Гарри запер их в сейф, сказав, что Канеда еще не доросла до них, а в отношении остальных небрежно сказал:

— Носи, пока они не потребуются моей жене, а тебе муж подарит другие, еще лучше этих.

Канеда поблагодарила его и, поскольку драгоценности любила, хотя никогда не имела, начала носить небольшие броши, ожерелья и браслеты, причем с удовольствием.

И теперь, глядя на себя в зеркало, она видела скорее дебютантку, нежели цирковую трюкачку, и уж безусловно и несомненно — леди.

Ну что ж, раз она не в силах что-либо изменить, остается только наложить побольше помады на губы.

Сделав это, она обнаружила, что рот самым оглушительным образом диссонирует с ее обличьем, а посему поспешно стерла помаду и отвернулась от зеркала.

Она поблагодарила служанку, вышла из спальни и танцующим шагом отправилась по коридору в комнату наверху башни.

Пусть она была достойна всяческих укоризн, пусть она поступала сейчас плохо, приключение продолжалось.

Чудо привело ее в этот парящий над миром великолепный замок, чудом было и то, что предстояло ей, — обед вдвоем с самым загадочным и, безусловно, наиболее интересным человеком на свете.

Слуга открыл перед Канедой дверь; войдя, она отметила, что свечи горят, но лучи Уже неяркого заходящего солнца проникали сквозь не задернутые шторами окна.

Комнату окутывала атмосфера тайны, однако она не могла в тот миг думать ни о Чем другом, кроме герцога.

Внушительный в своем простом, но отлично пошитом костюме для верховой езды, он казался совсем иным в вечернем наряде. Более того, он как бы излучал величие. В любой светской гостиной Англии он, безусловно, производил бы подобное впечатление, и не заметить его было бы просто немыслимо.

Канеда на миг замерла у двери, разглядывая хозяина, стоявшего спиной к камину, в котором уже плясал огонь. Взгляды их соприкоснулись, и у нее не хватило сил отвести глаз.

Почти с усилием она приблизилась к герцогу, и он сказал:

— Именно такой вы и должны были оказаться. Теперь я понял, что было неправильно.

— Неправильно? — спросила Канеда, прекрасно понимавшая, о чем идет речь.

— Ваш маскарадный костюм, — ответил герцог. — Эффектный, несомненно привлекающий глаз, но, позвольте заметить, совершенно излишний.

Канеда и сама так думала, но словно бы утратила дар речи… Ответа, готового и понятного, не было, и впервые она не смогла скрыть смущения.

Герцог взял бокал шампанского, ожидавший Канеду на боковом столике, и подал ей.

— Поскольку это первый наш совместный обед, — сказал он, — я считаю необходимым провозгласить тост, но мне все не удается подобрать нужные слова.

— Конечно, с истинными французами такое случается редко? — У нее еще хватило духу, чтобы сострить.

— Сегодня я кажусь скорее англичанином, — ответил герцог, — и посему пытаюсь быть скорее искренним, чем красноречивым.

— Мне приятно слышать, что вы считаете англичан искренними людьми.

— Мне бы хотелось поверить и в то, что они искренни и правдивы. — Герцог посмотрел прямо ей в глаза, но Канеда отвела взгляд.

Она чувствовала, что он исследует ее, Сгладывает в самую душу, пытается за лож-НЬ1М Фасадом найти скрытую истину.

— А у меня тост готов. — Канеда подняла бокал. Ей больше всего сейчас хотелось отвлечь его внимание. — За хозяина Луны. за то, чтобы не оскудевал его свет для тех, кто нуждается в нем.

— Неужели я, по-вашему, свечу людям? — едко осведомился герцог.

— Если это не так, значит, я хочу напомнить вам о ваших обязанностях.

Сделав глоток, она поставила бокал на столик.

— Как вы полагаете, Ариэль доволен ночлегом? — спросила она непринужденно.

— Неужели вы сомневаетесь в достоинствах моей конюшни?

— Снаружи она показалась мне великолепной, — согласилась Канеда.

— Завтра я покажу ее вам и внутри, — пообещал герцог. — Недавно я ввел у себя некоторые самые современные новшества, которые, надеюсь, произведут на вас соответствующее впечатление.

— Не могу и представить, что ваша конюшня окажется лучше нашей, англииской.

— Неужели ваш цирк, настолько состоятелен, что держит свои конюшни?

Канеда тотчас поняла свою оплошность; выдавая себя за странствующую с цирком актрису, она вспомнила фамильную конюшню в Лэнгстон-парке.

— Мне приходилось бывать в конюшнях, никак не связанных с цирком, — ответила она.

— А в каком отношении к вам состояли их владельцы? — поинтересовался герцог. Он сказал это по-французски, и фраза прозвучала не столь откровенно.

Тем не менее Канеда почувствовала досаду.

— Если вы вознамерились вести себя неучтиво, monsieur, — сказала она, — то позвольте уведомить: вы достигли своей цели!

Герцог взял обе ее руки в свои.

— Простите меня. Просто вы пробудили во мне чрезвычайный интерес. Кто вы? И зачем вы здесь? Я буду задавать оба эти вопроса, пока не узнаю правильные ответы.

