Никто из лондонских воздыхателей, преследовавших ее, ухаживавших за ней, делающих ей предложение, не возбуждал в ней никаких чувств; их настойчивость она скорее находила досадной — после того как угасал первый интерес к новому поклоннику.

Но герцог притягивал ее уже с того мгновения, когда она направилась к нему через поле для верховой езды.

Канеда вновь припомнила, что именно этого и добивалась, стремясь отомстить за униженного отца.

Но если отбросить всякое лукавство, то станет ясно, что она совсем забыла о распре, даже о причине, приведшей ее в Сомак; теперь ее занимали только взаимоотношения между ними, сделавшиеся особенно волнующими с первых же произнесенных обоими слов.

Крутясь и вертясь в недрах уютной перины, Канеда видела во тьме перед собой серые глаза герцога и ощущала в сердце своем тот жгучий восторг, который охватил ее при одном лишь прикосновении его губ.

«Сумею ли я когда-нибудь забыть его?» спрашивала она себя, вглядываясь в зеленые волны.

Ей хотелось узнать, как он себя чувствует и что именно ощутил вчерашней ночью, войдя в ее спальню и обнаружив, что она пуста.

«Он не имел никакого права покушаться на мою честь», — пыталась возмутиться она.

Однако же сознавала, что о совращении не было и речи; просто встретились два человека, нуждающихся друг в друге и стремящихся к союзу… двое, обнаруживших таинственную неземную взаимосвязь между собой, извечную и нерушимую.

Канеда понимала, что хочет его, что все тело ее томится по его губам и рукам.

«Это всего лишь разыгравшееся воображение, — пыталась она успокоить себя. — Шато увлек и зачаровал меня, словно бы неведомые силы перенесли меня с земли на луну, и я покорилась романтическому порыву».

Однако все было не так, и она знала, что с ней произошло событие более глубокое и основательное.

Мужчина и женщина, Адам и Ева, два человека отыскали друг друга в безграничной вселенной, сознавая, что отныне они представляют единое целое.

Яхта двигалась вдоль побережья, а Канеда все спрашивала себя, как мота она пасть столь низко… как могла воспылать подобными чувствами к человеку, которого ненавидела потому, что отец его вредил ее собственному отцу; ведь его она ненавидела не меньше, чем деда с бабкой, — за плохое обращение с ее матерью.

«Я отправилась во Францию, чтобы мстить, — корила она себя. — Я хотела заставить его страдать».

Но вышло так, что теперь страдала ома сама, и притом способом, который прежде считала абсолютно невозможным.

И вообще откуда могут взяться подобные чувства? Полюбив герцога и расставшись с ним, она утратила нечто драгоценное… настолько прекрасное, что весь мир никогда более не станет для нее прежним.

Чтобы добраться до Бордо, им потребовалось два дня, и Канеда провела их, погруженная в недра своей несчастной души. Она сдалась; нечего было и пытаться поверить в то, что герцог ничего не значит для нее и что, причинив ему боль, она достигнет своей цели.

Не имея возможности убедиться, что он тоскует по ней в той же степени, как и она по нему, Канеда лежала без сна в темной каюте, представляя себе герцога, утешавшегося своими лошадьми и… любовницей.

Мысль о сопернице ранила Канеду ударом кинжала, она едва не кричала от боли.

Потом она попыталась доказать себе, что он оскорбил ее, предположив, что она может занять подобное положение в его жизни.

Однако приходилось признать: она сама спровоцировала его собственным поведением — и не только потому, что изображала циркачку, но и потому, что позволила целовать себя.

Что еще мог подумать он… только то, что имеет дело с женщиной легкого поведения, особенно после того, как она согласилась заночевать в замке.

— Я сошла с ума, соглашаясь на это! — Шептала Канеда, моля Бога о том, чтобы Гарри никогда не узнал о происшедшем.

Она проявила полнейшую наивность полагая, что самостоятельно сумеет справиться с ситуацией; и невинность ее, и ошибка герцога, не угадавшего в ней леди, привели к ситуации, которой Канеда теперь стыдилась.

И в то же самое время — ничего чудеснее и удивительнее объятий герцога она не знала за всю свою жизнь; и теперь она в отчаянии думала о том, что не сможет испытать ничего подобного в объятиях другого человека.

Впрочем, когда яхта приблизилась к гавани Бордо, все вокруг было настолько восхитительно, настолько не похоже на знакомые ей края, что Канеда на какое-то время забыла свое тайное горе.

Ночь они провели в комфортабельном отеле, а лошади получили возможность оправиться после путешествия по морю. Потом Канеда приступила к исполнению второй части своего плана.

Она послала одного из верховых, великолепного в своей лучшей ливрее, в замок де Бантом, дабы известить деда и бабку о своем прибытии в Бордо на яхте брата и о том, что она направляется к ним.

Канеда подумала, что незамедлительный ответ на приглашение может стать для них неожиданностью, а потому велела своему гонцу сообщить comte и comtesse22, сколько человек сопровождает ее и что потребуется для ее лошадей и слуг.

Нечего было и думать о том, чтобы загрузить весь ее багаж в симпатичную дорожную коляску, которую она привезла с собой на яхте.

Поэтому Канеда наняла запрягавшуюся четверкой лошадей самую внушительную и дорогую карету, которую смогла отыскать в Бордо, и отправила ее вперед.

В ней ехали ее багаж, горничная и француженка, которую с помощью владельца отеля наняли прислуживать мадам де Гокур.

К этому времени мадам уже поняла, что Канеда стремится произвести впечатление на своих родственников, и с усмешкой сказала:

— К счастью, в замке де Бантом хватит места для такого количества гостей. Но я все еще жду, ma cherie, когда вы расскажете мне, что там у вас вышло с герцогом де Сомаком.

Канеда вздрогнула.

— А откуда вы знаете, что я встречалась с герцогом? — насторожилась она.

— Я не глупа, — ответила мадам де Гокур, — и поняла, почему мы посетили Анже, откуда недалеко и до замка де Сомак. И я определила причину вашего исчезновения,

— Я не хочу говорить об этом. Мадам де Гокур покачала головой.

— Боюсь, герцог расстроил вас, Канеда; после Анже вы стали не похожи на себя. Я предостерегала вас: герцог — очень странный человек. Должно быть, он возненавидел всех женщин после того, как жена его сошла с ума.

Канеде хотелось сказать, что это совершенно не так, однако у нее просто не было сил заговорить о нем, и после недолгого молчания мадам сказала:

— Я не буду докучать вам вопросами ma cherie, но вы были так счастливы, когда мы оставили Англию, а теперь явно томитесь.

Не получив ответа, мадам вздохнула и сменила тему.

Вокруг было на что посмотреть и чем восхититься: здешние края разительно отличались от долины Луары.

Когда они наконец добрались до Дордони, там только что прошли дожди; река разлилась, став, наверное, раза в два шире, чем обычно, по полям на обоих берегах также струились потоки.

Огромные утесы, стискивавшие русло Дордони, казались впечатляющими; на вершинах скал высились замки, напоминавшие Сомак.

Вокруг стояли леса, темные деревья покрывали маковки холмов, служивших фоном А^ зеленых долин.

Деревья были в цвету, белый терн, золотой утесник и рассыпанные возле дорог первоцветы придавали земле такую красу, что она захватила Канеду целиком.

Но всякий раз, вспоминая, что именно в этих краях родилась ее мать, Канеда ощущала в груди комок, каменной тяжестью давивший на сердце.

Судя по тому, что Канеда слыхала, а также по картам, замок де Бантом находился не слишком далеко от Бордо.

В пути пришлось заночевать, а потом они приехали в Перигор, и мадам де Гокур принялась рассказывать о старинных аббатствах, соборах и замках, мимо которых они проезжали.

Вокруг расстилались виноградные поля, и Канеде показалось, что они находятся в добром здравии и никакая опасность им не грозит.

На второй день, после полудня, когда они провели в пути уже несколько часов, мадам де Гокур сказала:

— А вот и замок, принадлежащий родителям твоей матери.

Замок находился примерно в миле от дороги, на очень крутом склоне, сзади заросшем деревьями. Белокаменные стены производили неотразимое впечатление, и Канеда смотрела на родовое гнездо со странным чувством: ей казалось, что она уже видела его.

Наверное, причиной тому послужили частые разговоры с матерью, когда она упоминала о родном доме и даже сделала несколько набросков, проиллюстрировавших словесное описание.

Канеда знала, что замок был заложен в середине шестнадцатого столетия, после чего последующие поколения де Бантом лишь кое-что изменяли и дополняли.

Каждый из владельцев вносил свою лепту в украшение дома, ставшего похожим скорее на настоящий дворец, чем на резиденцию знатного рода; красоту его теперь подчеркивали сады и темные леса, казавшиеся оправой этого архитектурного самоцвета.

Подъехав поближе, они увидели фонтан перед домом; в высокой струе солнечный свет преображался в радугу.

«Теперь я вполне могу понять, почему мама так любила этот дом», — подумала Канеда, сразу же осадив себя воспоминанием о том, что ее мать оказалась изгнанной из родного дома… и о том, что она ненавидит всех его обитателей.

Оставалось лишь надеяться, что великолепные кони, запряженные в ее коляску, и верховые в напудренных париках — среди них ехал на Ариэле Бен в цилиндре с кокардой и аккуратной ливрее, занявший место гонца, — произведут впечатление на хозяев.

Кучер с шиком остановил карету перед парадной дверью; появились слуги, словно бы ожидавшие их приезда.

Открыли дверцу кареты, Канеда вышла, за ней последовала мадам де Гокур.

— Идите первой, — попыталась предложить Канеда, но мадам отрицательно покачала головой.

— Вам предстоит встреча с собственными родственниками;

— Не забывайте, что я ненавижу их, — возразила Канеда.

— Не надо так говорить, — настоятель но убеждала мадам. — Вот встретитесь ними, ma cherie, и я не сомневаюсь, что вас ждет приятный сюрприз.