Так что Тесс отвечала на вопросы, постоянно ссылаясь на Джона, Бесподобного священника, словно тот был их личным духовным пастырем или, по крайней мере, они с ним когда-то встречались.

Однако мисс Блоуэрс была не дура. Она поддерживала эту игру, но было ясно, что не верит на слово.

— Главное, что нас волнует, это ваше будущее отношение, а не прошлое, — наставительно произнесла она, обращаясь главным образом к Максу, покрасневшему как рак.

— Разумеется, — виновато ответил Макс.

— Вот и хорошо, — сказала мисс Блоуэрс, довольная ответами. — Значит, буду с нетерпением ждать вас каждое воскресенье в церкви!

У Тесс и Макса был озадаченный вид. Они-то рассчитывали на то, что походят несколько недель, а потом незаметно исчезнут.

Мисс Блоуэрс улыбнулась:

— Разве Джон вам не говорил? Я и сама хожу в эту церковь.

* * *

— Кто это? — спросил Грэм.

— Тим Парсонс, — ответила его секретарша.

Грэм смутился, но потом до него дошло.

— Ах, да, Тим! Ну конечно, соедини меня с ним. Алло! Тим? Что случилось? С Милли все в порядке? Как дети? — задавал он обычные вопросы.

Хотя их семьи общаются десять лет, друзьями с Тимом они так и не стали. Иногда обедают или ужинают, когда Тиму нужен совет по части финансов, а Грэму — о компьютере; ходят смотреть идиотские фильмы, которые их жены ненавидят, но тем дело и ограничивается. Звонок на работу — дело почти неслыханное.

Тим постарался побыстрее успокоить его:

— Да все нормально! Все чувствуют себя хорошо, кроме Милли, которую тошнит целыми днями. Придется мне к этому привыкать, что поделаешь?

Грэму послышался оттенок негодования в его голосе Интересно, не ошибается ли Фиона, которая считает, будто Тим рад этому новому ребенку?

— Это хорошо, что все в порядке. А что от меня требуется?

Тим откашлялся. Он то и дело покашливал в продолжение разговора. Грэм, как и большинство людей, не отличался развитой интуицией, но даже он догадался, что Тим вовсе не простужен, а просто нервничает.

— Мне немного неловко, — произнес Тим наконец.

Грэм подождал, пока тот продолжит, но скоро понял, что ему придется выпытывать у Тима то, что тот собирался ему сообщить. К сожалению, по этой части он был неопытен.

Грэм двенадцать лет был женат на женщине, которая выкладывала ему все, что только появлялось у нее в голове, хотел он это слышать или нет. Жить с Фионой было все равно, что жить с радио, говорящим круглые сутки. Со временем он приспособился включать или выключать его по желанию, увеличивая громкость, когда речь заходила о чем-то (относительно) важном.

Пожив достаточно в браке, он понял, что разговорчивость Фионы — одна из причин, по которой он женился на ней, а вовсе не женские прелести, таившие немало неожиданностей. Ему трудно давались светские разговоры, поскольку, к несчастью, он родился без интуитивного чувства такта или дипломатии.

— Это все равно, что быть калекой, — признался он Фионе после того, как в течение месяца с начала их знакомства оскорбил всех ее друзей и большую часть семьи (особенно мать). — Для всех будет лучше, если я стану помалкивать или просто буду отвечать только на ясные, точно выраженные вопросы, требующие конкретных ответов.

Приняв это решение, он понял, что всем покажется скучным, однако осознал, что лучше прослыть занудой, нежели обижать близких: это не так занимательно, но более продуктивно в смысле сохранения брака и дружбы с окружающими.

Фионе, к счастью, его выбор пришелся по душе, и она не рассматривала его как препятствие к замужеству. Больше того, как Грэму ее говорливость стала казаться достоинством, так и она пришла к мысли, что его вынужденная сдержанность уравновешивает ее болтливость. Ей хватило ума, чтобы понять, что она никак не могла выйти замуж за человека такого же разговорчивого, как она. Помимо всего прочего, их бы никуда не приглашали.

Полностью Грэм отдыхал только тогда, когда оставался с Фионой. Она изучила его и, даже хорошо зная, любила.

Однако недостатком этого долгого и счастливого брака было то, что у мужа никогда не было возможности развить навыки общения. Он так и остался подростком с небогатым словарным запасом, произносящим односложные фразы. Разумеется, если речь не заходила о теще; тогда будто включался волшебный переключатель, и Грэм превращался в певца в стиле «рэп» из гетто, который злобно изрыгает свое негодование.

Однако было ясно, что Тим позвонил ему не для того, чтобы обсудить его тещу, поэтому Грэм впал в полный ступор. Он только молил Бога, чтобы Тим не начал задавать ему вопросы, которые потребуют распространенных ответов.

Не в силах придумать ход, который прекратил бы эти муки, он повторил то, с чего начал:

— Так что от меня-то требуется, Тим?

Грэм замер, сделав это робкое усилие, но оно, похоже, сработало: после этого он не смог закрыть Тиму рот.

— Наверное, ничего, но я не знаю, к кому можно было бы еще обратиться. Ну не к Милли же! Да я уже говорил с ней об этом, скорее, намекал, но у нее сделался такой голос, ну, ты знаешь, так что я не стал продолжать, а потом, когда положил трубку, понял, что мне нужно с кем-то поговорить, но никого другого не нашлось. Вот так всегда бывает — когда женишься и заводишь детей, теряешь всех старых друзей, но это не относится к женщинам, их все больше становится…

И он продолжал в том же духе, а Грэм меж тем терпеливо слушал, как делал это в браке, вставляя подходящие междометия и выжидая, когда прозвучит что-либо стоящее. В конце концов он уловил кое-что интересное:

— Прости, что перебиваю, Тим, что ты только что сказал?

— Что обедаю со старой школьной знакомой. Более того, если честно, это моя первая девушка. С шестого класса. Мы были вместе, а потом, когда я перебрался поближе к университету, расстались. Разумеется, мы обещали друг другу поддерживать связь, но ты сам знаешь, что происходит, когда кто-то переходит в колледж.

Грэм это знал. При упоминании о первой девушке отлепился пластырь, которым он заклеил свое сердце двадцать лет назад. В последние недели этот пластырь как бы отходил, причиняя боль. Грэм сосредоточился на этом образе.

— Она нашла меня через веб-сайт, ну там, где можно отыскать всех старых школьных друзей… да что я тебе это рассказываю? Ты и сам знаешь! Это ведь ты меня научил.

— Просто я подумал, тебе будет интересно узнать, что сталось со школьными товарищами, — оправдываясь, сказал Грэм. — Я лишь советовал почитать имеющиеся там биографии. Но я ничего не говорил насчет того, чтобы вступать с кем-то в контакт…

— Знаю, знаю… Но мне показалось, что не будет никакого вреда, если я помещу туда и свое имя, — немного поколебавшись, продолжал Тим. — Сначала мы обменялись электронными письмами, рассказали друг другу все, что с нами за это время произошло, ну и всякое такое. Потом она дала мне номер своего телефона, так что я был вынужден дать ей свой, рабочий. Короче говоря…

Грэм поднял брови, услышав столь оригинальный рассказ о последних двадцати минутах жизни Тима:

— …утром она позвонила мне, и я согласился пообедать с ней. Сегодня. Но я как-то странно себя из-за этого чувствую, точно я изменяю Милли, хотя, клянусь, это всего лишь любопытство. По-моему, если я увижу Элисон только один раз, то… ну, ты знаешь.

Грэм знал. Он и сам разыгрывал подобный сценарий тысячу раз. Но так далеко, чтобы послать электронное письмо, он не заходил. Что-то говорило ему, что это небезопасно. И нечестно по отношению к Фионе, которая, как он чувствовал, будет оскорблена подобным поступком. Но раз уж Тим собрался на свидание, может, ему стоит посмотреть, как пойдет дело, и если ничего страшного, то, может…

Его перебили вопросом, на который он не хотел отвечать.

— Вот я и спрашиваю, Грэм: как по-твоему, стоит мне идти или отменить встречу и никогда больше не общаться с Элисон?

Что тут раздумывать? Конечно, Тиму нужно отказаться. Он приоткрывает дверь, которую, быть может, уже не удастся закрыть. Если нога застрянет в двери, даже один только палец, ему придется открыть ее пошире. Так всегда бывает с дверьми. Если только дыру в ней вырежешь в форме ноги, только тогда и закроешь. Но останешься со сломанной дверью. А зачем она такая нужна?

И потом, надо ли будоражить чувства, хорошие они или плохие, если нет намерения дать делу ход? Конечно, Грэму следует сказать Тиму, чтобы тот не ходил. Как женатый человек, он должен недвусмысленно посоветовать приятелю отказаться от необдуманного шага.

— Почему бы тебе и не пойти, — сказал Грэм.


— И от себя, и от моего мужа позвольте поблагодарить вас за то, что вы согласились принять Лару в середине семестра. Мы были очень рады принять ваше предложение.

Макс ничего не сказал. Его по-прежнему угнетала мысль, что ему придется каждое воскресенье ходить в церковь. Тесс легонько толкнула его, и он послушно заулыбался. Его много лет били под столом ногой в гостях, и это пошло ему на пользу.

Мисс Блоуэрс протянула руку, и все восторженно обменялись рукопожатиями.

Когда они собрались уходить, директриса будто что-то вспомнила Тесс простонала про себя, ожидая подвоха, а Макс напрягся, приготовившись прыгнуть на эту женщину, если она что-то еще от него потребует. Однако на сей раз ее заинтересовала Тесс.

— Хитер Ригг говорила мне о вас на прошлой неделе.

Макс с удивлением покачал головой. Тут как в фильме «Избавление» — похоже, все друг друга знают, все, кажется, состоят в родственных связях и каждый вечер играют на банджо в этом чертовом общественном центре. А Хитер, как выясняется, — всезнающая и всевидящая богиня. Вездесущая. Макс не видел ее после того, как они познакомились, но она ему уже не нравилась.

Мисс Блоуэрс между тем продолжала: