— И серебро, которое мы потратили на лакеев королевы, чтобы они доставали немного горячей воды, — продолжила Мег. — Надеюсь, вы не собираетесь вновь отправляться в дорогу. Зачем испытывать неудобства, миледи.

— Нет, Мег. Я вообще больше не хочу уезжать из Перрок-Ройял! Зачем нам делать это? Думаю, милорд согласится со мной. Я знаю, ему понравится здесь, когда он увидит поместье и со всеми познакомится.

Мег кивнула.

— Он кажется разумным, несмотря на то, что ирландец. Только Пресвятая Богородица знает, что мы родом из земли мечтателей, поэтов и дураков, хотя милорд выглядит хорошим человеком. Мне нравится его сестра и ее муж. Они ласково отнеслись к вам, мой цыпленочек, а слуги болтают, что они хорошие люди. Ваш дорогой отец, пусть Господь успокоит его душу, одобрил бы ваш выбор. — Она собрала чулки и нижнее белье Эйден из стопки, в которую они были сложены. — Теперь сидите спокойно и отмокайте, миледи. Я только отдам эти вещи Леоме в стирку. Вы же знаете, как она не любит, чтобы грязное белье накапливалось. — Дверь щелкнула, когда Мег вышла из комнаты.

Эйден глубже опустилась в маслянистую воду. Она могла поклясться, что ее высушенная за зиму кожа впитывает воду. Огонь весело потрескивал на решетке камина, а за окнами тихо стонал ветер. Завывания становились все громче, буря усиливалась. Когда наступала тишина, казалось, что она слышит, как падает снег. Скорее всего погода не изменится по крайней мере в течение еще одного дня, но теперь это мало волновало ее. Они в безопасности.

Они дома. Глубоко вздохнув, она закрыла глаза и расслабилась, наслаждаясь замечательным чувством удовлетворенности, которого она давно уже не испытывала.

Ей было одиноко при дворе Елизаветы Тюдор. В качестве одной из королевских фрейлин она должна была быть готовой для услужения ее величеству двадцать четыре часа в сутки, все семь дней недели. Ее место на королевской службе было необременительным, однако Эйден нравилась Елизавете, что несколько выделяло ее. К тому же, будучи еще и сиротой, она не имела семейных обязанностей, которые отвлекали бы ее. Когда у нее появлялось немного свободного времени, она обычно заменяла одну из фрейлин, которой было нужно или просто хотелось уйти.

Впервые в жизни Эйден была одинока. Она жила среди людского моря и тем не менее была одинока. Она старалась не поддерживать знакомство с графом и графиней Линкольн, боясь, что они могут узнать о том, что она богата, заявят о своем праве найти ей мужа и выдадут ее за кого-нибудь из своей семьи, присвоив таким образом ее состояние. Граф пользовался большой благосклонностью Елизаветы.

К счастью, Клинтоны не придали особого значения Эйден, предположив, что при дворе она пробудет долго, а потому у них всегда будет возможность поступить с ней как им захочется. Элизабет Клинтон — одна из фавориток королевы, и на самом деле добрая женщина, но она ставила интересы мужа на первое место. Она постаралась сделать так, чтобы другие женщины, служившие королеве, узнали о ее родственных отношениях с Эйден, и поэтому эти дамы не обижали Эйден, как часто бывало с теми, кого не защищала какая-нибудь могущественная семья и кому недоставало богатства или влияния.

Эйден по-прежнему чувствовала себя совершенно оторванной от всего окружающего. Образ жизни, который она усвоила, чтобы привыкнуть к этому странному и суматошному миру, частью которого она стала, на самом деле позволил ей незаметно вписаться в цветистый фон двора. Простота ее платья и отсутствие украшений подчеркивали ее некрасивость. Но иногда, когда она была в хорошем настроении, никто не верил, что это та женщина, которую они знали. Ее образование и ум не позволяли ей сходиться с другими девушками и отталкивали от нее старших женщин, у которых этих качеств не было. Только с королевой она осмеливалась становиться сама собой.

Итак, Эйден была скромной и застенчивой в отношениях с другими. Тихая, явно бесцветная девица, которую почти никто никогда не замечал. И в результате она была одинока. Выдавались дни, когда никто вообще не заговаривал с ней, не считая общений, связанных с ее обязанностями. Если бы не ее верная Мег, которая каждый вечер потчевала хозяйку самыми последними придворными сплетнями, Эйден была бы совершенно одинока. Однако несчастной она не была. У нее не оставалось времени на то, чтобы жалеть себя, поскольку двор был слишком интересным местом и так отличался от всего, что она знала прежде. И в конце концов, двор подарил ей мужа.

Конн… Она беспокойно заворочалась в лохани. Конн, который, как она сейчас стала понимать, был человеком гораздо более серьезным, чем представлялось, несмотря на свою репутацию шутника, дебошира. Он очень разумно распоряжался во время их путешествия, с ней обращался уважительно и ласково. Вел себя как подобает взрослому мужчине, хотя был почти на год моложе ее. И уж конечно, он не был похож ни на одного из всех, кого она знала раньше. Эйден начинала понимать, что, хотя она и выбрала самого красивого жеребца во всем табуне, может случиться так, что его будет трудно приручить. Конн не был похож на других мужчин.

— Вода все еще теплая, душечка?

