Иногда он оставлял у меня на хранение деньги или банковские чеки. Я прятала их в конверт, конверт относила в старый сундук на чердаке и никогда туда не заглядывала.

Он всегда отвозил меня домой и уезжал грабить в Болонью, в Римини или в Падую. Он и Винсент устраивали ограбления и проворачивали какие–то сомнительные сделки, в конце концов я это поняла, но мне нравилось быть с ними: сильные эмоции позволяли не думать о том, что причиняло мне боль.

Однажды я вернулась из Болоньи к вечеру и сразу поехала в больницу. Войдя в отделение, где лежала мама, я увидела ее лечащего врача и медсестру по имени Фернанда, с которой у нас всегда были натянутые отношения. Они так спешили мне навстречу, что я сразу все поняла. Она умерла сегодня утром, совсем одна. Я чувствовала себя самым несчастным и самым ужасным в мире человеком.

На похоронах было много народу: коллеги по работе, клиенты, соседи, просто знакомые, но я никого не узнавала. Какой–то мамин друг из Рима по имени Джордано все время старался быть рядом со мной. Я двигалась как робот, здоровалась, но не понимала с кем. Слезы текли у меня по лицу, как расплавленный воск, я их даже не замечала. Иногда кто–то протягивал мне платок, а я смотрела, не понимая, что это такое.

Прощаясь со мной, Джордано сказал, что, если я хочу учиться в Риме, он поможет мне подать документы в университет и найти жилье.

— Спасибо, я уже подала документы в Болонский университет, перееду туда, — ответила я.

Раньше я об этом не задумывалась, но, сообщив Джордано о своем решении, поняла, что делаю все правильно. В тот день после похорон я вернулась домой одна. Многие приглашали меня к себе, в том числе Роберто, мой бывший учитель итальянского, но я отказывалась, сославшись на то, что уже приняла приглашение. В какой–то момент мне захотелось пойти к Микеле — она пришла на похороны вместе со своей тетей и приглашала переночевать у них, — в итоге я и ей отказала.

В тот вечер Джиджи звонил в дверь, но я не шелохнулась и не включала свет. Всю ночь проплакала навзрыд в маминой кровати.

Утром я положила в сумку книги, приготовленные для экзамена, кое–какую одежду, деньги, закрыла дверь на три оборота ключа и поехала на вокзал на велосипеде. На привокзальной площади пристегнула велосипед и надела пакет на седло, чтобы защитить от дождя.

Первую неделю жила в Болонье в хостеле, потом сняла комнату, моими соседями по квартире были студенты из Апулии — два парня и девушка. В декабре познакомилась с Франко и переехала к нему.

В Феррару я вернулась только через год.

Велосипеда на площади уже не было.

Его украли. Новый я так и не купила.

Именно Франко помог мне взглянуть новыми глазами на то чувство, которое я испытывала к Винсентам, как я их называла. В моих воспоминаниях Винсент и Джиджи стали одним лицом.

Мы говорили об этом в одну из наших первых жарких ночей, когда совсем не хочется спать и можно открыть друг другу все секреты. Их было у нас немного.

Франко смеялся, накручивая на палец кончики моих волос, и сказал, что Эрос и Танатос идут рука об руку, и, чем ближе смерть, тем больше начинаешь ценить привлекательность греха, пульсацию жизни. Рассказал, что один его одноклассник из Турина, который «трахает все, что движется», стал патологоанатомом. Вот так я в него влюбилась.

Запах в этом баре действительно противный. Если Винсент не придет через десять минут, я уйду.


Антония


— Давай сначала поедим, — предлагаю я.

Пока Лео говорил, что он понял кое–что в истории с Майо, официант принес наш заказ — дымящиеся макаронные запеканки.

Почему же я оборвала Лео? Не верю, что он действительно что–то узнал, или я просто боюсь это услышать? Или хочу сначала насладиться вкусом настоящей макаронной запеканки?

Почему–то вспоминаются слова Микелы про Альму: «Я человек поверхностный, не такой глубокий, как она». Интересно, могла бы мама спокойно есть в такой ситуации? Наверное, я тоже поверхностная, но как Лео удалось понять, что случилось с Майо, если я веду здесь расследование уже пять дней и не продвинулась ни на шаг? Наиболее вероятное — предположение Луиджи: в ту ночь Майо был в машине, припаркованной у плотины на По, с ребятами из Массафискалья, а потом он упал или бросился в реку. Когда я рассказала об этом Лео, он промолчал. Провел дополнительное расследование? Что он мог узнать из Болоньи, если у него и без того полно забот?

Должно быть, я поверхностная, но слова Лео меня взволновали так, что кусок в горло не лез, и я съела лишь половину запеканки. Слишком много соуса. Или я слишком волнуюсь?

Слышу биение своего сердца и кладу руку на живот. Может, я боюсь, что Лео нашел доказательства смерти Майо: такой эффектный ход в его стиле. Пока есть лишь предположение Луиджи, все кажется поправимым, но если Лео что–то узнал… вряд ли он ошибается, он настоящий профессионал.

