— Собственную лошадь содержите?

— Нет. У знакомого есть конюшня. Ну так, может, поговорим о делах, пока наши стейки готовятся, а после уж спокойно предадимся трапезе?

Женя ничего не понимала. Вроде бы никаких конкретных дел у них с Русаковым пока не намечалось. Или начальство ее снова не проинформировало? Возмутительно! Вернется в офис, поставит вопрос ребром. Работать так совершенно невозможно!

Русаков, уловив недоумение у нее на лице, рассмеялся:

— Поразительно! Неужели вы про свои сапоги уже забыли?

— А-а, вы об этом, — протянула Женя. — Да, знаете, как-то свыклась с их потерей.

— Вы — может быть, но для меня это вопрос чести. Сколько они стоили?

Евгения уже почти ненавидела Русакова, хотя вроде и не с чего. Он вел себя предельно корректно и порядочно. И совсем не был виноват, что понравился ей. Ненавидеть ей следовало себя. Кто ее просил давать волю чувствам? И, взяв себя в руки, она постаралась как можно небрежнее бросить:

— Ой, давайте забудем. В конце концов, вы же не нарочно бутылку на меня уронили. С каждым могло случиться.

— Но вы ведь расстроились!

— Вполне естественно, — в столь же небрежном тоне продолжала она. — Я их тогда первый раз надела.

— И все-таки мне позвонили. Значит, хотели компенсации?

— Пока с вами не познакомилась…

— Женя осеклась, но поздно. Как говорится, слово — не воробей; вылетит — не поймаешь. Не удержалась ведь, выдала себя!

Реакция на ее слова последовала незамедлительно. Брови у Русакова резко взлетели вверх.

— Как прикажете понимать ваши последние слова?

— Да как хотите, — свирепо буркнула Женя. — Считайте, что мне неловко брать деньги у человека из дружественной организации.

— При чем здесь дружественная организация? — Он явно растерялся. — По-моему, это область наших личных отношений.

— А у нас они есть? — пошла ва-банк Евгения.

Русаков нервно забарабанил пальцами по столу.

— Ну… мне казалось… Нет, если вам этот вопрос неприятен, предлагаю снять его с повестки дня, — решительно заявил Русаков.

Ну и ловкач! Женя, начавшая вроде немного оттаивать, вновь разозлилась. Вот, значит, он чего добивался! Он предлагает, она отказывается, и в результате он вроде как делает ей одолжение, чтобы она перестала чувствовать себя неловко. И денег не дает. Вполне достойно современного мужика! А и впрямь! Чего зря деньгами сорить? И Женя объявила:

— Четыреста долларов.

— Что-о? — часто-часто заморгал глазами Русаков.

— Сапоги стоили четыреста долларов, — выдавила на лице улыбку Евгения. — А если вам удобней в рублях, то точная их цена была одиннадцать тысяч пятьсот восемьдесят девять рублей.

— Значит, все-таки хотите компенсации?

— Вы меня уговорили. Ради вас соглашаюсь. Чтобы перестали чувствовать себя виноватым.

Он криво улыбнулся, полез во внутренний карман пиджака, достал бумажник и отсчитал купюры.

— Вот. Проверьте, — протянул он их Жене. — По-моему, точно.

— Рубль лишний, — сказала она и, порывшись в сумочке, протянула ему монетку.

Русаков невозмутимо опустил ее в карман.

В этот момент официант подал стейки. Ели они в полном молчании. Разговор не клеился. Аппетит у Жени пропал, и она с ужасом взирала на огромную порцию. Им такой с Темой на двоих хватило бы, при его здоровом молодом аппетите. А одной ей и половины не осилить. Да еще эта картофельная гора. Она картошку вообще почти не ест.

Она украдкой поглядела на Русакова. Он яростно и аккуратно работал челюстями. Вот нервы!

Молчание затягивалось и становилось неприличным. С трудом проглотив кусок, Женя выдавила из себя:

— А весна-то уже в разгаре. На улице почти лето.

Русаков оторвал взгляд от тарелки и посмотрел на нее, словно на сумасшедшую. Затем, видимо, что-то сообразив, кивнул.

— Да. Теперь главное, чтобы в мае до тридцати градусов не дошло. «И почему его именно май так волнует?» — озадачилась Женя, однако, проглотив с великим трудом еще один кусок стейка, продолжила тему:

— В мае жара хорошо, когда на отпуск приходится. А если нет, действительно лучше, чтобы похолоднее.

— Ну если отпуск в другой стране проводится, без разницы, какая погода в Москве остается, — подошел Русаков с другой стороны к проблеме.

Русаков наколов на вилку картофелину, задумался. На лице его появилось столь глубокомысленное выражение, словно он решал проблему глобального масштаба.

— Вот… — Он помолчал, видимо сочиняя продолжение. — Выйду на пенсию, куплю себе домик у моря.

— По статистике, многие мужчины сейчас до пенсии не доживают. Средняя продолжительность жизни — пятьдесят восемь лет, — зачем-то сообщила Женя.

— Однако! — Русаков крикнул. — Вы на что намекаете?

— Абсолютно ни на что, — заверила она, в который раз проклиная себя за идиотизм. — Просто жизнь такая пошла. Тяжелая.