Эйден вздрогнула, сердце ее сильно забилось при звуке его голоса. Она попыталась прикрыть руками грудь, только потом сообразив, что она скрыта водой.

— Вода все еще теплая? — повторил Конн. Он смотрел на нее с внезапным интересом, хотя ему не было видно ничего, кроме плеч, шеи и удивленного лица.

— Д… да, вода вполне приятная, милорд, — запинаясь, проговорила она.

— Хорошо! Тогда я присоединюсь к тебе. Эта прекрасная старая дубовая лохань сделана на двоих.

Он начал срывать с себя одежду, а Эйден плотно зажмурила глаза.

Потом внезапно она открыла их. Скай говорила, что самое интересное находится спереди, потому что там расположен мужской орган. А уж если она решила, что сегодня ночью она отдаст свою девственность мужу, она, образно говоря, должна посмотреть на свой жребий. Она хихикнула, и он с любопытством посмотрел на нее.

— Что тебя забавляет? Предупреждаю, мадам, не вздумай шутить над моими ногами. Они слишком длинные, ручаюсь, но я не похож на цаплю, как осмеливались утверждать некоторые!

— Я рассматривала не твои ноги, — дерзко ответила она и покраснела от своих же слов.

Конн захохотал и сбросил рубашку. Его зеленые глаза заблестели от удовольствия, и он снова поразился, какую умную и в то же время скромную девушку он получил в жены.

— Что же тогда, мадам, так заинтересовало тебя во мне? — поддразнил ее он, склонив набок голову и приподняв одну из своих черных бровей.

— То, что находится между твоими ногами, — откровенно ответила она. — Я закрывала глаза каждый вечер, когда ты раздевался, но Скай говорит, что у мужчин самое интересное находится спереди. Я только подумала об этом… — Она заулыбалась и покраснела.

Он тихо засмеялся, довольный тем, что она проявляет естественное любопытство к его телу. Слишком много девушек изображали притворную застенчивость, когда дело доходило до мужчин. Доказательством этому служили его старшие сестры в Ирландии. Озлобленные женщины с поджатыми губами, осуждавшие Скай и ее жизнелюбие, злобно оговаривающие свою сестру Эйбхлин, монашенку-лекарку, которая, по их мнению, должна была проводить жизнь коленопреклоненной в своем монастыре, вместо того чтобы бродить по стране, врачуя без разбора и богатых, и бедных; эти женщины постоянно бранили его за его веселость и развратный образ жизни, когда он единственный раз приезжал домой из Англии вместе со Скай. Даже его собственная миловидная мать никогда не вышла замуж снова, хотя он знал, что возможностей для этого у нее было достаточно. Однажды он спросил ее, почему она не вышла замуж.

— Никто, — сказала Анна О'Малли, — не мог занять место твоего отца.

Но потом он слышал, как она говорила своей служанке о каком-то настойчивом претенденте на свою руку:

— Я подчинилась учению своей церкви, Бриджит, и подарила мужу детей. Четырех сыновей. Но я не хочу испытывать на себе мужскую страсть. Я никогда не получала от нее удовольствия. Ах, если бы можно было выйти замуж за мужчину и оставаться с ним просто друзьями.

— Да, — согласилась Бриджит, — но не такова природа мужчин, миледи. Они всегда хотят совать свои фитили в тот или иной горшок с медом, а у бедной жены нет другого выбора, как подчиняться.

Конн стащил башмаки, а потом спустил узкие штаны. Выпрямившись, он посмотрел в широко открытые глаза жены и сказал:

— Ну, миледи, оправдал я твои ожидания или ты разочарована?

Серьезные серые глаза Эйден осмотрели его всего от темных, как ночь, волос до пят. Он был так же красив без одежды, как и в ней. На широкой груди кудрявились густые темные волосы, узкой полоской проходящие по его животу и переходящие в густую черную копну между его длинных красивых ног. Там, как она заметила, было расположено то, что показалось ей похожей на колбаску, слегка закругленную и лежащую среди темных волос.

— Он не очень-то большой, — невольно вырвалось у нее.

— Ты еще не возбудила его, — ответил он и, взойдя по ступенькам в лохань, опустился по пояс в воду. Он потянул носом:

— Лаванда? Я буду пахнуть как огород с травами!

Раньше Эйден сидела в лохани на скамейке. Сейчас она встала со своего насеста и стала напротив него.

— Я не приглашала тебя купаться со мной, милорд. Ты влез в лохань по своей воле. — Ее сердце бешено колотилось, и собственная смелость потрясала ее. Ее вдруг осенило, что она стоит в лохани совершенно нагая рядом с мужчиной, тоже раздетым.

По выражению ее лица он угадал, о чем она думает.

— Да, девушка, — тихо произнес он, растягивая слова, — отступать назад поздно. — Потом он притянул ее к себе и, склонив голову, начал целовать медленными, нежными, долгими поцелуями. Ее душистое мокрое тело расслабилось под его ласками, и, к своему удовольствию, он почувствовал, как в нем начало пробуждаться желание.

Волосы на его груди щекотали и возбуждали ее соски, и голова кружилась от теплой воды и его объятий. Она сильно прижала ладони к его груди, пытаясь удержать его. Конн целовал уголки ее рта, заставляя ее слабеть от прикосновения его языка.