— Но, Голдвин, я не могу!

— Скрываться всю жизнь в стенах этого дома в надежде избежать встречи с соседями ты тоже не сможешь. — Рассмеявшись, Голдвин наполнил опустевшую чашу медом. — Они хоть и норманны, но производят впечатление порядочных людей. Его зовут Оберт, и он надеется заработать на поставке вина королевскому двору. Всем известно, что король Эдуард предпочитает бургундское элю.

Пока Голдвин говорил, отчаяние Эйлит сменилось тревогой. Размеренно расчесывая длинные пряди волос, она пыталась собраться с мыслями. Голдвин несомненно прав: нельзя же постоянно прятаться от соседей. Лучший выход из положения — свести случившееся к шутке. Смех — прекрасное средство от подозрительности и настороженности. Правда, только в том случае, если не ты сам оказываешься посмешищем.

— Ты познакомился с его женой? — как бы невзначай поинтересовалась Эйлит.

— Нет. Она была занята с прислугой. Но я узнал, что ее зовут Фелиция и что благодаря старой няньке-англичанке она недурно изъясняется на английском.

— Она очень красивая. — Отложив расческу, Эйлит сняла серую шерстяную блузку и небрежно швырнула ее на стул. Ей хотелось сбросить всю одежду на пол и разрыдаться. Заслонив лицо прядями распущенных волос, она принялась выбирать мелкие соломинки, все еще торчавшие из юбки.

Голдвин поставил чашу с медом на пол и поднялся с кровати. В следующую секунду Эйлит ощутила на своих плечах приятную тяжесть его мозолистых ладоней, шею обожгло учащенное жаркое дыхание.

— Я уже нашел ту красоту, которую искал, — прошептал он, поворачивая жену к себе лицом. — Пора ложиться. Жду не дождусь, когда мы снова верхом на белой молнии отправимся в волшебную Валгаллу.

Эйлит невольно улыбнулась. Упругая выпуклость ниже пояса у Голдвина говорила о его чувствах и желаниях красноречивее любых слов. Именно сейчас Эйлит ощутила насущную потребность любить и быть любимой, быть нужной. Обвив руками шею мужа, она прижалась к нему всем телом, чувствуя, как в глубине ее существа зарождается желание. Голдвин, задыхаясь от возбуждения, простонал ее имя.

Они закружились в водовороте страсти. Вслед за упавшей на пол одеждой Эйлит отбросила прочь мысли о новых соседях. О них она сможет подумать завтра, а сейчас… Сейчас им нет места в ее мире. Она в мгновение ока превратилась в дикую, необузданную валькирию, оседлавшую вулкан.

ГЛАВА ВТОРАЯ

С аппетитом расправляясь с поджаристой куриной ножкой, Альфред выразительным жестом поблагодарил сестру за превосходно приготовленное мясо.

— При дворе мы ничего подобного не пробовали, верно, Лильф?

Второй брат, помоложе первого и поуже в плечах, застыл с набитым мясом и хлебом ртом. Быстро смахнув крошки с роскошной рыжей бороды, он важно кивнул головой в знак согласия.

Польщенная похвалой и безмерным аппетитом гостей, Эйлит от души рассмеялась. Пожалуй, ради того чтобы полюбоваться на разодетых в пух и прах братцев за праздничным столом, стоило пойти на жертвы и убить трех несчастных куриц. Крепкие и высокие, Альфред и Лильф, казалось, заполнили собой весь дом. Ярко-красную шерстяную рубаху старшего брата подпоясывал шелковый шнурок, на шее Лильфа висели массивный серебряный крест и нить, унизанная янтарными и гранатовыми бусинками. На мускулистых, привыкших к топору руках братьев не было колец (в решающий момент они могли помешать), но на запястьях сверкали украшенные золотом и серебром браслеты — подарок Гарольда Годвинсона.

— Интересно, чем же вас кормят при дворе? — спросил Голдвин, вытягивая ноги поближе к камину, в котором на двух металлических подпорках покоилось огромное рождественское полено. Донышко чаши с медом упиралось в позолоченную пряжку ремня, опоясывавшего любовно расшитую Эйлит праздничную рубаху.

Альфред пренебрежительно хмыкнул.

— Сладкими кремами и творогом, к которому столь неравнодушен король Эдуард. Да еще куриным бланманже и мясом в вине.

— Вот это да! Даже не верится!

— Ну, разумеется, не каждый день, — нехотя признался Альфред. — Но почти вся еда протерта и обильно сдобрена диковинными соусами.

— Одним словом, в традициях норманнов, чтоб они сдохли! — выпалил Лильф, небесно-голубые глаза которого наполнились негодованием. — Когда граф Гарольд находится в своих владениях, мы питаемся настоящей едой, достойной англичан.

Перехватив умоляющий взгляд, украдкой брошенный Эйлит, Голдвин решил не искушать судьбу и, направив разговор в другое русло, поинтересовался здоровьем короля.

— Ему становится хуже с каждым днем. — Альфред промокнул салфеткой губы и разгладил усы. — Он настолько слаб, что даже не сможет присутствовать на завтрашней церемонии освящения своего драгоценного аббатства. Вместо него на сретение перед свечами с короной на голове будет стоять наш граф. Это хороший знак, должен заметить.

