбаясь после осмотра квартиры.

Христо был красивый парень. Довольно высокий. На фоне миниатюрной пухленькой Наташи он казался просто гигантом.

— О, ко мне приходит вьетнамская девушка.

— Одна и та же? — с намеком спросила Наташа.

— Да, уже два года, — ответил он.

Они поняли друг друга. Откровенность его несколько покоробила. Хотя Ира давно запретила себе чему-то удивляться, находясь среди людей своего круга. Просто отдавала себе отчет, что знает еще не все. А знать надо все. Не важно, пользуешься ли ты сама этими знаниями.

Именно здесь они познакомились с Христо.

После недолгого застолья Наташа с Борисом ушли в дальнюю комнату, в библиотеку за телетайпом. Ира слегка удивилась, но догадалась.

Христо сделал музыку погромче, на всякий случай, и налил Ире вина. Вино было вкусное.

— Вьетнамское? — спросила она.

— Нет, что ты. Южно-африканское. Ничуть не хуже французского, между прочим.

Ира кивнула.

— Никогда не пробовала.

— Но ведь у вас нет дипотношений с ЮАР.

— Конечно, — сказала Ира. — Но и у вас тоже нет.

— Ты имеешь в виду Болгарию? — Он вскинул брови и, улыбаясь, посмотрел на нее.

Она вдруг покраснела и запустила пятерню в волосы, приподнимая их над ухом.

— Тебе жарко? Я включу кондиционер.

— Да, — сказала она.

— Так вот, я сейчас во Вьетнаме. Как патриот я бы пил болгарские вина. Но их здесь нет. Ну так как? Пошли?

— Куда? — спросила она.

— Ну как куда? В мою спальню.

Ира вспыхнула до корней волос. И вскочила.

— Знаешь, дорогой, ты сейчас же сядешь за руль и отвезешь меня обратно в гостиницу.

Сердце ее колотилось, как бешеное. Подумать только, да как он смеет...

Он понял, что она рассердилась всерьез.

— Прости, но я подумал, если ты пришла...

— Я пришла с подругой! Ясно?

Он оторопело смотрел на нее.

Ира вдруг догадалась, что он ничего не понимает. Ах, Наташа! Ну погоди!

— Меня пригласили в гости к коллеге.

— Ах так. — Он откинулся на спинку кресла. — Извини. Понял.

— Так что сметать пыль со своих слонов будешь с уборщицей.

— Благодарю за разъяснения. Что будем делать? Потанцуем?

Потанцуем? — подумала Ира. Внутри у нее все дрожало и колотилось. А почему бы нет? Она шла на вечеринку и вполне может протанцевать.

Она встала и почувствовала, как дрожат у нее колени. Нет, нельзя, чтобы он заметил.

Он обнял ее и повел. Музыка была медленная, плавная. Голова кружилась от вина. Ничего, ничего, ничего, говорила она себе, чувствуя, как его руки жгут кожу через свитер. Покружив по гостиной, он вернул Иру на диван и сел рядом. А потом они говорили о книгах, о фильмах, что-то он рассказывал о семье, о детстве.

Вдруг дверь распахнулась и на пороге возникла парочка. Наталья пристально посмотрела на Иру.

— Ой, а почему это вы здесь?

— А где мы должны быть? — задиристо спросила Ира.

— Ну... — сказала Наташа.

Но Борис дернул ее за руку.

Потом они еще немного выпили и Христо встал.

— Ну что, поехали? Я вас отвезу.

Он усадил их в свою зеленую «тойоту» и отвез в гостиницу.

Вот так они познакомились с Христо.


А потом нос к носу столкнулись в лифте самой большой гостиницы в Ташкенте. На кинофестивале.

Вот там-то все и началось. Внезапно, как солнечный удар. Ира не узнавала себя, но ни в чем не винила.

Она помнила, как вошла в его номер. Она ничего не говорила, когда он, едва заперев дверь на ключ и вывесив табличку «Не беспокоить», дернул за тесемку воротника и уставился на белый кружевной лифчик, через который дразняще виднелись темные соски.

— Я так и думал.

— Что... — прошептала она, не узнавая себя. А ведь сколько раз она гнала от себя воспоминания о нем после возвращения из Ханоя. Она злилась на него — если бы он подошел к ней иначе... Что, неужели бы пошла с ним в спальню?