– Ну, как я тебе? – быстро спросила Надежда, повернувшись перед подругой.

– Отпад, как всегда… А что, собралась куда-то?

– Ой, ну зачем обкудакала! Куда, куда… Клуша! Вот теперь мне из-за тебя удачи не будет!

– Да ладно, суеверная ты наша… На свидание, что ль, собралась?

– Нет, Ветка. Бери выше, смотри глубже. С Сашиными родственниками еду знакомиться.

– Иди ты… – поползли брови у Ветки вверх. – Правда, что ли? Ну ничего себе, темпы – пятилетку в три года… И месяца не прошло после рокового удара скалкой по мужской голове. Везет же тебе, Надька! А ко мне б хоть какой самый завалященький мужичонка в дверь постучал! Уж я бы его скалкой так огрела, так огрела…

– Ничего, Ветка, стукнет еще! Какие твои годы? Ты, главное, жди!

– Ага. Я жду. И скалку уже приготовила, старую, бабушкину… Ни пуха тебе, Надька!

– К черту, к черту, – смеясь, махнула на бегу ей Надежда рукой. – Пока, Ветка…

Двор, в который заехал Саша, и впрямь был копия Надеждин. Те же стандартные домики-грибочки детские, те же скрипучие качели и маленький скверик в глубине. Даже, показалось, бабушки те же на скамеечках сидят. И дом был похож. И правда перепутать можно, если зайти сюда вечером, да еще и в сильно неадекватном состоянии. Прямо «Ирония судьбы» какая-то. Только более жестокая. С нераскрытым убийством, с алиби, с неразделенной мазохистской любовью…

Вздохнув, Надежда протянула Саше руку, вышла из машины. А войдя в подъезд, испуганно обернулась, схватившись за голову:

– Слушай, а чего это я с пустыми руками иду? Вот ворона…

– А что такое у тебя в руках должно быть? – удивленно уставился на нее Саша.

– Ну, цветы хотя бы.

– Успокойся. Женщина женщине цветов не дарит. Это дурной тон. Пошли давай.

– Нет, погоди, Саш! А что у вас сегодня? По какому случаю праздник? Надо же подарок, наверное.

– Да не надо никакого подарка, Надежда! Вот же беспокойное хозяйство… Волнуешься, что ли?

– Ага. Волнуюсь.

– Ну, давай, давай. А тебе идет, между прочим. Столько всяческих эмоций в одну секунду по лицу пробегает, прям одна эмоция краше другой! Все смотрел бы и смотрел, как ты красиво волнуешься…

– Да ну тебя. Скажи лучше – точно праздника нет? А то поставишь меня в неловкое положение.

– Ну, если честно, праздник у нас и правда есть. Сеструха сегодня диплом защитила. Тоже теперь, как ты, юрист, между прочим. А больше я тебе ничего пока не скажу. Сама все увидишь, все узнаешь. Вперед, Надежда! Нас ждут великие дела.

Дверь Сашиной квартиры оказалась на третьем этаже – а как должно быть по-другому? Как поднимешься, сразу направо. Как и у нее. Пока Саша возился с ключом, Надежда напрягла спину, быстро вдохнула-выдохнула, состроила на лице приятную улыбку. Как страшно-то, господи. А вдруг она его маме не понравится? Почему-то она сейчас очень боялась этого, как будто судьба ее решалась. Интересно, с чего бы это? Ну, подумаешь, в гости пригласили… Где тут судьба какая? Хотя чего уж там… Хватит, дорогая, хватит самой себе врать! До страха, до замирания сердечного, до дрожи в коленках хотелось ей такой вот новой судьбы, с присутствием в ней этого красивого доброго парня… Эмоции, говорите, вам мои нравятся? Господи, да я вам столько выдам этих эмоций, разнообразных и всяческих, что мало не покажется. Я и сама по ним соскучилась за те три года, что жила рядом с положительным и равнодушным мужем своим Витей.

