Конн и Эйден приехали к королеве в удачное время. Снова обсуждался французский брак, на этот раз с младшим сыном Катерины де Медичи, Франсуа, графом Аленконом. Елизавета была в особенно хорошем расположении духа. Она провела май в Уонстед-Хаус, который принадлежал ее фавориту из фаворитов Роберту Дадли, графу Лестерскому. Она замечательно провела это время среди людей, которых любила и которые любили ее. Был нарисован еще один ее портрет, на этот раз в саду Уонстеда. Она стояла на восточном ковре, одетая в белое платье, расшитое узорами в виде цветов и листьев в их естественном цвете.

Она ненадолго вернулась в Гринвич и менее чем через неделю собиралась отъехать в летнюю поездку, начать которую ей предстояло в графстве Норфолк, а закончить в городе Норвич, в Восточной Англии. Она должна была встретиться с посланцами графа Аленкона, месье де Бокевиллем и месье де Куинси, в Лонг-Медфорде. Ее волновала не мысль о браке, потому что Елизавета не собиралась выходить замуж, особенно за молодого принца, вдвое моложе ее, но она с нетерпением ждала переговоров и связанных с этим уговоров. Предполагалось, что «Месье», как называли графа Аленкона, может приехать в Англию. Это были самые первые переговоры о браке, которые предстояло пережить Елизавете, и мысль об этом ей явно нравилась. Это была еще одна весенняя пора перед наступлением старости. Ведь в сорок пять королеву Англии едва ли можно было считать женщиной во цвете лет.

— Вы согласитесь, мадам? — Эйден тревожно смотрела на нее. — Станете ли вы крестной матерью нашего ребенка?

— Конечно, моя дорогая деревенская мышка, — сказала королева в своей материнской манере. — Это должно мне льстить, если я стану крестной вашего наследника. Я тронута тем, что вы подумали попросить меня об этом.

— Кого еще нам просить, как не человека, сделавшего нас счастливыми, — ответила Эйден с глубокой искренностью, и Конн снова восхитился своей женой.

— Мадам, — сказала одна из королевских дам, — время готовить вас.

— Конечно, — сказала королева и встала. — Идите, мои дорогие, и веселитесь с нами в течение следующих нескольких дней. Мне будет недоставать вашего общества этим летом, но я понимаю, как нужно заботиться о здоровье женщины, которая беременна своим первым ребенком, и как много будет значить для Эйден спокойствие ее дома, Перрок-Ройял. Я приеду туда следующей зимой на крестины.

Лорд и леди Блисс встали и, поклонившись королеве, пятясь вышли из ее личного кабинета в приемную.

Глава 6

Они провели в Лондоне только четыре дня, а потом Конн настоял на возвращении в Перрок-Ройял. Они посетили два маскарада, ходили посмотреть травлю медведей, но только один раз, потому что Эйден стало плохо от этого зрелища. По утрам, к своему огорчению, она чувствовала себя больной, но Конн принял это за прекрасный знак, признак здорового сына.

— Если бы, — едко сказала она в их последнее утро в Лондоне, когда только что отправила свой завтрак в таз, — если бы ты чувствовал себя так же гнусно, как я, ты бы не ликовал, рассуждая о сыновьях! — Она прополоскала рот теплой мятной водой и выплюнула ее в таз.

Подхватив ее на руки, Конн бережно уложил ее на кровать.

— Не огорчайся, милая. Ручаюсь, что через несколько недель ты будешь чувствовать себя лучше.

Эйден посмотрела на него несколько недоброжелательно и, повернувшись на бок, заснула, а Конн вышел из комнаты с широкой ухмылкой на лице. Однако он позаботился, чтобы в поездке она не испытывала неудобств, и поэтому решил выслать вперед их кареты, и личную, и багажную, а самим плыть на барке по реке. Эйден обрадовалась такому решению и, как ни странно, чувствовала себя гораздо лучше на воде, чем на земле.

Погода была идеальной для такой поездки, небо совершенно чистым, голубым и безоблачным, солнце теплым и ярким. Дул ветерок, такой слабенький, что даже не рябил поверхность воды. Лодочники Гринвуда были рады, что появилась возможность выбраться из Лондона. Поскольку лорд и леди де Мариско были изгнаны в Королевский Молверн, а молодой лорд Блисс и его жена тоже покидали Лондон, у них не было почти никаких обязанностей. Они и вправду считали, что удачно нанялись на работу, потому что никто не жил в Гринвуде постоянно. Иногда гости их хозяина и хозяйки использовали дом, и тогда им приходилось выполнять свои обязанности. Иногда молодому графу Линмуту требовались их услуги. Но в целом последние месяцы прошли тихо. Они неторопливо гребли, наслаждаясь погодой так же, как и их пассажиры.

Эйден обнаружила, что барка очень удобна. Она могла вытянуться во весь рост и дремать гораздо более спокойно, чем в карете. Они скользили по воде среди различных речных судов — груженых барок, рыбацких лодок, паромов и других лодок.

За городом все было в полном цвету, мимо проплывали деревушки, сады. Они плыли мимо стоящих на берегу реки маленьких коттеджей и больших домов, мимо детей, плескавшихся на полуденной жаре, мимо прачек, деловито выполняющих свою нелегкую работу, мимо выстиранного белья, развешанного под жарким солнцем на соседних кустах, мимо рыбаков, вытягивающих свой улов.