Кажется, его не удивляет мое желание сначала поужинать. Он уже проглотил свою порцию и поглядывает на половину, оставленную на моей тарелке, но в этот момент у него звонит телефон.

Неприятный тип за соседним столиком оборачивается к нам. Наверное, он подумал: как невоспитанно разговаривать по телефону в ресторане, он же не знает, что Лео — комиссар полиции и у него серьезные проблемы на работе. Если ему звонят в это время, значит, что–то срочное.

Действительно, это Инноченци.

Слышу, как Лео говорит: «Когда?» — и еще: «Вышли за мной машину в Феррару, проспект Эрколе д’Эсте, ресторан в конце проспекта, он здесь один. До скорого».

Потом кладет телефон в карман и смотрит на меня.

— Еще одного убили. Придется возвращаться в Болонью.

У меня не получается скрыть разочарование.

— Ну вот, ты так и не увидел Феррару. Жаль, — вздыхаю я.

— Я увидел тебя. Ты прекрасна в этом наряде императрицы. — Он нежно берет меня за подбородок.

У Лео мешки под глазами от недосыпания и пятно на галстуке. Он очень быстро все съел, я знаю, когда Лео испытывает стресс, он всегда ест много и поспешно.

— Волнуешься?

— Бывало и хуже. Парню, которого сегодня убили, всего двадцать лет, он из Болоньи, не судимый. К тому же ранен прохожий. Теперь начнется, вот увидишь… Не представляешь, как мне жаль, что не смогу остаться с тобой. — Он накрывает мою руку своей.

Мне тоже ужасно грустно. Теперь я непременно должна узнать про Майо, немедленно. Я беспокоюсь, что Лео уедет, ничего не рассказав.

— Расскажи про Майо. Что ты понял? У нас мало времени.

Не раз случалось, что Лео внезапно вызывали на работу, но в такой волнующий момент — впервые. Еще и потому, что моментов, подобных этому, в нашей жизни было немного.

— У нас есть… — он смотрит на часы, — как минимум полчаса. Можно, я закажу десерт? Вот этот замечательный бисквит, английский суп, кажется, да? — Лео выбирает в меню красивую картинку.

Знаю, это он специально, потому что я предпочла сначала поесть, а не слушать про Майо. Иногда Лео становится невыносимым, что меня неизменно удивляет.

— Заказывай. И прошу тебя, выкладывай наконец про Майо!

Лео подзывает официанта, показывает выбранную картинку, потом снимает очки и закрывает глаза. Замечаю, как он откидывается на спинку стула, возможно, хочет, как часто бывает, вытянуть под столом ноги. Однако быстро выпрямляется, надевает очки и смотрит на меня «профессиональным» полицейским взглядом.

— В поезде я думал над твоим рассказом. Порылся немного в интернете, когда была связь.

— И?.. — нетерпеливо перебиваю его. Мне кажется, он специально тянет время.

Лео улыбается.

Внезапно его усталость куда–то уходит. Он преобразился, он весел и бодр, а я ощущаю все нарастающее волнение. Это место, тишина и уединенность которого мне сразу понравились, сейчас кажется глухим и мрачным. Еще нет девяти, а мы здесь одни.

Куда–то делся и твидовый господин.

— Ты говорила, что Майо по характеру был мягким и во всем подчинялся твоей маме, — начинает Лео.

— Да, вроде так, если верить словам Микелы.

— Зная твою мать, я склонен верить.

— Но… — начала было я. — Хорошо, а дальше?..

— Ты знаешь, как тепло я отношусь к твоей маме, — говорит Лео, поглаживая мою руку, в другой руке он держит ложечку в ожидании десерта. — Она такая умная, — и продолжает, — у нее очень сильный характер, даже я бы сказал, властный. Не случайно студенты ее обожают. С тобой она ведет себя иначе, но вообще–то Альма — хорошая… манипуляторша. Твой отец — один из немногих, кто может ей противостоять, оказывая пассивное сопротивление. Думаю, поэтому они тридцать лет вместе…

— Сколько тебя знаю, ты никогда не говорил мне ничего подобного… — Я совершенно не ожидала услышать такую характеристику Альмы.

— Не было подходящего случая. И потом, ты же от нее не зависишь, ты вполне самостоятельна. Пойми меня правильно: твоя мать заслуживает самого большого внимания окружающих. Она — сильная личность. Взять ее прошлое… на ее месте другой бы сломался. А она не сдалась. Научилась жить с чувством вины и даже черпать из него силу. Она каждый день сражается со своими демонами. И всегда побеждает.

Я удивлена и тронута словами Лео. Он точно подметил натуру Альмы, я не смогла бы так ее описать.

— Но какое отношение это имеет к исчезновению Майо?

Официант принес две порции английского супа, и Лео, быстренько расправившись со своим десертом, принялся за мой, — я не успела даже возразить.

— Когда я обедал у твоей мамы, она показала мне одну фотографию. Полароидный снимок с их последнего Рождества, сделанный незадолго до исчезновения Майо, ты его видела?