Саша между тем открыл дверь, подтолкнул Надежду слегка в спину, завел в прихожую.

– Мама! Олька! Вы где? Мы уже пришли! Идите знакомиться! – крикнул он куда-то в район кухни. А может, там была не кухня. Судя по огромной прихожей, квартира вовсе не была однокомнатной, как у нее. Странно. Дом-то однотипный… Увидев ее растерянность, Саша тут же пояснил:

– Да, не удивляйся. Раньше эта квартира тоже была однокомнатной. А потом родители соседнюю трехкомнатную купили, расширились, так сказать. Тогда еще отец жив был.

– Мам, ну ты где? – снова крикнул он нетерпеливо. – Иди, знакомься! Вот она, моя спасительница со скалкой! Теперь уже, слава богу, без скалки…

Что-то странное послышалось вдруг Надежде в Сашином голосе. Лукавство какое-то, что ли. Она посмотрела на него удивленно, спросить хотела, да не успела.

– Иду, иду! – раздался игриво-напевный голос из коридора. – Иду, ребятки…

Надежда напряглась внутренне, хотела снова резко вдохнуть-выдохнуть, но успела только вдохнуть. А выдохнуть уже не успела. Она и сама не поняла поначалу, что такое с ней произошло – решила, глюки уже начались от нервного дрожания организма, потому что вместо Сашиной мамы в прихожую выплыла собственной персоной ее бывшая работодательница. Так в дурном сне бывает: ждешь одного человека, но вместо него появляется чудище с рогами и змеиной пастью…

– Господи, Надежда… – проговорила совершенно нормальным человеческим голосом «глюк» Елена Николаевна. Хотя и не совсем человеческим. В нормальном человеческом голосе столько удивления не бывает. – Как это… Погоди, но этого не может быть… Это и правда ты, Надежда? Но…

Больше у бывшей работодательницы слов для бывшей подчиненной в лексиконе не нашлось. Слава богу, хоть способность выражать свои эмоции взглядами да жестами осталась. Так и стояла она в дверях удивленным изваянием, пялила на них глаза да руками разводила довольно неуклюже – то от Саши к Надежде, то, наоборот, от Надежды к сыну ладонь тянула. В прихожую тем временем выскочила прехорошенькая пухлая девчонка в стильных джинсиках, очень мило обтягивающих основательные круглые ножки, улыбнулась гостье ласково.

– Здравствуйте! Очень приятно! Я Ольга, Сашина сестра! А вас Надеждой зовут, да? – быстро затараторила она, подходя к Надежде. Оглянувшись на мать, спросила испуганно: – Мам, ты чего? Случилось что-нибудь? – Не дождавшись ответа, снова повернулась к гостье: – Ой, да вы проходите! Нам Сашка про вас все уже рассказал! И как вы его скалкой по голове огрели, и как потом в милицию ходили, и как вас за это с работы уволили… Одни из-за него у вас неприятности, в общем! – Потом, обернувшись снова к матери и страшно понизив голос, прошептала: – Ну мама, ну ты чего?.. Что это с тобой, в самом деле? Неудобно же…

– Да погоди, Олька. Не тарахти, – шагнул к сестре Саша, слегка приобняв за круглые плечи. – Дай маме в себя прийти. Видишь, она пока осознать не может, кого она в тот день так вероломно обездолила, с работы выгнав. Для тебя ж старалась, глупая! Хотела тебе местечко освободить. Порадеть, так сказать, родному человечку.

– Мам, это что, правда? – округлила и без того круглые глаза Оля. – Что, Надя – та самая, которую ты уволила? Твоя бывшая юристка?

– Ну да… Правда, конечно, – наконец подала голос Елена Николаевна. – Что ж, действительно так и получилось… Ты ведь в тот день в милицию бегала, да, Надежда? Я помню, как ты задержалась надолго. А я тебя за это, значит… уволила?! Ты моего сына спасала, а я тебя…

– Да, мам, так оно все и было, – грустно подтвердил ее догадки Саша. – Ты еще в тот день, помнишь, все требовала от меня, чтоб я тебя познакомил со своей спасительницей. Очень уж отблагодарить ее порывалась. Вот, отблагодарила, значит. С работы взашей выгнала.

