И вдруг с неба посыпались кусочки красной глины, из которой выпадали миллионы крохотных жаб — они приклеивались к телу, словно были на присосках. У Мартина они вызывали отвращение, а Фьямма им обрадовалась — она столько лет не видела урагана с жабами! Фьямма начала собирать их и складывать в карман. Она до сих пор помнила, как собирала их после каждой бури в своем с каждым днем все более далеком детстве. Маленькая Фьямма обожала этих крошек. Устраивала для них конкурсы красоты, выкладывая жаб на обеденном столе, не слушая криков матери, умолявшей "немедленно выкинуть эту гадость" — мать их панически боялась. Фьямма очень давно их не видела, и теперь ей захотелось поиграть с ними. Но Мартин все твердил, что они омерзительны, и заставлял Фьямму сбрасывать жаб на землю. Раньше они оба с удовольствием поиграли бы с малышками, но сейчас "детская" часть души Мартина принадлежала не Фьямме, а Эстрелье.

Облепленные грязью и маленькими жабами, шли они по острову, вернее, по тому, что от острова осталось. Не видно было ни души. Они действительно остались здесь одни? Фьямму это не смущало — в запасе у них еще оставалось четыре из пяти отведенных для отдыха дней, но Мартин был подавлен: во-первых, он чувствовал себя в ловушке, а во-вторых, накануне вечером он окончательно понял, что попытка наладить отношения с Фьяммой обречена на провал. Он осознал то, что в глубине души чувствовал уже давно: их брак не спасти.

Он и на островок этот приехал лишь в поисках предлога для того, чтобы восстановить отношения с Эстрельей, по которой тосковал до физической боли. Но судьбе было угодно, чтобы эти дни они с женой провели вместе. Чтобы выжить, им пришлось забыть о своих разногласиях, пришлось довольствоваться самым необходимым — искать в прибрежных скалах моллюсков, чудом не унесенных в море, собирать упавшие кокосовые орехи, чтобы было чем утолить жажду, и разводить на пляже костры, чтобы приготовить то немногое, что удалось добыть, и согреть души, продрогшие без любви.

Так прошли восемь ненастных дней, и наконец выглянуло солнце и осветило все вокруг. От открывшейся красоты захватывало дух. Буря обошла Гармендию стороной, задела только их маленький островок.

За Мартином и Фьяммой пришло судно, потому что служащие отеля, принявшие их в день приезда, а потом оставившие из-за карнавала одних, о них помнили, но сделать ничего не могли, пока море окончательно не успокоилось.

Фьямме и Мартину эта неделя показалась вечностью. Они увидели, что больше не являются неразделимым целым. Пережитые трудности окончательно отдалили их друг от друга, а великолепие окружающей природы, которым сейчас могли любоваться их глаза, стало прелюдией к расставанию: их души не оттаяли перед этой красотой. Дивный пейзаж, обрамленный невиданной радугой, не смог совершить чуда и вернуть им то, что они безнадежно утратили, — желание любить.

По возвращении домой Фьямма начала испытывать беспокойство. Со временем оно начало расти. Она поняла, что в их отношениях с Мартином образовалась трещина. Фьямма все больше опасалась, что не справилась с ролью жены. Любила ли она мужа? Или то, что она принимала за любовь, было всего лишь удобной привычкой?

Она не могла разобраться в своих чувствах.

На работе ее тоже ждали проблемы: многих пациенток напугало известие о возможности урагана, некоторые были на грани нервного срыва. Так что Фьямме пришлось набраться терпения и снова начать выслушивать чужие истории.

Некоторые из них выглядели просто невероятными, как, например, история чрезвычайно ревнивой сорокапятилетней домохозяйки Ширли Холмс, которая подозревала, что у ее мужа кругом любовницы. Она могла неожиданно явиться к нему на работу и ворваться без стука в его кабинет, а дома то и дело распахивала шкафы, заглядывала под кровати и во все углы, рылась в портфеле мужа по десять раз на дню, вскрывала его почту, проверяла записную книжку, пытаясь выйти на след другой женщины. Однажды, когда муж спал после обеда, она выкрала у него все ключи и сделала копии, даже не зная, что это были за ключи, и с тех пор пыталась открыть ими каждую дверь, которая ей попадалась. По вечерам, когда муж возвращался с работы, она встречала его с собачьей преданностью, обнимала и целовала, обнюхивая его при этом от мочек ушей до щиколоток. Потом она тщательно исследовала его одежду (стараясь, конечно, чтобы муж этого не заметил). Она всегда настаивала, чтобы, переодеваясь, он менял не только верхнюю одежду, но и белье, потом забирала добычу и исчезала с нею в ванной, где обнюхивала каждый шов, каждую ниточку. После этого переходила к следующей фазе: рассматривала каждый сантиметр одежды мужа под лупой, пытаясь обнаружить какой-нибудь волосок, подтверждающий ее подозрения. Ширли ни разу не удалось ничего обнаружить, потому что ей достался самый верный из мужей, но в эти последние дни угроза урагана окончательно лишила ее разума. Она была уверена, что муж ей изменяет. И начала слежку с переодеваниями: возила с собой в машине чемодан с париками, шляпами, юбками, брюками, усами, бородами и всем тем, что помогло бы ей появляться

Крушение надежд

без риска быть узнанной во всех местах, где бывал ее муж. Она наняла некую femme fatale, на которую муж "не клюнул", и это явилось последней каплей: жена окончательно уверилась, что он ей изменяет, но не с женщиной, а с мужчиной.