— Надеюсь все же дожить, — мрачно усмехнулся Евгений. — » А не доживу — не куплю домик у моря. Но помечтать-то хоть можно.

— Мечтать не вредно, — подтвердила она.

— Спасибо, что разрешили. Но позвольте все же узнать, почему вы сегодня так против меня настроены?

Женя смотрела в тарелку. Проклятый стейк, несмотря на ее титанические старания, похоже, не уменьшался, а, наоборот, увеличился в размерах.

— Если мясо вам не нравится, перестаньте мучиться, — уловил ее состояние Русаков. — К чему эта восточная вежливость? Давайте закажем вам что-нибудь другое.

— Спасибо. Уже сыта. — Женя, словно со стороны услышала, как стервозно звучит ее голос. А она-то еще всегда гордилась своей способностью прятать эмоции даже в самых экстремальных обстоятельствах.

— Тогда кофе или чай?

— Чай! — Так и не поднимая глаз, ответила она.

— Я тоже. Порция явно не для городского человека, а для того, кто занимается тяжелым физическим трудом. Горячий чай не помешает. К сожалению, мы с вами оба за рулем, и вина нам нельзя.

Разговор окончательно увял. Они угрюмо выпили чай. Затем потягались по поводу счета. Женя настояла, что сама за себя заплатит. Русаков даже особо не сопротивлялся, и Евгения демонстративно вложила в папочку со счетом две купюры из «сапожных» денег.

Он вежливо проводил ее до машины и тихо произнес на прощание:

— Спасибо за компанию и, надеюсь, до встречи.

Женя кивнула, захлопнула дверцу и постаралась как можно скорее отъехать. Она потерпела полное фиаско как женщина! Никогда в жизни так по-идиотски себя не вела! Если у него и были поначалу какие-то мысли, то теперь они наверняка отпали. Ну и пошел он! Нужно ей очень!

Как бы там ни было, настроение у Жени окончательно испортилось, и на работу она вернулась обозленная на себя и на весь мир. Ее трясло, даже руки дрожали.

Как нарочно, выяснилось, что ее помощница напутала в крайне важном и деликатном деле. Женя сорвалась. Впервые наорала на подчиненную, хотя всегда ненавидела, когда это делали другие. А уж себе никогда такого не позволяла.

Но сегодня эмоции оказались сильнее ее, и она орала и орала на бедную девушку, с ужасом чувствуя, что получает нечто вроде извращенного удовольствия, глядя на ее испуганное лицо.

Злость улетучилась столь же мгновенно, как и нахлынула, сменившись гнетущим стыдом. В глазах у девушки стояли слезы.

— Ладно, Катя, идите и старайтесь не повторять ошибок.

— Евгения Владимировна, я все исправлю.

— Надеюсь.

Девушка выскользнула из ее кабинета. Жене очень хотелось перед ней извиниться, однако она не стала этого делать. Нельзя терять лицо. Ведь Катя и впрямь серьезно проштрафилась, хотя так безобразно орать тоже негоже. И, главное, никакого облегчения. Наоборот, сама себе противна!

Кое-как завершив насущные дела, Женя ушла домой раньше обычного, сославшись на головную боль. Она почти не преувеличивала. Боль не отпускала. Правда, не в голове, а в душе. Мучительное, ноющее чувство, от которого ни избавиться, ни укрыться!

Она гнала от себя мысли о Русакове, однако они не уходили, и она раз за разом прокручивала в воображении их встречу, изобретая все новые и новые варианты, как могла бы себя повести. На ум запоздало приходили остроумные реплики, интересные истории, но после драки кулаками махать бесполезно. Что она сейчас ни придумает, поезд ушел. Ушел безвозвратно.

Ее бросало то в жар, то в холод. Она металась, как неприкаянная, по квартире. Хорошо еще, Темы нет. От него не укрылось бы ее состояние, и он пристал бы с расспросами, а объяснять у нее не было ни сил, ни желания.

И зачем она вообще пошла на эту встречу? На что надеялась? И еще зачем взяла эти дурацкие деньги! Что он о ней теперь думает? Да какая разница? Совершенно чужой человек! Но как хочется, чтобы он хорошо о ней думал! Хочется ему нравиться!

И вот она сама, своими руками… разрушила отношения, которые теоретически могли вылиться во что-то серьезное. Можно сказать, ей выпал шанс, а она уничтожила его на корню! После сегодняшней встречи она Русакову точно никогда не понравится. Самой себе отвратительна!

Любая настойчивость с ее стороны создаст у него впечатление, будто она навязывает себя ему. Но как же обидно! Будь Русаков совершенно посторонним человеком, она бы еще немного пострадала, взяла себя в руки, плюнула бы и забыла. Но самое мучительное-то в том, что им наверняка еще не раз придется работать вместе. И, сталкиваясь с ним, она будет вспоминать о своем унижении, гадая, что он, в свою очередь, думает, видя ее!

Женя долго ворочалась на диване, и в результате сама не заметила, как заснула.

Разбудил ее стук входной двери. Она встрепенулась, взглянула на светящийся циферблат будильника. Три часа ночи. Из прихожей слышался шорох. Сын, что ли, вернулся?

— Тема, ты? — спросила она. — Что так поздно?

Он включил свет в прихожей и заглянул в комнату.

— Ты почему не спишь? Даже постель не разложила? Меня действительно ждала? Или случилось что-то?