– А ты что, знал? – тихо спросила Надежда. – Ты знал, что я у твоей мамы работала?

– Нет, не знал, конечно. Откуда? Я вчера только догадался.

– Как?

– А я, знаешь, решил действовать твоими методами, Надь. Ну, то есть тоже праведным сыщиком заделаться, справедливость восстановить… Вот и решил пойти к тебе на бывшую работу, права покачать. Чего это вы, мол, свою бывшую юристку, господа хорошие, так незаконно уволили? Еще судом твоих обидчиков хотел припугнуть, восстановлением на работе.

– А как… Как ты узнал, где я работала?

– Господи, да Ветке твоей позвонил, она мне телефончик продиктовала! Вот тут я и обнаружил, что пойти права качать мне надо не к кому-нибудь, а к собственной матушке.

– О господи! Но как же это, Саша?.. Надежда?.. – всплеснула руками совсем по-бабьи Елена Николаевна. – Ничего себе, опозорилась перед сыном.

– Ладно, дамы, давайте хотя бы за стол сядем. Чего мы в прихожей стоим, как неродные? Мы с Надеждой с голоду умираем. Мы слишком много пережили за последние дни, и потому нам полагается усиленное белковое питание. Что у нас сегодня припасено для праздничного ужина? Пахнет – умереть от аппетита можно!

– Это я свининку в духовке запекла… – виновато улыбнулась им обоим Елена Николаевна.

– Замечательно. Пойдем, Надежда, есть мамину свининку и пить вино за твое здоровье. И за скалку, подвернувшуюся так вовремя в твои руки. Олька, веди ее к столу, а то она сейчас от страха и смущения в обморок упадет.

Праздник у них получился на славу. Елена Николаевна оказалась на удивление замечательной кулинаркой – кто бы мог подумать? Стол ломился от всяческих вкусностей – искушение какое-то, а не стол. Надежда стеснялась поначалу – очень уж было непривычно видеть свою строгую работодательницу в домашней обстановке. Так и казалось, что она вот-вот взглянет на нее строго, отчитает за что-нибудь. И потому все время вздрагивала, когда та к ней обращалась. В конце концов Елена Николаевна не выдержала и правда взглянула строго:

– Надежда, прекрати немедленно! Ну что ты сидишь скукоженная да приплюснутая вся, как на утренней оперативке? Я и так себя последней тварью неблагодарной чувствую, а ты усугубляешь.

– Ладно, я больше не буду кукожиться, Елена Николаевна. Я постараюсь. Вы же знаете, я способная, – рассмеявшись, вдруг легко проговорила Надежда и запихнула себе в рот с удовольствием сочный кусок свинины. И стала жевать – тоже с удовольствием. Ох, и оторвалась она на этой свинине! Даже считать не пыталась, сколько проклятых калорий ввалилось в ее организм наглой сытой толпой. А завтра они, эти калории, обязательно устоятся в ней поудобнее, выскочат наружу вновь образовавшимся в самых неподходящих местах жирком. Странно, но думалось почему-то об этом грядущем фигурном безобразии без прежнего страха. Скорее, весело даже думалось. От выпитого вина, наверное. Постепенно она и впрямь перестала «кукожиться», смело вступила в разговор, долго обсуждала с Ольгой ее учебу в родном юридическом, спрашивала про любимых преподавателей. Сестра у Саши оказалась девушкой очень веселой, к тому же еще и болтушкой. Блестела глазами, улыбалась широко и белозубо, всячески выражая Надежде свою симпатию. Саша в основном помалкивал, лишь взглядывал на нее изредка и подмигивал ободряюще – расслабься, мол, Надежда, чего ты, хватит трястись.