Стэнли Уаймэн - Любовь на полях гнева

Я услышал голоса, которые, как мне показалось, неслись с башни над воротами. Мне показалось даже, что на фоне вечернего неба мелькнула какая-то фигура. Впрочем, кругом было спокойно, и я опять вошел в подъезд.

Нет надобности рассказывать о том, что я делал в темноте под лестницей. Мне самому противно теперь вспоминать об этом.

Через две минуты я был уже в монашеском одеянии. Потом я тоже свернул в боковой проход, упомянутый выше, и очутился во дворе. Передо мной была паперть. Обломком мушкета, который я подобрал походя, я дважды стукнул по мостовой.

Не успел я подумать о том, что будет дальше, как дверь открылась, и я должен был войти. Словно по волшебству, створки ее моментально и бесшумно закрылись за мной.

Я очутился в длинном пустом коридоре безо всякой мебели. Вероятно, здесь прежде был монастырь. На стене висела зажженная лампа, а против меня на каменной скамейке сидели, мирно беседуя, два каких-то человека. Трое или четверо других прохаживались по коридору. При моем появлении все сразу смолкли и посмотрели на меня с любопытством.

– Откуда ты, брат? – спросил один из них, приближаясь ко мне.

– Из «Таверны Св. Девы», – наобум отвечал я.

Свет бил мне прямо в глаза, и, чтобы защититься от него, я поднял руку к глазам и надвинул на лоб капюшон.

– К начальнику?

– Да.

– В таком случае иди скорее. Он на крыше. Все идет хорошо? – продолжал он, с улыбкой поглядывая на мое оружие.

– Идет, как следует, – отвечал я, стараясь опустить голову как можно ниже и скрыть свое лицо под капюшоном.

– Я слышал, что начали уже жечь?

– Да.

Он взял маленький фонарь и, открыв дверь в боковой коридор, повел меня к узкой винтовой лестнице, сделанной в толще стены.

По дороге нам пришлось пройти мимо какой-то открытой двери, и я отметил ее на всякий случай. Дверь эта вела в комнаты первого этажа. Поднявшись по лестнице ступеней на пятнадцать, мы встретили другую дверь, на этот раз запертую. Через еще шагов пятнадцать я увидал третью дверь, которая приковала к себе все мое внимание. Я с отчаянием осматривался кругом, придумывая, как бы ускользнуть от моего провожатого и проникнуть за нее. Но мой спутник продолжал продвигаться вперед, и передо мной опять была гладкая стена.

Пройдя с полдюжины ступеней, я остановился.

– Что с тобой? – спросил он, оглядываясь на меня.

– Я уронил записку, – сказал я и принялся шарить по ступеням.

– К начальнику?

– Да.

– Возьми фонарь, – нетерпеливо сказал он. – Только поскорее. Хорошую новость надо передавать быстро. Послушай, что ты там делаешь?

Я погасил лампу и бросил ее на лестницу. Мы очутились в полной темноте. Прежде, чем мой спутник оправился от изумления, наверху, над нами послышались голоса и шаги по крыше. На меня пахнуло свежим воздухом.

– Спускайся вниз! – кричал мне мой провожатый, – и дай мне пройти. Что за неуклюжий человек! Жди теперь, когда я принесу другой фонарь.

Он прошмыгнул мимо, оставив меня там, где я хотел. Не успел он спуститься и на десять ступеней, как я был уже у двери и схватился за ручку. К величайшей моей радости дверь (очевидно, она была заперта некрепко) уступила моему напору. Пройдя в нее, я поспешил запереть ее за собой и пошел вправо, придерживаясь в темноте руками за стену, вдоль которой я шел внизу. Я знал, что это наружная стена, и в ней было освещенное окно.

В минуту, когда приходилось ставить на карту все, я старался быть как можно спокойнее. Я отсчитал десять шагов и, по моим расчетам, должен был выйти к окну. Но еще десять шагов, и мой путь был прегражден новой дверью. За нею, должно быть, и была комната – последняя в этом направлении. Прислушиваясь к каждому звуку и опасаясь погони, я нащупал ручку и попробовал ее повернуть.

Судьба благоприятствовала мне и на этот раз; но, открыв дверь, я очутился, вопреки ожиданиям, опять в кромешной мгле.

Причину этого я понял очень быстро, стукнувшись лбом о вторую дверь. За нею раздался женский голос.

– Кто здесь? – отчетливо спросил кто-то.

Я не отвечал, продолжая в темноте разыскивать дверную ручку. Нащупав ее наконец, я быстро отворил дверь.

Свет, ударивший мне прямо в глаза после мрака, на несколько секунд совершенно ослепил меня. Но все-таки я заметил двух девушек, стоявших передо мной, несколько в стороне.

Та из них, что стояла впереди, была Дениза!

С радостным криком я бросился было к ней; но она быстро отскочила назад. На лице ее был написан ужас.

– Что вам здесь надо? – спрашивала она, отступая передо мной. – Вы, вероятно, ошиблись.

Я вспомнил о своем маскараде и об обломке мушкета и поспешил поднять капюшон, и в ту же минуту раздался радостный крик Денизы.

Мы не виделись с тех пор, как сидели друг напротив друга в экипаже. Не говоря ни слова, она бросилась в мои объятия и, спрятав на моей груди свою головку, залилась слезами!