Фьямма уже ничем не могла ей помочь: психолог в этом случае бессилен, здесь нужно серьезное психиатрическое лечение. Так что она отправила сеньору Холмс к коллеге-специалисту.

С усилением ветра появились и новые пациентки. Нестабильность в природе сопровождается нестабильностью душевного состояния. Фьямма с головой погрузилась в работу, и ее отношения с Мартином снова отошли на второй план.

Эстрелье поездка в Сомали принесла облегчение. То, чем она занималась двенадцать дней, заставило ее на многое посмотреть другими глазами. Она больше не думала каждую минуту об Анхеле, не жила лишь надеждой на встречу с ним.

Она познакомилась с Найру Хатаком, лауреатом Нобелевской премии мира, который провел в тюрьме пятнадцать лет, несправедливо осужденный белыми. Он родился в Кении и принадлежал к племени кикую. Всего в жизни он достиг сам и теперь был известен всему миру своим пацифизмом, терпимостью и гуманитарной деятельностью на Африканском континенте. Эстрелья вернулась словно окрыленная. Но ее энтузиазма хватило ненадолго.

Теперь она приходила в часовню Ангелов-Хранителей каждый вечер. Без воспоминаний было невозможно жить. Она даже не позвонила Фьямме — ей все еще было стыдно за свою неудачу. Те немногие силы, что у нее еще оставались, она отдавала работе, стараясь, чтобы коллеги не заметили ее страданий. По вечерам, вместо того, чтобы принимать ледяную ванну, она учила наизусть стихи, которые Анхель написал для нее на раковине. Она прочла их уже после того, как он сбежал в тот памятный вечер, и потому не успела сказать ему, что стихи прекрасны. И сейчас каждый вечер она повторяла полные страсти строки, выведенные на Conus litteratus, пока не засыпала с зажатой в руке раковиной. Она долго сидела, вздыхая, на скамейке в парке Вздохов, отыскивая глазами Анхеля, кидающего кусочки хлеба случайно залетевшей в парк чайке, но его в парке не было. Правда, однажды Эстрелье показалось, что она видит его. Она бросилась вдогонку, долго кричала: Анхель! Анхель! — но он не обернулся. Ну конечно, подумала она, у него же другое имя! Она взяла его под руку, заставив повернуться к ней, и обмерла от стыда — это был не Анхель. Мужчина успокоил Эстрелью, но ему стоило труда разжать вцепившуюся в него руку.

Он мерещился ей повсюду: в такси, в метро, в ресторанах, в супермаркете. Она не могла выбросить его из головы, сколько ни старалась.

А Мартин после поездки на остров Бура полностью уверился: у них с Фьяммой нет будущего. Он считал, что сделал все для того, чтобы вновь сблизиться с женой, и если из этого ничего не вышло, то это уже не его вина. Даже пережитое ими на острове стихийное бедствие он рассматривал как знак, указывающий на то, что не следует пытаться сохранить их брак, а нужно идти по новому пути. Теперь он знал, что нужно делать, но не знал как. Он не знал, как сделать первый шаг. Он не знал, какая на самом деле Эстрелья — они ведь были едва знакомы, и нужно было время, чтобы понять, ради чего он бросает все и начинает новую жизнь. В глубине души он боялся остаться один. Он не знал, до какой степени зависим от жены, а ведь ему предстояло поменять то, что давала ему Фьямма, на то, что могла дать Эстрелья. Но он не сознавал, что, для того чтобы дарить любовь, нужно быть в мире с самим собой. Его отношения с Фьяммой не сложились, так как же мог он начинать отношения с другой женщиной? У него не было времени на то, чтобы проанализировать, отчего не задалась его семейная жизнь, потому что до появления Эстрельи ему казалось, что все в его жизни прекрасно. Но в тот день он проснулся с таким желанием любви, что, едва явившись на работу, торопливо открыл ящик стола, в котором уже несколько недель лежало написанное Эстрелье письмо. Нужно только дописать несколько строк и отправить. Он не мог просто появиться перед ней после стольких дней отсутствия, пусть сначала ее сердца коснутся слова, написанные на бумаге, так что — за дело.

Мартин распечатал конверт и начал перечитывать письмо, вычеркивая слова и добавляя фразы, и в конце концов разорвал написанное и принялся писать заново. Несколько часов он изливал самые заветные чувства, подбирал слова, искал точные формулировки, с удивлением замечая, что из написанных им строк вставал новый, незнакомый ему самому Мартин.

Перечитав потом написанное, он изумился, заметив, что давно выношенные мысли переплетались в его письме с новыми, свежими, только что родившимися. Ростки эти обещали, если им суждено будет попасть в благодатную почву, вырасти в огромные сильные деревья. Он никогда не подозревал в себе подобной глубины, часто намеренно играл в легкомыслие и преуспел в этом. Мартин не знал, что его письмо к Эстрелье — начало глубокой перемены в нем самом, что ему пришла пора стать совсем другим. Он услышал, как в далекой часовне зазвонили колокола, созывая прихожан к дневной службе. Нужно подождать еще минут сорок, а потом пойти туда. Войти в часовню перед самым закрытием и положить конверт на скамью, где они обычно сидели. Если она придет сегодня (если!), она найдет его письмо.