Первой опомнилась Ингрид. Услышав как-то сказанные кем-то из дворовых людей слова, что скоро, мол, праздник урожая, а там и Михайлов день, когда хозяин выплатит причитающиеся деньги, она поняла, что время счастья истекло. Подходит страшный для неё день, когда хозяйкой в этот дом войдёт незнакомая ей девушка, ляжет в постель Герберта и примет в себя его горячее семя, чтобы принести ему таких желанных сыновей. А она, Ингрид, не может даже вслух сказать, что уже носит в себе новую жизнь. Да, она пошла на всё это, потому что должна была заплатить свой долг спасшему её рыцарю. Но сколько же удовольствия получила она сама! И сколько боли теперь обрушится на неё, когда придётся расстаться с мужчиной, захватившим её сердце в нежный плен любви полностью и навсегда! А расстаться придётся и, пожалуй, лучше сделать это поскорей, пока ещё не стало видно её состояние, и никто об этом не догадывается.

И в один из тихих августовских вечеров Ингрид попросила Герберта погулять с ней в саду. Уведя любимого мужчину подальше от чужих ушей и глаз, она заговорила с ним о том, что занимало её мысли последние дни.

– Уже конец лета, Герберт, – тихо сказала она, пряча глаза, – и не за горами день Святого Михаила, когда ты должен ввести в этот дом свою жену. Мне пора собираться в дорогу. И, пожалуй, лучше поспешить, пока в проливе спокойно. Бланш ведь маленькая ещё, ей будет трудно пережить шторм, если он вдруг случится. А тебе надо готовиться к свадьбе. Пора к невесте ехать, брачный договор подписывать. Так ведь?

Рыцарь стоял, как громом поражённый. Она говорила разумные слова. Но, Господи Боже, как же трудно их слышать! Как не хочется даже думать об этом. А надо. Долг призывает его сделать это ради своего поместья, своих будущих детей и своих людей, которые целиком и полностью зависят от него. Бледный и взволнованный, он повернулся к женщине, которая дала ему неповторимое сказочное счастье, и от которой он должен отказаться, потому что так повелевает ему долг.

– Ты совершенно права, Ингрид, – голос его звучал твёрдо, но безжизненно, – наше время, кажется, вышло. Назначай день своего отъезда и начинай готовиться. Я помню свои обещания. Я дам тебе сопровождение, и дам Элли, если она согласиться поехать с тобой. Но все оставшиеся до отъезда дни ты по-прежнему моя, помни об этом.

Глаза рыцаря полыхнули тёмным пламенем, он повернулся и ушёл в дом, оставив женщину одну в тихом летнем саду. Даже птицы смолкли, кажется, слушая трудный разговор этих двоих, которым пришло время расстаться. Ингрид посмотрела ему вслед и вдруг дала волю слезам. Она рыдала громко и отчаянно, благо, никого не было поблизости. Всё! Счастье окончилось. Но она должна быть благодарна судьбе за эти месяцы полного, безграничного наслаждения близостью с любимым и таким нужным ей мужчиной. Ведь он был честен с ней, когда заключал их договор. Она взяла на себя обязательство скрасить для него это лето в ожидании предстоящей женитьбы. Ни о чём другом разговора не было. А то, что она полюбила этого мужчину, это её беда, он здесь ни при чём. Плохо, очень плохо, что её ребёнок родится бастардом. Но она как-нибудь постарается запутать родственников, чтобы они подумали, будто это тоже ребёнок её погибшего мужа, барона. Главное, этих родственников найти. Здесь ей определённо негде и незачем оставаться. Такими мыслями женщина пыталась отвлечь себя от сердечной боли, которая была почти нестерпимой. Кажется, справилась. Сейчас ей надо быть очень сильной, чтобы выдержать всё, что предстоит, и не показать своих чувств.

– Пресвятая Дева Мария, – прошептала она одеревеневшими от горя губами, – ты женщина, ты поймёшь меня. Дай мне силы выдержать всё это и уехать из Вобсбери достойно. Потом я справлюсь со всем, что судьба уготовила мне. Но сейчас мне очень нужна помощь, сама я не удержусь. Помоги мне, Матерь Божия, помоги, молю! Моё сердце рвётся на части. Помоги не показать этого!

Заручившись небесной поддержкой, Ингрид взяла себя в руки и заставила успокоиться. Вытерла слёзы и погуляла ещё немного, чтобы скрыть следы своего отчаяния. Потом вернулась в дом. Поднялась наверх и зашла в комнату дочери. Малышка спала, а Элли что-то вязала, сидя у её колыбельки.

– Мне надо поговорить с тобой, Элли, – собравшись с духом, начала женщина. – Нам с Бланш пришло время отправляться во Францию, чтобы отыскать моего родного дядюшку, брата моей матери. Ты же знаешь, что мой дом сгорел, и у меня нет здесь родственников. Сэр Герберт дал мне приют на время, и за это я ему очень признательна. Но он скоро жениться, и наше присутствие здесь будет просто неприличным. Сейчас я хочу спросить тебя, согласна ли ты поехать с нами, если хозяин тебя отпустит? Это важно для меня.

– О да, леди, вы могли бы даже не спрашивать меня об этом, – со слезами на глазах ответила девушка. – Я от всей души полюбила маленькую Бланш, а вы, леди, хозяйка, лучше которой не бывает. Конечно, я поеду с вами хоть во Францию, хоть на край света. Я всегда буду с вами, если я вам нужна.

– Спасибо тебе, – утерев слезу, улыбнулась Ингрид, – спасибо за верность и за любовь. Я никогда не обижу тебя и разделю с тобой последний кусок хлеба. Но я бедна, Элли, и не знаю, как сложится моя жизнь на континенте. Поэтому ты рискуешь.

– Ничего, – усмехнулась кормилица, – здесь у меня тоже ничего нет и не будет. А вместе мы справимся, леди. Вы такая красавица, не может быть, чтобы не нашёлся мужчина, который пожелает взять вас в жёны. Всё уладится, вот увидите.

Ободрённая её бесхитростными словами, Ингрид улыбнулась и велела начинать сборы в дорогу. Они отправятся в путь в день Святого Варфоломея. Остаётся совсем немного времени. Про себя она подумала, что чем скорей закончит эту историю, тем целее будет её сердце. Если ещё немного затянуть, она просто не выдержит. А выдержать надо. Хотя бы ради детей.

Спустившись к ужину, Ингрид была уже почти совсем спокойной, хотя следы слёз на её лице внимательный взгляд, конечно же, не мог не заметить. Она молча поужинала, не поднимая глаз от тарелки. Хозяин был зол и налегал на вино. Поднявшись из-за стола, чтобы уйти к себе, она была, однако, остановлена жёсткой рукой рыцаря.

– Я жду вас у себя, леди, – очень тихо сказал он.

– Да, сэр, я приду, – был столь же тихий ответ.

Помывшись и переодевшись, Ингрид отправилась в комнату хозяина поместья. Но его там не было. Женщина села у очага и глубоко задумалась. В голове крутились самые разные мысли. Сможет ли она отыскать дом своего дяди? Примет ли её Жильбер Серве? И как ей будет там, в этой чужой стране? Да, её мать была француженкой. Но она, Ингрид, родилась здесь, в Англии, и другой родины для неё не существует. Она даже не представляла себе, что её ожидает там, на континенте. И очень страшила встреча с женой дяди. Какая хозяйка потерпит в своём доме другую женщину, пусть и родственницу? Конечно, от неё попытаются избавиться как можно скорее, выдав замуж. Но ребёнок. Скоро его существование станет уже заметным. И что тогда?

Ингрид так глубоко задумалась, что не услышала, как открылась дверь, и в комнату вошёл Герберт. Он же, увидев её неподвижный, полный боли, устремлённый на огонь взгляд, в первую минуту смягчился и готов был заключить её в объятия. Но тут же вспомнил, какую рану она нанесла его самолюбию. Она так легко уходила от него. А он-то думал… Если быть откровенным, он сам не знал, что именно он думал по этому поводу. Просто ему было очень больно почему-то, и он злился. Рыцарь громко хлопнул дверью, и Ингрид вздрогнула. Взгляд её устремился к нему, но лицо Герберта было холодным, глаза смотрели жёстко.

– Я велел вам прийти, леди, – начал он сухим, как будто чужим голосом, – чтобы сказать, что вы отлично справились с задачей и хорошо развлекли меня этим летом. Мне было отрадно использовать ваше прекрасное тело, как только у меня возникало желание. Но сегодня я вас не хочу. Скажите, когда вы хотите уехать, чтобы я мог подготовить сопровождение. И завтра вечером приходите сюда опять. Возможно, у меня возникнет желание, и я вами воспользуюсь. А сейчас спокойной ночи.

– Хороших снов, сэр. И уезжаю я в день Святого Варфоломея, то есть через три дня. Надеюсь, сопровождение будет готово. Да, и Элли изъявила желание ехать со мной, если вы не возражаете.

Герберт молча кивнул, и она покинула комнату. Он сам не знал, что с ним делается. Он был зол, страшно зол. На кого? На себя, на неё, на весь мир. Снял сапог и со всей силы запустил им в стену, потом другой. Потом ударил кулаком по скамье и зашипел от боли, наткнувшись на угол. Почувствовал, как на глазах закипают слёзы. Этого ещё не хватало! Плакать из-за женщины – да никогда! Никогда он себе такого не позволит. Но как она может? Как может так легко покинуть его? О том, что сам ставил такие условия, и что время женитьбы приближается, думать не хотел. Могла бы и остаться, и порадовать его ещё – до самой свадьбы. Успела бы в свою Францию.

Рыцарь разделся и лёг в постель. Но сон не шёл. Перед глазами вставали её синие глаза, смотревшие так ласково, так открыто. Вспоминались мгновения их близости, когда они сливались в одно целое и вместе улетали под облака. Только она одна могла дать ему такое неземное блаженство. И вот теперь она уезжает. Это скверно, хуже некуда. Очень плохо и несправедливо. Ведь он очень нуждается в ней, в её теле, в её нежности, её страсти. И… её глазах, которые, кажется, смотрят ему в самую душу и согревают её. Как же ему хотелось её сегодня! Но он боялся, что не выдержит и выдаст себя. Покажет, как она нужна ему. А этого делать нельзя. Она покидает его совершенно спокойно. Он тоже не позволит себе слабости. Никакой! Никогда! Он мужчина, чёрт побери, и делает то, что должен делать. И всё, точка!

Но как бы не разжигал Герберт свою злость, сердце щемило, а тело томилось по близости с ней. Не вообще с женщиной, а с ней. Это было непонятным и уж совсем никуда не годилось. Заснуть удалось только под утро, когда рассвет уже заглянул в окно.

Ингрид, выйдя из комнаты хозяина, шла по коридору как слепая. Слёзы застилали глаза, горло сжималось. Как же она была глупа, что позволила втянуть своё сердце в эту игру! И он показал ей, что умеет быть не только нежным и ласковым, но и жестоким. Она больше не нужна ему, и он дал себе волю. Такого оскорбления она даже не могла себе представить. И приходится молча терпеть. Он спас её, да. Он обещает ей помочь добраться до родственников. Но сейчас ей казалось, что было бы лучше, если бы он не вмешался тогда в её жизнь. Один удар мечом – и всё кончено, темнота и забвение. А теперь ей предстоит всю жизнь прожить с этой кровоточащей раной в сердце. И ничем, совсем ничем она не может себе помочь. Войдя в свою комнату, она упала на кровать и разрыдалась. Казалось, от этого горя, от этой боли душа её расстаётся с телом. Но нет, она жива, и боль продолжает терзать её. Устав до изнеможения, женщина уснула, уткнувшись лицом в подушку.