– Мне сказали, что вас больше нет в живых, – говорила она среди рыданий.

Теперь я понял все. Крепко сжимая ее в объятиях, я что-то говорил ей, совершенно позабыв и об опасности нашего положения, и о другой, находившейся здесь же, девушке. Я чувствовал, что теперь нас может разлучить только смерть, одна только смерть! Увы! Она была не так далеко от нас, чтобы забывать о ней…

Через минуту Дениза освободилась от моих объятий и оттолкнула меня. Ее лицо поочередно то бледнело, то краснело, а глаза горели, кажется, ярче самой лампы.

– Как вы попали сюда? – заговорила она. – Да еще в таком одеянии?

– Я хотел видеть вас, – ответил я и хотел опять обнять ее.

– Нет, нет, не надо! Вы знаете, что вас убьют, если найдут здесь? Умоляю вас, бегите, пока еще есть время.

– Разве я могу оставить вас?

– Да, вы должны оставить меня, – с отчаянием воскликнула она. – Умоляю вас, бегите!

– И оставить вас Фроману? – воскликнул я в свою очередь.

Она взглянула на меня с явным испугом.

– Вы знаете?

– Я знаю все.

– Так знайте же, – заговорила она, подняв гордо голову и глядя смело мне прямо в глаза, – знайте же, что ни в каком случае я не выйду замуж ни за него, ни за кого-либо другого, кроме вас.

Я готов был упасть на колени перед нею, но она быстро отошла назад и опять принялась умолять меня спастись бегством.

– В этом доме вы в опасности, здесь вам грозит смерть, – возбужденно говорила она. – Моя мать не знает жалости, мой брат тоже здесь. Дом полон его приверженцев. Вы и так едва спаслись от него. Если же он застанет вас здесь, то убьет вас.

– Не очень-то я боюсь его, – запальчиво отвечал я, видя, какой страх отразился в ее глазах. – Если он так опасен для меня, то насколько же он опасен для вас?! Что будет с вами? Неужели я могу оставить вас на произвол судьбы?

Она посмотрела на меня как-то странно, с неожиданной серьезностью. Ответ ее был таков, что я никогда его не забуду.

– Разве я боялась на крыше горящего дома с Сент-Алэ? И вы не бойтесь за меня. Здесь та же крыша и я стою на ней. И моему мужу не придется краснеть за меня.

– Но там я был с вами, – быстро возразил я, сам не знаю для чего.

– Да, это правда, – улыбнулась она. Ее лицо опять вспыхнуло, а в глазах засветилась нескрываемая нежность. В одну секунду она была уже в моих объятиях.

Но это и длилось всего одну секунду: почти в гневе вырвалась она из моих рук.

– Идите, идите, – закричала она. – Если вы любите меня, идите!

– Дайте мне слово, что вы махнете мне платком в окно, если вам понадобится моя помощь.

– В окно?

– Я могу его видеть из комнаты отца Бенедикта.

Лицо ее озарилось радостью.

– Хорошо, – промолвила она. – Слава Богу, что вы так близко от меня. Я обещаю поступить именно так. Со мной здесь Франциска. Она предана мне. Пока она со мной…

Вдруг она остановилась и побледнела, как полотно. Мы молча посмотрели друг на друга: я, очевидно, задержался здесь слишком долго, ибо в коридоре слышен был шум шагов, гул голосов и хлопанье отворявшихся дверей. Мне показалось, что мы все перестали дышать. Первой в себя пришла служанка. Подбежав к двери она бесшумно. заперла ее.

– Напрасно! – хриплым шепотом заметила Дениза, которая, чтобы не упасть, оперлась о стол. – Они приведут сюда мою мать и убьют вас.

– Нет ли здесь другой двери? – спросил я, быстро оглядывая комнату и впервые чувствуя в полном объеме опасность, которой я подвергался.

Дениза отрицательно покачала головой.

– А это что? – спросил я, указывая в дальний конец комнаты, где в алькове стояла кровать.

– Это стенной шкаф, – отвечала Франциска. – Впрочем… Может быть, они не станут искать. Скорее в шкаф, и я запру вас!

В подобном положении мужчина действует инстинктивно. Я слышал, как повернулась дверная ручка, и кто-то решительно постучался. Но я еще колебался. Через секунду стук повторился, и знакомый мне голос нетерпеливо закричал:

– Открой сейчас же, Франциска!

Я бросился к шкафу.

Франциска под впечатлением приказания, с одной стороны, и страха – с другой, стояла в нерешительности между мною и дверью. В конце концов она направилась к двери, так что я сам должен был притворить за собой шкаф.

Внезапно мне пришло в голову, что, прячась здесь, я навлекаю позор на бедную Денизу. Если б меня нашли здесь, среди платьев и тряпок ее горничной, я повредил бы Денизе гораздо больше, чем если бы я остался посередине комнаты и встретился лицом к лицу с моими врагами.

От этой мысли кровь бросилась мне в голову. Я распахнул створки и вышел из шкафа, и как раз вовремя.

Входная дверь открылась настежь, и в комнату вбежал маркиз де Сент-Алэ. За ним виднелось еще человека четыре-пять.

Первым, кого он увидел перед собою, был я.

Сент-Алэ горящими от злобы глазами уставился прямо на меня.

[31]

Первым заговорил, однако, не он. Один из сопровождавших его людей выступил вперед и закричал: