Дорогой Грэм!

Не могу передать тебе, как я была счастлива получить твое послание. Как хочешь, но я не собираюсь обращать внимание на все твои намеки по поводу того, что ты не хочешь, чтобы это продолжалось. Знаю, ты не имел этого в виду. Тебе кажется, что да, но на самом деле это не так.

У тебя есть вопросы, должны быть. Я специально не сказала тебе, почему я сделала то, что сделала. Быть может, есть какие-то вещи, о которых тебе лучше не знать, и это твое право. Но если ты достаточно смел, чтобы услышать некоторые вещи, я готова дать тебе ответ.

Ты писал, что не хочешь возвращаться в прошлое и говорить о том, как сложились бы наши жизни. Но мне это занятие не кажется пустым. По-моему, оно может быть полезным: при условии, что мы будем правдивы и не станем делать вид, будто все было бы прекрасно.

Просто мне кажется, что если мы вернемся на восемнадцать лет назад и выясним, что произошло с каждым из нас, как эти годы повлияли на нас обоих, то сможем наконец оставить их позади. Раз и навсегда. И не говори, что ты уже оставил их. Будь это так, ты бы не колебался, отвечая на мое первое письмо, тебе нечего было бы опасаться.

Наверное, у меня есть и эгоистические соображения: мне тоже нужно твое прощение. Надеюсь, я не поступаю подло, взывая к твоей честной натуре, которая, уверена, осталась такой же, какой была всегда.

Так что давай, Грэм, спрашивай меня обо всем, что хочешь узнать, и тогда, возможно, ты сможешь простить меня. Для меня это будет огромным облегчением, к тому же в последнее время я и сама много об этом думала!

С любовью, Крис


Утром он потратил почти два часа, играя умными словами и конструируя предложения, которые ранили бы ее так же метко, как она ранила его и как задевает до сих пор. Потом испробовал искренний вариант, который явно не собирался посылать, но который, как он надеялся, мог бы принести ему облегчение:


Дорогая Кристина!

Мне не хочется думать о том, как сложились бы наши жизни, потому что я несколько лет размышлял об этом, и мне это было чертовски больно. Я позволил тебе узнать меня настолько, насколько никогда и никому не открывался, а ты отвергла меня. Кажется, ты написала в той открытке — «ничего личного». Да разве бывает что-то более личное?

А что, если?.. Если бы мы остались вместе, я был бы совершенно счастлив, вполне состоялся бы, был бы всем доволен. Возможно, кое-кто и способен забыть о подобных потерях, приписать их мечтам молодости, первой любви и всякое такое. Счастья хватит на всех и так далее. Но я был не такой. Да и сейчас я не такой.

Ты была единственной, моей единственной. После того как ты ушла, я еще долго жил со шрамом, причем таким, что, когда Фиона познакомилась со мной, она имела дело с увечным человеком. С ней все было не так, потому что ты взяла часть меня с собой.

Так есть ли у меня вопросы? Да, есть. Я хочу знать, почему…


— Сюрприз!

Грэм резко ударил рукой по клавиатуре в отчаянной попытке убрать текст с экрана. Его мозг с трудом находил объяснение этому сочетанию — Фиона, его кабинет и слово «сюрприз», с которым к нему громко обратились, когда он совершал свое мучительное мысленное путешествие в прошлое, с трудом пробираясь через густой туман в надежде спасти хоть что-то из того, что когда-то было ему так дорого, а теперь стало недоступно.

Он не мог посмотреть Фионе в глаза, пока не придал своему лицу знакомое ей выражение — спокойное, обнадеживающее, строгое, уверенное и стабильное. Ему показалось, что на это ушла целая вечность, хотя на самом деле ему понадобилось несколько секунд.

— О боже! — вырвалось у него, как только он, наконец, взглянул на Фиону.

Он произнес это невольно. Но даже если бы ему дали час для подготовки ответа, он сомневался, что смог бы придумать что-нибудь другое.

Ибо его жена была в расстегнутом плаще от Берберри[34], а под ним на ней была лишь коротенькая ночная рубашка с вышитыми спереди словами: «Возьми меня, мой тигренок».


— Это был самый унизительный момент в моей жизни, — сказала она, сделав глоток обжигающего чая и стараясь больше не плакать.

— Не надо, Фай! — воскликнула Тесс, бросившись к ней через кухню (размером в целых два шага), чтобы утешить свою подругу. — Но что это нашло на тебя? Если бы я так поступила с Максом, он бы просто ужаснулся. Да и потом, это так неожиданно. Не уверена, что мужчинам — или женщинам — так уж нужны сюрпризы. Мне — нет. Ты не можешь обвинять Грэма в том, что он не знал, как ему нужно реагировать.

— Лучше бы ты сказала мне это до того, как я выставила себя дурой.

Скрытый упрек заставил Тесс задуматься.

— Мне так жаль, что ничем не могла помочь тебе на прошлой неделе, Фай. Больше не будет оправданий, и пытаться не буду. Не за сотню миль друг от друга живем. И именно из-за меня вышли неприятности в прошлый вторник, когда мы должны были быть вместе. Я беру на себя всю ответственность за происшедшее, если тебе от этого сколько-нибудь легче.

— Ну да, я скажу это Грэму, когда он придет сегодня вечером домой и не сможет смотреть мне в глаза. Чай отвратительный, Тесс! По сравнению с ним даже то, что ты готовила в «Органике», кажется лучше.

— Скоро ты и к этому привыкнешь, — уверила ее Тесс.

Фиона смирилась и продолжала пить. Ей хотелось бы чего-нибудь покрепче, но раз уж Тесс не предложила ей бокал вина, то она подумала, что это из-за денежных затруднений, и не стала настаивать.

На самом деле Тесс старалась совсем не употреблять алкоголь после того, как поняла, что обвинение Хитер справедливое. Пока у нее такая бурная жизнь, ей надо держать язык под контролем, а пить она будет лучше чай, который так помогает Хитер.

Фиона все не могла успокоиться:

— Я вовсе не ждала от него, что он ловко смахнет все со стола, швырнет меня на кожаный диван и насладится мною! Но я надеялась, что он хотя бы рассмеется!

И Тесс отлично понимала, что имелось в виду. Если бы ей когда-нибудь довелось отколоть коленце вроде того, что сотворила Фиона, то она имела бы полное право ожидать, что Макс рухнет замертво. Ибо смех — вещь несравненно более интимная, нежели наигранная бурная страсть, которая обыкновенно сопровождает подобные сцены в плохих фильмах.

Грэм попросту пришел в ужас. Он сидел, уставившись на жену. Ему хотелось вскочить и запахнуть на ней плащ, но он был не в силах сделать это.

— Скажи же что-нибудь, — нервно прошептала Фиона, кутаясь в плащ, словно ей стало ужасно холодно. Внутри у нее действительно все заледенело.

«А что я должен сказать? — думал Грэм. — Если я правильно понял ее намерения, то у меня должен быть подобающий ответ. Мы женаты двенадцать лет; я думал, что знаком со всеми ее штучками, настроениями. Я знаю, когда мне нужно притихнуть, как успокоить ее, когда она жаждет ссоры. Но это же совсем другое.

Это, наверное, нечто грандиозное, и потому она ждет, чтобы я сказал то, что нужно. Но в чем суть-то, черт возьми?»

— Отлично, тогда ничего не говори, — коротко бросила Фиона, после чего повернулась и вышла из кабинета, захлопнув за собой дверь.

Ему хотелось броситься за ней, но это означало, что весь офис будет вовлечен в эту катавасию. Нет уж, лучше подождать, пока он доберется до дома. К тому времени он, может, и поймет, что к чему, Фиона угомонится или сорвет свое раздражение на матери, и тогда они смогут поговорить. А может, и нет.

Он коснулся рукой мышки, чтобы засветился экран. Его слова были еще там, те самые, которые он никогда не отошлет Кристине. Надо бы удалить их, пока опять не случилось что-нибудь. Он стер все, что написал раньше, и начал снова.

На новый вариант ушло две минуты.


Дорогая Кристина,

Ты права, у меня действительно есть вопросы. Вот они:

1) Почему ты сказала, что хочешь выйти за меня, когда у тебя были сомнения?

2) Почему ты не сказала мне до дня нашей свадьбы, что можешь передумать?

3) Ты родила нашего ребенка?

Грэм


— Что же ты мне не сказала, что тревожишься насчет Грэма? — спросила Тесс.

— А что бы ты могла сделать? — жалко спросила Фиона.

— Пригласила бы вас на ужин и понаблюдала бы за ним, задала бы в лоб кое-какие вопросы, и всякое такое.

— А может, еще можно это сделать? — спросила Фиона. — От Милли никакого толку, да и бог с ней. Она убеждена, что у Тима интрижка со старой подружкой. Может, и так. Но я думаю, из-за того, что она потеряла голову, я и настроилась на такой лад.

Тесс фыркнула:

— Грэм никогда тебя не обманет.

— Ну да, рассказывай, он не из таких.

Фиона вскочила и, подойдя к окну, стала смотреть на крошечный садик. Пустынная картина за окном напомнила ей, что и у Тесс хватает проблем.

— Прости меня, Тесс! Словно я пришла упрекать тебя в том, что ты не приходишь, а ведь на самом деле это не твоя вина.

Тесс от ее извинений захотелось расплакаться. В последнее время у нее постоянно были глаза на мокром месте. От хрустящей боли во всем теле ей хотелось лечь и умереть. После более чем впечатляющего успеха от первого урока она решила, что на этот раз построит занятия по-другому.

Сделав несколько движений, она убедилась, что у нее очень гибкие руки и их можно довольно далеко заводить назад. «Отлично, — подумала она, — большую часть урока будем делать упражнения с руками. Я потрясу их своей виртуозностью».

Ее коварный план заключался в том, чтобы за час до занятий провести разминку, разогревая мышцы рук, пока они не растянутся настолько, насколько им позволит ее онемевшее тело. А потом, когда дело дойдет до упражнений на растяжение, она будет повторять свои же разминочные упражнения.