Эпифанио — так звали мулата — объяснил Фьямме этот странный ритуал: люди, повинуясь зову, который слышали во сне, пришли за своими умершими, чтобы на себе перенести их в свои селения и там окончательно похоронить, освободив души, которые смогут после этого отправиться в свое космическое путешествие, чтобы потом вернуться на землю дождем.

Приглашенные, одетые во все белое, принесли с собой ром и козлятину, старики громко оплакивали усохших, а какая-то женщина, удерживаясь от плача, чтобы мертвецы не унесли вместе со слезами ее душу, открывала гробы и доставала их содержимое.

Фьямма, которая уже ничего не боялась — ее страхи навсегда остались в Индии, — решила посмотреть церемонию до конца.

Она стала свидетелем эксгумации пятнадцатилетних жениха и невесты, которые умерли в день свадьбы, одновременно подавившись свадебным тортом. Они лежали в одном гробу — на единственном ложе, которое им довелось разделить. Невеста была в белом платье, поверх которого огромный букет роз еще источал слабый аромат. Казалось, они сладко спят. Возможно, их так и оставшаяся невинной любовь совершила это чудо, сохранив их тела нетронутыми на протяжении стольких лет. Посмотрев на них, мудрая старуха, руководившая церемонией, велела положить гроб с женихом и невестой обратно в могилу — сказала, что им будет лучше в этой молчаливой земле, чем вблизи шумного селения. Любовь будет продолжать жить в закрытом белом ящике, куда положили умерших их охваченные горем родители. Это настоящая вечная любовь, которую, согласно верованиям индейцев, никто не смеет тревожить, иначе на всю общину падет небесный гнев. В итоге плачущие гости прокричали "Да здравствуют новобрачные!" среди разверстых могил. Гроб опустили на прежнее место и снова закопали.

Потом стало тихо, и старуха невозмутимо продолжила свое дело — принялась мыть кости. Не зажимая носа, голыми руками. Закончив этот тяжелый труд, она сняла с себя всю одежду, повернулась лицом к солнцу и облила себя ромом, чтобы очиститься. А гости в это время пили и ели в окружении скелетов, которые когда-то были их родственниками и друзьями. Еды и питья было столько, что они могли бы провести здесь еще недели две, не проголодавшись.

Исполнение желаний

По завершении этой церемонии мужчины, женщины и дети, все в белом, выстроились в длинную шеренгу и зашагали под аккомпанемент собственного плача, напоминавшего мелодии кумбиямбы, и бряканье костей в сумках — их несли к месту последнего захоронения. Никто не упоминал имен умерших из боязни, что это принесет новое горе семье.

Когда процессия скрылась из глаз, Фьямма и Эпифанио решили продолжить поиски. Они пересекли "долину мертвых" и начали подниматься на ослах по извилистой дороге среди скал. Когда они добрались, Долина храпа приветствовала их совершенно невероятными звуками.

При виде этого места Фьямма пришла в восторг — именно это она и искала: настоящее каменное царство. Кругом бродили дикие козы, обрывавшие скудную зелень с редких кустов. Фьямма была счастлива: лучше этого уголка не найти. Она подумала, что прежде всего здесь нужно будет выстроить маленький (теперь ей так мало было нужно!) домик. Эпифанио, потрясенный мужеством Фьяммы, предложил ей свою помощь. Фьямма согласилась: одной ей было не справиться. Она рассказала Эпифанио о своих планах, объяснила, что и как нужно делать. Ей нужно было просторное жилище, в котором было бы все самое необходимое. Воду можно носить из ближайшего озера, устроив возле дома небольшой резервуар.

У Фьяммы были кое-какие сбережения, а у Эпифанио — множество друзей, так что через несколько недель простой и красивый дом-студия уже был готов.

Фьямма перевезла в новый дом свои вещи. Их было совсем немного. Для того, чем она собиралась заниматься, требовались простые инструменты, которым вскоре предстояло стать бесценными. В огромном контейнере прибыли молотки и кувалды, зубила, резцы, чеканы и даже кое-какая техника, управлять которой предстояло мулату Эпифанио. Вскоре выяснилось, что в Долине храпа скрывалось бесценное месторождение красного мрамора всевозможных оттенков. Радости Фьяммы не было предела.

Она мечтала превратить Долину храпа в "Долину гигантов": установить здесь огромные фигуры, кото-рыми любовались бы ветер, солнце, луна и звезды. Она вспомнила Давида: если бы все произошло не так, как произошло, они могли бы сейчас вдвоем осуществить эту мечту.

В тот день, когда Давид и Фьямма встретились в Каджурахо, отношения между ними резко изменились. Давид был потрясен переменой, которая произошла с Фьяммой за время пребывания в монастыре. Когда они случайно оказались рядом в храме Кандарья Махадева, Давид так и не узнал Фьямму, пока она сама не окликнула его. Он долго не мог поверить, что это Фьямма: обнимавшая его изможденная женщина, тощая, как подросток, не могла быть Фьяммой. Той Фьяммой, в которую он был влюблен как сумасшедший. Он не смог сдержать чувства и высвободился из ее объятий.

