Окинув Бенедикта враждебным взглядом, Моджер посмотрел на жену. Гость натянул поводья, уступая дорогу хозяину.

— Это был всего лишь мимолетный визит вежливости, — сказал он. — Я привез Джулитте прощальный подарок Если в тебе есть хоть капля здравого смысла, ты тоже примешь его.

— Тебе ли говорить о здравом смысле, — фыркнул Моджер. — Насколько я знаю, каждое твое появление предвещает бурю Кажется, ты прощаешься уже не в первый раз, я не ошибаюсь? Скатертью дорога! — Он взмахнул рукой в направлении дороги.

С трудом удержавшись, чтобы не наговорить глупостей, Бенедикт молча выехал за ворота.

Подъехав прямо к дому, Моджер спешился.

— Чего он хотел? — раздраженно спросил он.

— Они с Жизелью отправляются в паломничество в Испанию. Он заехал попрощаться, — ответила Джулитта, гадая, в каком настроении приехал муж. Хмурое выражение его лица не говорило совершенно ни о чем, так как оно было, похоже, вечным.

— Он сказал, что привез тебе подарок.

— Да. — Джулитта указала на кобылу. — Ты, наверное, не помнишь ее?

— С какой стати я должен ее помнить? — Моджер передал поводья конюху и подошел к Фрее. Он пробежал руками по ее ногам, проверил копыта, а затем осмотрел целиком все ее тело, искушенным взглядом оценивая пропорции. На долю секунды в его глазах промелькнуло выражение неподдельного восхищения. — С какой стати? — повторил он, так и не дождавшись от жены ответа.

— Ты помнишь тот день, когда я просила тебя купить у заезжего торговца кобылу с жеребенком, а ты отказался? — робко начала Джулитта.

— Нет, не помню. Я… — буркнул Моджер и замолчал, видимо осененный догадкой. — Полагаю, это и есть тот самый жеребенок, — вымолвил он.

Джулитта кивнула.

— Мне не нравится, что он приезжал в Фоввиль в мое отсутствие. Не нравится, что он дарит тебе подарки.

— Он подарил мне всего один, — выпалила она. — К тому же это был прощальный визит. Спроси у слуг, если не веришь мне.

Глаза Моджера хищно сузились.

— Возможно, я именно так и поступлю. — Он скрестил руки на груди… — Надеюсь, ты не забыла, что по закону все твое имущество на равных правах принадлежит и мне.

— Ты не посмеешь отобрать ее у меня, — сердито воскликнула Джулитта.

— Это решу я, — сухо ответил Моджер и потер переносицу.

— Но она моя! Она создана для меня! — с еще большим жаром заговорила Джулитта, позабыв об осторожности и степенности. — Бенедикт сразу понял это, почему же ты не можешь понять Может, ты чего-то боишься?

Его лицо помрачнело.

— Попридержи-ка язык, если не хочешь, чтобы я его подрезал, — грозно молвил он. — Бенедикт для меня глупый слабак, ничтожество. Я презираю его. Впрочем, он даже недостоин моего презрения. И я никого и ничего не боюсь.

— В таком случае докажи это и позволь мне оставить Фрею себе, — с вызовом заявила Джулитта, приняв воинственную позу и дерзко вздернув подбородок.

— А ты готова доказать, что он ничтожество и для тебя? — Моджер шагнул вперед Она увидела в его глазах и безудержное желание, и мучительное сомнение, и потребность в вере.

— Да, для меня он ничтожество, — солгала она, не моргнув глазом. — Мой муж — ты.

— Верно, а потому ты обязана меня слушаться. — Моджер взял жену за руку и потащил ее к дверям дома.

— Я могу оставить кобылу? — спросила она, когда они вошли в спальню.

Сгорая от желания, Моджер резко притянул ее к себе. Скромно потупив взгляд и напустив на себя смиренный вид, особенно нравившийся супругу, Джулитта подчинилась его воле.

— Время покажет, — уклончиво бросил он. Однако Джулитта уже знала, что выиграла эту битву.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Похоже, собирался дождь. Бенедикт задрал голову и посмотрел на небо, всего час тому назад по-летнему чистое и синее. Теперь над Пиренеями нависли серые грозовые тучи. Они медленно надвигались на паломников, грозя застигнуть их посреди дороги, которая, извиваясь между горных кряжей, спускалась к плодородным равнинам королевства Кастилии.

Даже сейчас, в разгар лета, холодные черные ветры пробирали до костей, а обильные и бурные дожди размывали дорогу, делая ее почти непроходимой. Время от времени путники начали сожалеть о своем решении совершить паломничество.

Если бы Бенедикту довелось отправиться в дорогу одному, он бы непременно воспользовался одним из торговых судов отца. Но Жизель ненавидела море: едва она ступала на палубу, как ее начинало тошнить. К тому же, по ее мнению, всякий настоящий паломник обязан был посетить все соборы, монастыри и аббатства, которые попадутся на пути, и поставить в них по свече за душу того, с чьим именем отправился в дорогу.

Первую свечу супруги зажгли в Руане. На данный момент, когда они преодолевали очередной горный перевал, за их спиной оставалось почти семь сотен миль, щедро уставленных жертвенными огнями, освещавшими Арлетт дорогу на небеса.