Спасаясь от жары, Конн снял камзол и расстегнул рубашку, Эйден последовала его примеру, сняв корсаж и расстегнув воротник своей шелковой сорочки. Хотя на корме барки стоял рулевой, крыша их каюты не позволяла ему видеть, что происходит внутри. Что касается гребцов, то они сидели спиной к своим пассажирам. Это позволяло последним чувствовать себя в уединении. Растянувшись рядом со своей женой, Конн не мог не возбудиться от ее соблазнительной позы. Для большего удобства она распустила пояс юбки, а ее сорочку он расшнуровал до пупка, пока она дремала. В течение долгого времени он смотрел на нее, очарованный, завороженный ее совершенным телом. Потом, лаская одну ее грудь, он наклонил свою темную голову и стал водить языком вокруг другого ее соска.

— У-м-м-м, — сонно пробормотала она, когда на мгновение подняла тяжелые веки. Потом снова закрыла глаза, а пальцами начала ласкать его шею. Он нежно покусывал сосок, а потом начал сосать его, заставив ее кровь закипеть, потому что сейчас соски стали гораздо более чувствительными, чем прежде.

— Конн, — исступленно прошептала она, — перестань! Ты заставляешь меня желать тебя!

В ответ он потянул ее руку вниз, туда, где пульсировал его твердый член.

— Я хочу, чтобы ты захотела меня, милая, — прошептал он, а потом, не отрывая рта от ее грудей, протянул руку и задернул занавески, отгораживающие их ложе.

Ее щеки горели от его дерзости, и она все еще не могла поверить в то, что он намерен взять ее здесь, в их барке, когда от внешнего мира их отделяют только тонкие бархатные занавески. Он ласкал ее набухшие прелести и впервые заметил, что розовые соски Эйден потемнели. Его руки заставляли ее забыть про стыд, и она извивалась под его восхитительными прикосновениями.

— Повернись на бок, Эйден, — прошептал он ей на ухо, отчего холодок пробежал по ее спине. Когда она подчинилась, то почувствовала, как он поднимает ее юбки и собирает их на талии. Потом он притянул ее спиной к себе, и, к своему огромному удивлению, она почувствовала, что его член ищет и находит себе путь в ее тело, заполняя его своей теплой пульсирующей громадой.

— О-о-о-о, — вырвался у нее вздох, и он тихо засмеялся.

— Я могу многому тебя научить, милая, — пробормотал он, прижимаясь к ее щеке и нежно целуя ее. — Этот способ избавляет меня от необходимости лежать всем своим весом на твоих бедрах. Я не хочу повредить ребенку.

Это было откровение, потому что еще раньше она гадала, что они будут делать, когда она растолстеет; но сейчас она чувствовала его движения внутри себя, и это было восхитительно. Она толчками прижималась к нему, и, поймав ее ритм, он смог убрать руки с ее бедер и опять заняться ее грудями. От нарастающей страсти Эйден крепко закусила нижнюю губу, чтобы удержаться от крика. Он невероятно возбудил ее. Положение, в котором они находились, заставляло ее трепетать от желания, она тяжело дышала, пока приближалось их удовлетворение. Потом, в совершенной слаженности, как раз в момент их взаимного чувственного взрыва, Конн быстро накрыл ей рот одной рукой, замычав от неожиданности, когда ее зубы вонзились в нижнюю часть его ладони. В течение нескольких мгновений они вздрагивали от своего слияния. Потом он убрал руку, которую она быстро поймала и поцеловала там, где остались отметины ее зубов. Он ласково одернул ее юбки и, раздвинув занавески с одного борта барки, впустил внутрь свежий ветерок.

"Какое прекрасное состояние», — подумала Эйден. Она чувствовала расслабленность. Ветер осушил испарину, выступившую на ее грудях.

— Какой же ты умелец, муженек, — сказала она. — Надеюсь, у тебя в запасе есть многое, чему ты научишь и чем удивишь меня. — Она перевернулась на спину и посмотрела на него.

"Черт, — подумал он, — какой же миленькой она стала. Неужели это из-за меня, а может быть, из-за ребенка, а может быть, из-за того и другого вместе?» Его устроило бы и то и другое.

— О, Эйден, любовь моя, — сказал он, — я преподнесу тебе целый мир, а впереди у нас долгая и прекрасная жизнь, полная наслаждений! — Потом он поцеловал ее, чувствуя, как ее губы раздвинулись, впуская его язык. Каким сладостным было ее неостывшее нетерпение, и он обожал ее за это. Ее веки снова налились тяжестью, и он следил, как она засыпала, и подумал, в который раз за прошедшие несколько месяцев, о том, как ему повезло, что он встретил ее.

Немного севернее Оксфорда лорд и леди Блисс снова пересели в свою карету. Половина пути до дома уже была пройдена, и поэтому последние мили не казались им такими ужасными, пока карета подпрыгивала на пыльных по-летнему дорогах.

Они приехали в Перрок-Ройял и узнали, что на следующей неделе состоится помолвка маленькой Велвет де Мариско. Самая младшая племянница Конна должна была выйти замуж по достижении шестнадцатилетнего возраста за наследника графа Брок-Кэрнского, юного Александра Гордона. Он и его отец Ангус через несколько дней должны были приехать из своего дома Дан-Брока, расположенного в горной местности к западу от Абердина.