Надежда вздохнула горестно, опустила плечи, начала теребить в руках паспорт. Дознаватель взглянул на нее с сочувствием, спросил тихо, почти по-дружески:

– А сейчас что? Все плохо, да?

– Ага… От меня же муж ушел… Сразу после вашего прихода и свалил. Вы же сами все видели. Получилось все так по-дурацки, будто этот ваш… ну… подозреваемый… будто он ночевал у меня…

– А что, не ночевал разве?

– Да ночевал, конечно! Но вы же так все изобразили, будто… Обхихикали все сами… Вот мой муж и оскорбился! И вы тоже хороши! Нашли место для шуток!

– Не поверил, значит?

– Ну да, не поверил. А может, просто повод нашел, как Ветка говорит…

– А вы его… того… со скалкой-то часто встречали? Может, он не от вас, а от скалки сбежал?

– Ой, ну далась вам эта скалка, господи! Чего вы к ней привязались-то? Подумаешь, скалка…

– Ну уж, не скажите! Если б вы бедного пьяного ввалившегося к вам мужика ею по голове вовремя не шарахнули, не было бы у него теперь никакого алиби. Вот могли бы вы, к примеру, просто перед его носом дверь захлопнуть? Да запросто! А теперь с этой скалкой вы нам всю картину попортили.

– Ага! Не удалось невиновного в тюрьму засадить! Неувязочка вышла, да? Выскочила баба со скалкой и попортила вам всю картину! Черт побери, обидно-то как!

Дознаватель взглянул на нее хмуро поверх очков, поерзал на своем жестком стуле, принялся что-то писать торопливо на разлинованном длинном листе бумаги. Надежда молча наблюдала, как из-под руки его ложатся между линеечками аккуратные бисерные строчки, как он морщит старательно лоб и важно подтягивает губы в твердый розовый бантик – ни дать ни взять писатель какой в муках творческих… Подумалось вдруг ей: хорошо, что она по этой стезе юридической после института не двинулась. А ведь звали. Упорно предлагали ей тогда место в убойном отделе после практики. Говорили, что у нее склад ума очень мужской, даже талантливо-аналитический будто. Сейчас бы вот сидела так же, водила ручкой по разлинованным строчкам да мучилась мыслью досадливой, где бы раскопать другого подозреваемого по этому делу. И никакой аналитический талант ей бы не понадобился.

– Что, тяжко работается, да? – тихо-сердечно спросила она у дознавателя. – Начальство ругает, раскрываемость низкая?.. А вы плюньте на все, идите в юрисконсульты! Знаете, там посвободнее как-то. Дело свое делаешь хорошо – и никем не клят, не мят…

Однако дознаватель ее сочувствия не принял. Только глянул поверх очков сердито и коротко, торопливо дописал последние строчки.

– Ладно, Надежда Андреевна, ознакомьтесь, прочтите внимательно. Главное мы установили: местонахождение подозреваемого в своей квартире в момент убийства вы настоятельно подтверждаете.

– Да, подтверждаю. Где надо расписаться? Тороплюсь я…

Выскочив на улицу, она быстро поймала частника-извозчика и всю дорогу благодарила провидение, что не послало оно в этот час ни одной, даже самой маленькой, пробки на дороге – сплошной только зеленый свет. Бывает же такое везение – вместо двух запланированных часов ее преступное отсутствие на рабочем месте сократится до одного часа. Всего лишь! Это и не преступление даже получается, а так, маленькое на него покушение. Но провидение, видимо, рассудило по-своему. Хоть благодарность ее и приняло, но поступило именно так, как обычно и поступает: не успеешь обрадоваться одному хорошему обстоятельству, казалось бы, для тебя определяющему, а на деле выходит, что зря ты ему и радовалась. Ты его, провидение, благодаришь страстно, а оно судьбу твою еще полчаса назад решило, и совсем не в лучшую для тебя сторону, и подпись с печатью на ней уже поставило.

– …Надя, а директриса тебя уволила, – виновато протянула секретарша Сонечка, доставая из зева принтера только что отпечатанный листочек и протягивая его Надежде в руки. – Вот, я уже и приказ напечатала. Ты где была-то? Я тебя искала-искала… Даже к подружке твоей на третий этаж бегала. Начальница тут так орала, что тебя на рабочем месте нет.

– Я в полицию ездила. Вообще-то, у меня уважительная причина… Да хотя и черт с ним! Уволила и уволила. Днем раньше, днем позже, какая разница…

– Надь, а может, ты сходишь к ней? Объяснишь по-человечески? Может, она передумает?

– Нет, не пойду. Зачем? Да и не передумает она. Вдруг такого случая больше не представится, чтоб была причина меня выпереть? Ладно, пусть будет так. Хотя жалко, конечно. Вот уж говорят: пришла беда – отворяй ворота.

Развернувшись, она заскочила в свой крохотный кабинетик, схватила сумку и быстро пошла к выходу, успев проговорить на бегу Сонечке, что за вещами своими завтра зайдет, заодно и дела кому-нибудь передаст. А сегодня она это сделать никак не в состоянии, потому что зареветь боится. И вообще, может прямо сейчас и начать, и лучше убежать ей отсюда поскорее.