Тучи все-таки настигли их, и почти тотчас упали первые капли дождя, холодные и тяжелые, как серебряные монеты, лежавшие в кошельке Бенедикта. Испуганно вскрикнув, Жизель надвинула на лицо шляпу с широкими полями — такие носили все паломники. Путники, из соображений безопасности старавшиеся держаться вместе и ехавшие вместе с ними, начали суетливо рыться в дорожных мешках, доставая накидки.

— Далеко ли еще до постоялого двора? — спросил торговец из Бордо у Понса, маленького щуплого проводника-баска.

— Час или два пути, — с жутким акцентом, делавшим его речь почти непонятной, ответил тот. — Мы успеем добраться до темноты.

Раздраженно посмотрев в спину Понсу, легко и упруго зашагавшему вперед, торговец обернулся к Бенедикту.

— По-моему, мы заплатили ему достаточно щедро. Или даже более того. Этим горцам нельзя доверять. Они скорее перережут вам горло, чем выкажут должное уважение.

Бенедикт промолчал. Тщедушный баск с плутовской физиономией не вызывал у него опасений. Он нравился ему куда больше, чем торговец из Бордо, важный и напыщенный как индюк. Всю дорогу он только и делал, что расхваливал себя, и все давно уже знали, какой богатый, умный и могущественный человек их спутник. Бенедикт старался избегать его.

Нисколько не задетый его молчанием, торговец переключил свое внимание на других паломников. Отряд состоял из восьми человек. Супруги де Реми, торговец, три клюнийские монахини, священник, пользовавшийся покровительством Бенедикта и Жизели, и бродячий музыкант, знавший множество как духовных, так и богохульных песенок, которые он распевал всю дорогу.

При первых каплях дождя менестрель спрятал свою драгоценную арфу в футляр и прикрыл капюшоном рыжие кудри. Монахини увлеченно щебетали с торговцем. Священник, спрятавший лицо в недрах широкого капюшона и укрывший руки в длинные рукава рясы, так же, как и Бенедикт, упорно хранил молчание.

Дорога резко сузилась и превратилась в тонкую белую ленту, зажатую между отвесной скалой с торчащими пучками травы и обрывистым склоном.

Сквозь пелену дождя Бенедикт различил зеленые верхушки сосен, примостившихся среди серых, как грозовые тучи, каменных глыб, лежавших на дне ущелья. Узкий горный ручей стремительно нес свои воды. Зрелище завораживало и в то же время пугало. Бенедикт не мог оторвать глаз от воды, плещущейся далеко внизу, и осознавал, что ему было достаточно сделать один-единственный неосторожный шаг, чтобы сорваться и камнем полететь с обрыва.

Всю дорогу ехавшие бок о бок, путники выстроились в цепочку… Жизель, словно окаменев, неподвижно сидела в седле, боясь пошевелиться и стараясь не заглядывать в ущелье. От страха она так плотно сжала губы, что они побелели. Бегло взглянув на жену, Бенедикт иронично усмехнулся. Как странно: стоя на коленях в построенной человеческими руками церкви, она на все лады прославляла Господа, а теперь пришла в ужас, лицом к лицу столкнувшись с его творением.

Где-то вдалеке грянул гром, тучи приобрели зловещий багровый оттенок. Лошадь торговца, жалобно заржав, попятилась назад. Камни из-под ее копыт сорвались вниз и гулко загрохотали глубоко внизу. Монахини начали усердно молиться, но приближающийся с востока гром заглушил их тонкие голоса, как и звучный баритон подхватившего молитву священника.

Вскоре среди клубящихся в вышине туч сверкнула молния. Раскаты грома стали еще более оглушительными. Жеребец торговца круто развернулся и, встав на дыбы, передними копытами толкнул в грудь привязанного веревкой к его седлу навьюченного пони. Маленькая лошадка потеряла равновесие и начала сползать по обрыву, увлекая за собой лошадь торговца — лицо всадника исказила гримаса ужаса, рот открылся в беззвучном крике.

Недолго думая, Бенедикт соскочил со спины Сайли и перерезал ножом веревку. Пони рухнул вниз. Вскоре все услышали стук упавшего на камни тела.

Промокший до нитки Бенедикт взял лошадь торговца под уздцы и повел по тропе.

— Спешивайтесь и идите за мной, — раздраженно бросил он тучному всаднику и оглянулся. Остальные паломники, потрясенные случившимся, застыли на месте как вкопанные. — Вы все, тоже быстрее спешивайтесь. По крайней мере, останетесь в живых, если лошадь сорвется в пропасть.

Перепуганные до смерти люди немедленно последовали его совету. Торговец соскочил на землю последним. Его огромный живот тяжело колыхался при каждом движении. От страха он еле держался на ногах.

— Вы не должны были перерезать веревку, — вместо благодарности возмущенно воскликнул толстяк.

— Неужели? — спросил Бенедикт. — Вам действительно так хотелось рухнуть в пропасть вместе со своим жеребцом? — Он всучил поводья в трясущиеся руки торговца и взял под уздцы Сайли.

Вернувшийся, чтобы выяснить причину задержки, Понс нисколько не удивился.

— Такое случается, — заметил он, пожав плечами. — Вам еще повезло, что лошадь была вьючной. — Его оценивающий взгляд остановился на Бенедикте. — Значит, это ты перерезал веревку?