– Лучше бы этого не было! – воскликнул Луи, опуская руки, как человек, охваченный отчаянием.

И он принялся нервно прохаживаться взад и вперед по комнате.

Мадам Катино молча смотрела на него некоторое время.

– Кажется, вы прежде никогда не говорили со мной таким тоном, – с упреком вернулась она к прежнему разговору. – Если это только потому, что вы застали у меня виконта, – продолжала она спокойно, поблескивая глазами, – то эта причина недостойна ни вас, ни нас обоих, ибо вы оскорбляете и меня, и вашего друга.

– Боже сохрани! – воскликнул Луи.

– Это еще не все, – продолжала она гордо. – Еще в течение недели этот дом будет моим, и только по прошествии недели он перейдет к вам. Мне придется хорошенько подумать об этом сегодня ночью. Быть может, ласковое слово будет с вашей стороны впредь такой же редкостью, как теперь грубое?

Он, не выдержав этого упрека, бросился перед ней на колени и стал целовать ей руки.

– Простите меня! – страстно закричал он, не замечая моего присутствия. – Я очень несчастен. Вы мое единственное утешение, моя единственная отрада. Я сам не знаю, что говорю. Простите меня!

– Хорошо, – поспешно согласилась она. – Встаньте.

Украдкой смахнув слезу, она посмотрела на меня, сконфуженная, но счастливая.

– Я прощаю вас, но должна сказать, что не понимаю вас. Прежде вы с такой любовью говорили о виконте де Со, о вашей сестре и о многом другом. Нынче виконт здесь, а вы говорите, что вы несчастны…

– Да, мне не везет, – пробормотал он, бросая на меня взгляд.

Я пожал плечами и с достоинством заговорил:

– Пусть будет по-вашему. Но если я потерял друга, то это не значит, что я потерял невесту. Я приехал в Ним просить руки мадемуазель де Сент-Алэ и не уеду отсюда, пока не добьюсь своего.

– Но это чистое безумие, – промолвил он, вздыхая.

– Почему?

– Потому, что это решительно невозможно! – сказал он. – Потому, что маркизы нет в Ниме, по крайней мере, для вас.

– Неправда, она в Ниме.

– Вам придется разыскивать ее самому.

– Перестанем говорить о таких детских вещах! – воскликнул я. – Неужели вы думаете, что в первой попавшейся гостинице мне не дадут ее адреса?

– Его вы не получите ни в одной гостинице.

Мы стояли опять друг напротив друга. Мадам Катино наблюдала за нами со стороны. Очевидно, события последнего времени не прошли даром для Луи и еще больше ожесточили маркизу де Сент-Алэ. Можно было подумать, что передо мною стоял не Луи, а его старший брат, Виктор. Отличием было лишь то, что за вызывающими речами младшего Сент-Алэ иногда проглядывал его прежний облик, полный сомнения и сожаления.

Я попробовал сыграть на этой струне.

– Послушайте, граф, – заговорил я, с трудом сдерживая раздражение. – Я знаю, что вы говорите это серьезно. Но мы оба напрасно горячимся. Было время, когда мы умели понимать друг друга, и вы были не прочь считать меня своим зятем. Неужели, благодаря этим несчастным распрям…

– Распрям! – закричал он, резко прерывая меня. – Дом моей матери теперь пуст, как раковина улитки! Дом моего брата в Сент-Алэ обращен в кучу пепла, а вы говорите о распрях!

– Хорошо, назовите это другим словом.

– Позвольте, – быстро вмешалась мадам Катино, – извините, граф, вы знаете, как мы нуждаемся в союзниках. Виконт – дворянин, человек умный и верующий. Ему нужно еще капельку, самую капельку, – продолжала она, едва улыбаясь, – чтобы прийти к окончательному убеждению. И если рука вашей сестры будет этой последней капелькой…

– Он не получит ее, – угрюмо промолвил он, глядя в сторону.

– Однако, всего неделю назад вы говорили мне… – начала было хозяйка дома, видимо, тревожась.

– То было неделю назад, – пробормотал Луи. – А теперь я могу сказать только одно: очень жаль, что мы встретились здесь с вами, и я советую вам вернуться обратно. Ничего хорошего не ожидает вас здесь. Наоборот, вы можете причинить себе и другим большой вред. Того же, на что вы рассчитываете, вам не добиться никоим образом.

– Это мы еще увидим, – упрямо возразил я, разгоряченный. – По вашим словам, мне не найти мадемуазель де Сент-Алэ… А вот нарочно не уйду отсюда до тех пор, пока не уйдете и вы, а тогда отправлюсь следом за вами.

– Вы не можете сделать этого! – воскликнул он.

– Будьте уверены, что сделаю, – вызывающе отвечал я.

– Нет, нет, господин де Со, – вмешалась мадам Катино. – Вы этого не сделаете. Я просто уверена, что этого не будет, ибо тем самым вы обратите во зло мое гостеприимство.

– Вы запрещаете?

– Да, – твердо сказала она.

– Я не могу, – возразил я, – но…

– Без всяких «но». Пусть наступит хоть временное перемирие. Если между вами и суждено разгореться войне, то пусть она начнется не здесь. Мне кажется, будет лучше, если вы удалитесь первым, – продолжала она, бросая на меня умоляющий взор.