Выйдя на яркую и звенящую, радующуюся майскому теплу и ветру улицу, она пошла куда глаза глядят. Глаза особо никуда и не глядели, потому что улица преломлялась сквозь набегающую на них слезную пелену и конкретных путей-ориентиров не выдавала. Не хотела, видимо, впускать ее в свое свеженькое, только-только за последние дни народившееся радостно-зеленое пространство, портила Надежда своим скуксившимся видом ее весенние восторги. Надежда и сама чувствовала, что не вписывается никак в эту гармонию, что лишняя она на этом празднике жизни, да и не претендовала на него сейчас особо. Хоть на прохожих не налетала, и то спасибо. Жалко, конечно, хорошее было место работы. В центре города, и до дома недалеко. И зарплата была хорошая. Хоть и с придурью была ее начальница, но что касалось материального стимулирования своих работников – тут равных ей не было. Могла на чем угодно поэкономить, а на зарплате – никогда. Еще и повторять любила, что, мол, если ей деньги очень нужны, то и другому они наверняка нужны не меньше.

Очень захотелось курить. Вообще постоянной и дурной привычки к курению у нее даже за шальные студенческие годы не сформировалось, а среди «собратьев» такое баловство вообще было не принято – дыхалку берегли. Но в трудные жизненные минуты организм начинал требовать определенной порции никотиновой отравы. Так что тайком от Вити она покуривала, конечно, но очень редко. Просто хлопот было много да возни с этим делом. Покуришь один раз, а потом три дня боишься – вдруг Витя унюхает… А вот и киоск табачный на пути – все для вас, несчастная Надежда.

Человек, стоящий у окошечка табачного киоска, протянул руку, забрал свою пачку сигарет вместе со сдачей и развернулся, чтоб пойти и дальше своей дорогой, но вдруг застыл на месте, удивленно на нее глядя. Надежда прищурилась, согнала быстренько слезную пелену в уголки глаз и улыбнулась приветливо на всякий случай – вдруг знакомый какой. Подняла голову, взглянула «застывшему» в лицо и улыбаться тут же перестала. Потому что этого не могло быть. Потому что это уже, простите, перебор на сегодняшний день. И даже не перебор, а издевательство какое-то.

– Александр, я не понимаю, вы что, меня преследуете, что ли? – тихо, но в то же время немного истерически проговорила Надежда, с неприязнью глядя в знакомое уже лицо своего ночного пришельца. И впрямь – пришелец. Точнее и не скажешь. Глаза огромные, ярко-синие, в длину вытянутые, будто и не земные какие-то. Волосы черные, жесткие, блестят красиво на солнце. Твердые, слишком ярко и резко очерченные губы. Высокие скулы слегка выдаются параллельно разрезу глаз… Красивый парень. Такой красивый, что даже отталкивает. И сине-фиолетовое пятно на лбу, оставшееся от ее скалки, нисколько его не портит. Ему бы ангелом-хранителем быть, а не бедоносцем проклятым…

– Нет, что вы, Надежда! Я вас совсем не преследую, – решительно замотал головой пришелец по имени Александр. – Я в этом районе случайно оказался… У меня вон в том здании мать работает, я хотел к ней зайти, – махнул он рукой в сторону бывшего Надеждиного дома-муравейника.

– Да? Надо же, какое совпадение! И я всего час назад в том же здании работала. А теперь вот, благодаря вам, уже и не работаю.

– А почему благодаря мне?

– А потому что меня уволили только что. За отсутствие на рабочем месте. Я же свой гражданский долг по отношению к вам все-таки выполнила. Исполнительная оказалась девушка, добрая такая, знаете ли… Все бросила и поехала к вашему дознавателю, алиби ваше подтверждать.

– Ой… Ну как же так, Надежда? – искренне огорчился Александр. – Но… Но вас же не должны были за это уволить! Вам же повестку должны были отдать, а там время указано!

– Вы где работаете, Александр? В частной фирме?

– Ну да…

– А кем?

– Ну, как вам сказать… Я один из соучредителей…

– А-а-а… Начальник, значит. Тогда скажите мне, положа руку на сердце, вы сами свято ли чтите Трудовой кодекс? Могу точно сказать: ни фига вы его не чтите. Так что и меня не учите жить.

– Надежда, вы простите меня… А может, я вам помочь чем смогу? А то действительно сволочью себя распоследней чувствую… Слушайте, а давайте я сам схожу к вашему начальнику, а? Объясню ему все… Или хотите, я вас на работу возьму?

– Нет уж, спасибо. И вообще, шли бы вы своей дорогой. Подальше от меня. А то я вас как увижу – сразу беда какая-нибудь случается. Две беды уже случилось, теперь, значит, и третья не за горами?

– Ну давайте хоть до дома отвезу, вон моя машина стоит. Вы успокоитесь, по дороге что-нибудь придумаем.

– Нет! Ничего мне от вас не надо! И придумывать ничего такого не надо! Отстаньте от меня! Пожалуйста! Бедоносец вы несчастный! Вы мне одно только горе приносите! – слезно-сердито закричала Надежда, привлекая внимание прохожих.

– Но, Надежда…

– Отстаньте! Или я полицию сейчас позову!

Она тут же начала лихорадочно озираться по сторонам, будто и впрямь под каждым газонным кустом на этой улице было спрятано по полицейскому и все они дружной толпой должны были выскочить на ее зов, да только задерживались почему-то. Александр тоже спрятанных полицейских дожидаться не стал – попятился от нее испуганно, потом торопливо пересек улицу и плюхнулся на сиденье голубенькой «Ауди». Смотрите-ка, нежный какой и пугливый, проводила она его в спину злым взглядом. Как ключом по ее замочной скважине царапать да голову под скалку подставлять, так тут мы смелые…