Фьямма, не ожидавшая такого, застыла на месте. Она ничего не понимала. Неужели мужчина, который казался таким глубоким, таким духовным, мог столь грубо отреагировать на изменение ее физического облика? Но потом (ей помогли в этом большой профессиональный опыт и обретенное в монастыре спокойствие) Фьямма все поняла. Случай был очевидный: у Давида Пьедры был синдром Пигмалиона — древ-негреческого скульптора, который влюбился в созданную им статую и умолил богов оживить ее. Фьямма была для Давида тем же, чем для Пигмалиона Галатея: прекрасным творением, которое он сам создал и которое потом полюбил. Давид был влюблен в определенный образ, и когда этот образ исчез, исчезла и его любовь. Его чувства были легкой влюбленностью, а не глубокой, настоящей любовью.

Давид попытался скрыть разочарование и потом, когда они продолжили путешествие, старался не показывать вида, что ему неприятна даже мысль о физической близости, но Фьямме уже было ясно: Давид утратил к ней всякий интерес.

Они вернулись в Гармендию-дель-Вьенто и еще несколько недель пытались делать вид, что ничего не произошло. Но все было напрасно: их союз распался, потому что основа его была слишком хрупкой. К тому же Давид начинал испытывать к Фьямме что-то похожее на зависть — слишком хороши были работы, которые она создавала в последнее время. Даже самому себе он не признавался в том, что в ее скульптурах больше жизни и энергии, чем в его собственных. В них было что-то детское, но это лишний раз свидетельствовало о смелости и раскрепощенности автора. И они излучали радость. А когда Давид прикасался к ним рукой, то чувствовал биение сердца Фьяммы. Они были полной противоположностью его работам, слишком профессиональным, слишком совершенным и слишком похожим на самого Давида.

Они прожили эти несколько недель в фиолетовом доме, и Фьямме эти недели дались с большим трудом. С Давидом стало невозможно жить, он превратился в упрямого раздражительного эгоиста. Он не выносил, когда Фьямма трогала его инструменты, и безжалостно критиковал все ее работы. Это был совсем не тот человек, который покорил ее когда-то деликатностью и умением тонко чувствовать.

Фьямма видела, что Давид не может сосредоточиться на новой работе — он бросал скульптуры неоконченными, не воплотив первоначального замысла. Она пыталась помочь ему, но Давид в ответ всякий раз приходил в ярость.

Однажды Фьямма обнаружила на полу возле оранжереи с бабочками вдребезги разбитую голубку из красного мрамора — свою последнюю работу. В тот день она и решила расстаться с Давидом.

Несколько дней она прожила в маленьком отеле у старой городской стены. Там, слушая оглушительный звон соборных колоколов, она думала, что это реквием по ее очередной попытке любви. Когда ей стало совсем грустно, Фьямма приняла решение навсегда покинуть Гармендию-дель-Вьенто. Устроить мастерскую где-нибудь далеко, исчезнуть из мира, слиться с природой.

Она покинула отель, когда мулат Эпифанио сообщил ей, что уже все готово. Фьямма ни с кем не стала прощаться — не хотела объяснять то, чего нельзя объяснить. С тех пор как вернулась из Индии, она так ни с кем и не виделась. Даже ее родственники были уверены, что она все еще путешествует.

Ее новая жизнь сопровождалась непрерывным шумом ветра. Вскоре она привыкла к его напевному плачу. Земля рождала мрамор, и это радовало Фьямму больше всего.

Ей предложили провести электричество, но она отказалась — столбы с проводами испортили бы пейзаж. Чистый воздух и голоса природы усиливали ее и без того мощную творческую силу. Фьямма жила в согласии в природой, днем трудилась, ночью спала и видела сны. Каждый день она встречала и провожала солнце. Она отказалась от всякого комфорта. Не повесила даже зеркала в более чем скромной ванной — оно больше не было ей нужно. Когда она набирала воду из колодца, то видела в воде свое отражение: спокойная женщина с умным взглядом и сединой в волосах. Ее черные волосы становились с каждым днем все белее, как у ее отца, и ее это нисколько не печалило. Ей не нужно было прихорашиваться и украшаться. Она всегда считала неправильным, что общество смотрит на старение мужчин как на процесс совершенно естественный, тогда как женщины должны пытаться любой ценой удержать ускользающую молодость. Они и сами первые показывают пальцем на морщины других женщин, словно этих следов времени на лице нужно стыдиться, а не гордиться ими. А ведь лицо не лжет. Оно честно рассказывает о пережитом горе и радостях, о боли и гневе. Это карта, на которой отмечены маршруты жизни.

Она не захватила с собой ни одной книги. Только дневники, которые заполняла набросками и наблюдениями. Она верила, что когда-нибудь ее размышления сослужат службу какой-нибудь заблудшей душе, помогут ей разобраться в жизни.

Подружившись с дикими козами, она стала убежденной вегетарианкой.

Она довольствовалась малым, и ей всего хватало. Не хватало лишь любви.

Шли месяцы и годы, а она высекала лица, торсы, птиц и животных, устанавливая их на равнине и среди скал. Местные жители, ее далекие соседи, привыкли смотреть на Фьямму как на богиню и с уважением относились к красноватым мраморным громадам, налитым непонятной силой.