Некоторое время за столом беседовали о графе Гарольде, а затем Голдвин повел Альфреда и Лильфа в кузницу, чтобы показать доспехи, сделанные для их господина. Шлем и почти готовая кольчуга пришлись гостям по вкусу.

— Между прочим, норманны частенько используют в бою лучников, — заметил Альфред, проводя пальцем по тройным креплениям пластин. — Они выдержат удар стрелы?

— С близкого расстояния, пожалуй, нет. Но со среднего и дальнего, ручаюсь, выдержат. Хотя все зависит от угла удара. — Голдвин бросил на молодых людей пронизывающий взгляд. — Вы никак собрались воевать с норманнами? — Помолчав, он криво усмехнулся. — А может, не только с ними?

Альфред взял с рабочего стола охотничий нож и теперь с интересом разглядывал его.

— О, да! — с горечью бросил он. — И с норманнами, и с фламандцами, и с брабантами, и с прочим отребьем из Европы.

Голдвин нахмурился.

— Разве не понятно? — Покрутив в руке нож, Альфред подбросил его вверх и ловко поймал за деревянную рукоятку. — Хотя графа Гарольда уже сейчас во всеуслышание называют королем и преемником Эдуарда, ему, несомненно, придется завоевать свое право на трон.

Внезапно Голдвин ощутил приступ тошноты. Теперь он раскаивался в том, что выпил лишнего. Наряду с рождественским поленом шурины преподнесли ему в подарок бочонок превосходного меда, к которому он издавна питал слабость и не всегда умел соблюсти меру. Но, в конце концов, рождественские праздники бывают раз в году!

Наморщив лоб, он попытался — правда, без особого успеха — собраться с мыслями.

— Насколько я понимаю, ты говоришь об угрозе со стороны герцога Вильгельма Нормандского, не так ли?

Побагровев, Альфред с размаху вогнал нож в крышку стола.

— Этот сукин сын заявил, что Эдуард обещал ему корону без малого пятнадцать лет тому назад. Но Эдуард не мог дать такое обещание, по крайней мере, не имел на это права. Только Витенагемот[1] может решать, кому быть королем.

— А что, если совет примет решение в пользу герцога Вильгельма? — спросил Голдвин, пытаясь сгладить свое раздражение шутливым тоном. Ему не слишком понравились воинственные речи Альфреда и его пренебрежительное отношение к хозяйскому рабочему столу. Он осторожно вытащил нож из доски.

— Члены совета поддерживают Гарольда, — сухо бросил Альфред. — Им не нужен норманн на британском престоле.

Лильф, всегда следовавший за братом как тень, одобрительно заворчал. Несмотря на свои двадцать лет, он, самый молодой из охранников графа Гарольда, обладал не по годам развитыми бойцовскими качествами, да и густая рыжая борода мало соответствовала его относительно нежному возрасту.

Голдвин задумчиво покачал головой.

— Уверен, герцог Вильгельм не отважится силой захватить трон. Это жаркое ему не по зубам.

Альфред свирепо ухмыльнулся. Очень крупный, в бою он двигался с грацией льва. Глубоко посаженные небесно-голубые, как у Эйлит, глаза окружала паутина мелких морщинок.

— Возможно, ты прав. Так или иначе, я с нетерпением буду поджидать герцога на берегу залива, чтобы «поприветствовать» его своей секирой. — Он вскочил со скамьи и, порывшись в пристегнутом к поясу кошельке, выудил из него горсть серебряных монет. — Я хочу заказать тебе новую секиру. На клинке должно быть выбито имя герцога Вильгельма.

Альфред швырнул деньги на скамью, и несколько монет, упав на земляной пол, покатились по нему, поблескивая на свету.

Голдвин, не моргая, смотрел на них. Ему показалось, что холодная рука страха сдавила его грудь, мешая дышать.

— Да поможет нам бог, Альфред. Неужели ты действительно хочешь этого?

— Этого серебра достаточно, чтобы заплатить тебе за работу? Я могу добавить.

— Нет, я не возьму с тебя денег. — Голдвин решительно взмахнул руками.

— Но я хочу заплатить, — хитро прищурившись, настаивал Альфред. — Я должен заплатить.

Следуя примеру брата, Лильф открыл кошелек и высыпал на скамью часть содержимого.

— Сделай такую же и для меня.

Не смея отказать родственникам жены, Голдвин неохотно сгреб монеты, еще хранящие тепло рук прежних владельцев, и опустил их в кошелек. Однако от этого хватка ледяной длани страха, сжимавшей его грудь, не ослабла. Он и раньше делал оружие для Альфреда и Лильфа. Именно его руки колдовали над их кольчугами и мечами. Доводилось ему браться и за такую жуткую вещицу, как датская секира. Частенько по просьбе заказчиков клинки и рукоятки украшались надписями. Он вычеканил бесчисленное множество имен, заговоров и девизов на талисманах. Но, непонятно почему, сейчас Голдвина мучило ощущение неотвратимо приближающейся беды. До сегодняшнего вечера никогда раньше, даже в самые лютые морозы, он не чувствовал, находясь в кузне, пронизывающего холода зимы.

По возвращении в дом все трое, словно сговорившись, умолчали о том, что произошло в кузнице, но радость праздника померкла, а в разговоре появилась напряженность и двусмысленность. Эйлит почувствовала это, но, помня о том, что женщине не пристало вмешиваться в мужские дела, ни о чем не спросила ни братьев, ни мужа.