Я, в свою очередь, взглянул на Луи. Он отвернулся, делая вид, что не замечает меня. Это добило меня окончательно. Возражать хозяйке я не мог. Оставаться в ее доме против ее воли было невозможно. Поэтому я молча поклонился и взял свой плащ и шляпу, лежавшие на стуле.

– Я очень сожалею, – промолвила мадам, протягивая мне руку. Я поднес ее к губам.

– Завтра, в двенадцать, здесь, – прошептала она.

Я скорее угадал, чем услышал эти слова – так тихо они были произнесены. Но красноречивость ее глаз подтвердила догадку.

Бросив прощальный взгляд на Луи, продолжавшего стоять ко мне спиной, я вышел.

Слуга проводил меня до двери.

– Вы найдете свою лошадь в «Лувре», сударь, – сказал он.

Я поблагодарил его и, не сознавая, куда иду, пошел вдоль улицы, погрузившись в свои мысли. Я шел так, пока не наткнулся на какого-то человека. Это отрезвило меня, и я принялся осматриваться.

Я пробыл в обществе мадам Катино и, стало быть, в Ниме, не более трех часов. За это время пришлось пережить столько, что мне казалось странным, что улицы города мне незнакомы, и что я бреду по ним один-одинешенек. Было около девяти часов вечера, и редкие фонари, раскачивавшиеся на перекрестках, разливали уже вокруг себя тусклый свет. Однако, на улицах еще было довольно народа, причем большинство спешили в одном и том же направлении: женщины – закутав головы накидками, мужчины – накинув на спины плащи.

Надо было отыскать себе какой-нибудь ночлег. Чувствуя необходимость избавиться от неотступно преследовавшей меня мысли – объяснить себе поведение Луи, я остановил какого-то человека, шедшего несколько в стороне от потока, и спросил У него дорогу в «Лувр». Я узнал не только дорогу в гостиницу, но и причину столь позднего движения горожан.

– У нас был крестный ход, – сказал он, глядя на мою кокарду, и, повернувшись, пошел дальше своей дорогой.

Я вспомнил, что на моей шляпе красуется красная кокарда, и остановился, чтобы снять ее. Лишь только я продолжил свой путь за мной быстро двинулся какой-то человек. Поравнявшись со мной, он сунул мне в руку какую-то бумагу и исчез раньше, чем я успел заговорить с ним. Уличное многолюдье и это приключение отвлекли меня от мрачных мыслей, и я даже не удивился, когда в гостинице мне сообщили, что все комнаты заняты.

– Но здесь моя лошадь, – заявил я, подумав, что хозяин, видя, что я пришел пешком, не особенно доверяет моему кошельку.

– Совершенно верно, сударь. Если вам угодно, то мы можем положить вас в столовой, – вежливо сказал он. – И в других местах вы не устроитесь удобнее. Нынче у нас словно ярмарка. Весь город переполнен приезжими. Да и этого добра не мало, – прибавил он с неудовольствием, показывая на бумагу, которую я держал все еще в руке.

Взглянув на нее, я увидел, что это был манифест, в заглавии которого стояло: «Святотатство! Св. Мария плачет».

– Это мне всунули в руку несколько минут тому назад.

– Охотно верю. Однажды утром мы проснулись и увидали, что все стены белы от этого манифеста. На другой день он был разбросан по всем улицам.

– Не знаете ли вы, – заговорил я, поняв, что он был не прочь поболтать, – не знаете ли вы, где здесь живет маркиз де Сент-Алэ?

– Нет, сударь. Не знаю этого господина.

– Он живет здесь вместе со своей семьей.

– Кого только теперь здесь нет! – отвечал он, пожимая плечами.

Потом, понизив голос, он спросил:

– Он из «красных», или иной какой?

– «Красный», – наобум сказал я.

– А! Тут были три или четыре человека, постоянно мельтешившие между нашим Фроманом, Тюрэном и Моннелье. Говорили, что наш мэр давно бы должен был их арестовать, если б он захотел выполнять свои обязанности. Но он тоже «красный», как и многие из членов нашего муниципалитета. Может быть, господин, которого вы разыскиваете, был одним из них?

– Очень может быть, – сказал я. – Стало быть, Фроман здесь?

– Вы изволите знать его?

– Да, немного.

– Может быть, он тут, а может быть и нет, – продолжал хозяин, покачивая головой. – Трудно сказать.

– Разве он не живет в городе?

– Живет. Около Австрийских ворот, недалеко от монастыря капуцинов у старой стены. Но…

Он осмотрелся и продолжал таинственно:

– Он теперь бывает там, где прежде и не бывал никогда. У него еще есть дом в амфитеатре и есть дом в городе. Говорят, что и монастырь-то капуцинский – тоже его дом. Если вы отправитесь в «Таверну Св. Девы» и там спросите о нем, то от этого ничего не потеряете.

Все это он проговорил с многочисленными подмигиваниями и потряхиваниями головой. Потом, сообразив вдруг, что он сказал уж слишком много, хозяин сразу повернулся и ушел.

Мне удалось узнать, что барону де Жеолю и Бютону также не пришлось получить здесь комнаты, и они отправились в гостиницу «Экю». Я, впрочем, не жалел, что еще некоторое время буду свободен от их участия. Согласившись на предложение хозяина, я пошел в столовую и устроился на отдых, насколько это позволили два жестких кресла и мой возбужденный мозг.