— Но какая для вас разница, узнаете вы ответ или нет?

— Именно она и интригует меня.

— Сомневаюсь, однако теперь вам будет над чем подумать.

— Вы уже предоставили мне эту возможность, — сказал он. — И я добавлю еще кое-что к своим словам: вы не просто волнуете меня… я нахожу вас обворожительной!

С этими словами он вновь поднес ее руку к своим губам, и вновь их прикосновение пробудило в ней незнакомое чувство.

Она едва ли не с облегчением услышала приглашение на обед, и они снова перебрались в ту столовую, где им подавали завтрак.

Здесь портьеры были задернуты, и единственным источником света в комнате служил золотой канделябр на стопе.

Канеде казалось, что она попала в какую-то волшебную сказку.

Теперь герцог, опустившийся в огромное резное кресло, на спинке которого был вышит его герб, виделся ей каким-то нереальным.

Облаченные в причудливые ливреи слуги подавали блюда, восхитительнее которых она ничего не ела за свою жизнь.

Вино и застольная беседа понемногу превратили все происходящее в пьесу со столь искусно закрученным сюжетом, что трудно было догадаться, чем закончится это действие.

Словесная дуэль с герцогом не прекращалась, и каждая фраза обладала double entendre21, что не позволяло им оставить французский язык.

Только когда обед завершился, а слуги покинули комнату, Канеда позволила себе воскликнуть:

— Это самая изысканная трапеза в моей жизни!

— А я надеялся, что вы скажете — одна из наиболее интересных.

— Ну, об этом можно не говорить! Маша беседа доставила мне совершенно неописуемое удовольствие.

— И мне тоже, — сказал герцог. — Откуда у вас такие познания?

— Полагаю, потому, что я получила хорощее образование.

— Едва ли в нем можно видеть истинную причину.

— Тогда в чем вы ее находите?

— Депо в том, что вы думаете. Лишь немногие женщины способны думать о чем-то, не имеющем отношения к ним самим.

— Так утверждает ваш собственный опыт?

— Опыт многих мужчин. Канеда, я хочу сказать, что вы в этом отношении уникальны.

Он впервые назвал ее по имени после начала обеда; только претенциозная дура стала бы настаивать на том, чтобы к ней обращались «мадемуазель», и Канеда смолчала.

Она чуть насмешливо улыбнулась.

— Я благодарна вам за подобную оценку. Мне приятно быть непохожей на всех.

— В это я поверю охотно, ведь вы действительно ни на кого не похожи — так что мне даже трудно описать это.

— Вы могли бы сказать то же самое о себе. Конечно, вы не похожи на других мужчин и знаете об этом! А я думаю — если вы действительно откровенны, — это искусственное различие, как и положение, в котором вы рождены.

— Вы обвиняете меня в том, что я играю какую-то роль?

Канеда пожала плечами.

— Если вам нравится это выражение. На мой взгляд, все мы играем — так или иначе.

— Но некоторые делают это в большей степени, чем другие, как вы сейчас.

— Я не понимаю, почему вы все время повторяете эти слова.

— Потому что они очевидны. Вы играете свою роль очень искусно, но этим меня не обманете!

— Зачем мне это?

— Именно это я и хочу узнать, причем из ваших собственных уст.

Он вновь проявил утонченную восприимчивость, заметила Канеда, посчитавшая подобный поворот событий опасным для себя.

— Давайте вернемся в гостиную, — предложила она. — Мне бы хотелось увидеть то, что вы успели написать по обучению лошадей. Эта тема очень интересует меня.

Ничего не ответив, герцог поднялся следом за ней, и они неторопливо направились в гостиную.

Теперь шторы были задернуты, пламя высоко взмывало над поленьями, комната сделалась уютной и романтичной.

Слуга закрыл за ними дверь, и Канеда шагнула вперед, протянув руки к огню.

— А ночами все еще холодно, — сказала она. — Мне нравятся эти толстые бревна. Я всегда знала, что на луне холодновато.

С улыбкой она повернула голову к герцогу и обнаружила его ближе к себе, чем ожидала… Выражение на его лице заставило ее сердце подпрыгнуть.

Когда она справилась с собой, герцог промолвил — так тихо, что Канеда едва расслышала его:

— Бы так очаровательны… невозможно красивы.

— Мне приятно слышать… что вы так думаете. — Несмотря на все старания говорить непринужденно, она едва выдавила застрявшие в горле слова.

— Я всегда думал, что подобная вам женщина должна найтись в этом мире, — продолжал герцог. — И, должно быть, вы приснились мне, потому что сегодня я понял, что уже где-то видел вас.

Канеда вздрогнула, ощутив укол страха.

Она уже подумывала о том, что у старого герцога мог храниться портрет ее матери; в таком случае именно черты Клементины его сын узнал в лице Канеды.

Она не ответила, и он сказал:

— Что мне делать с вами? Сколько времени вы можете провести у меня… что я почувствую, когда вы покинете замок?

В голосе его послышалась неожиданная серьезность, совершенно не отвечавшая намеченной ему роли. Канеда отступила от него на несколько шагов.