Между тем каждое слово герцога казалось ей ударом шпаги, как будто герцог стремился победить и в словесном поединке — как в скачках… да просто потому, что он мужчина, а она женщина.

Мужественность его как бы обволакивала Канеду, напоминая о себе, даже когда герцог молчал.

Она уже не сомневалась в том, что помять его будет непросто… Как ему, например, удалось добиться репутации человека одинокого, внушающего благоговение окружающим?

Как, отрешившись от всего земного, он мог обитать в фантастическом замке на пороге неба и не интересоваться светской жизнью в долине Луары? Все это свидетельствовало о том, что человек этот сам для себя составляет законы.

Когда они вернулись в замок, Канеда обнаружила, что посланный за одеждой Бен еще не вернулся.

Поэтому она только сняла шляпку — как и перед завтраком — и, умывшись, присоединилась к герцогу в гостиной, где он обещал ждать ее. .

К ее удивлению, перед диваном был выставлен столик, где на серебряном подносе она увидела несомненно английский серебряный чайник и горку разных печений.

Канеда в восхищении рассмеялась.

— Вы весьма деликатны.

— Я знаю, что англичане жить не могут без обязательной чашки чая.

— Удивлена, что вы знаете об этой привычке, — сказала Канеда, памятуя о том, что мать герцога скончалась, когда он был еще очень юн.

— Могу признаться, что одна из ваших соотечественниц научила меня некоторым английским обычаям.

По интонации герцога Канеда поняла, что речь идет о весьма близком ему человеке и неизвестно почему ощутила легкий укол в сердце.

— И что же, оставаясь истинным франком, вы не хотите присоединиться ко мне? Герцог, безусловно, умел подмечать все гораздо тоньше, чем ей казалось.

— Я намекнул вам, что у меня есть chere amie19. Чего еще вы ожидаете?

— Ничего, monsieur. Да и с какой стати?

—  — Потому что, как и все женщины, — едко сказал герцог, — вы полагаете, что рядом с мужчиной непременно должна быть жена.

— Я вовсе не думаю ничего подобного, — резко ответила Канеда.

— Тем не менее это так, — настаивал он. — Уверяю вас, мне не так уж плохо здесь, на краешке луны, хотя вы, безусловно, понимаете, что я время от времени снисхожу к простым смертным, пребывающим там, внизу.

Герцог явно поддразнивал ее, и ей вдруг стало горько: он вел себя так, словно она сделала какую-то глупость.

Она поставила на место чайник.

— Должно быть, я нарушила ваши планы и обязательства и мне лучше вернуться к своей подруге.

Герцог рассмеялся.

— Ну вот, а теперь вы решили наказать меня за преступление, которого я не совершал; еще раз подчеркиваю — вы ничего не нарушили. Если бы не ваше общество, я обедал бы один посреди всего этого великолепия.

— И вы были бы довольны этим?

— Откровенно говоря — да. Я научился довольствоваться собственным обществом и, пребывая в одиночестве, читаю книги и занимаюсь разного рода делами.

— Какими делами?

— Я прослеживаю жизнь лошадей, прошедших мою школу, и людей, которые ездят на них. Еще пишу диссертацию по обучению лошадей.

— Чудесно! — воскликнула Канеда. — Пожалуйста, разрешите мне прочитать ее.

— Работа еще не закончена, но я пришлю вам экземпляр, если вы оставите мне ЭДрес.

— Это сделать нелегко, ведь я скитаюсь по земле. Простой случай забросил меня к вам на луну.

Она ощутила на себе проницательный взгляд герцога.

— Случайно? — — произнес он. — Я в этом сомневаюсь.

— Почему?

— Потому что ваше появление было прекрасно продумано. Вы знали, что в это время я нахожусь в школе, знали, где можно перепрыгнуть ограду, потому что заботитесь о своем коне.

Да, герцог был не так прост, и, не желая втягиваться в обсуждение причин, приведших ее сюда, Канеда ответила молчанием.

Герцог не сводил с нее глаз.

— Расскажите мне о цирке, в котором вы выступаете, если только он существует на самом деле.

— А почему вы сомневаетесь в этом?

— Просто потому, что мне трудно поверить, будто вы общаетесь с людьми того сорта, который нетрудно найти в цирке, — невзирая на умелое обращение с Ариэлем.

— Но что вам известно о цирках?

— Поверьте, достаточно много, — ответил он, — несколько трупп приезжают сюса каждое лето, чтобы предложить мне своих лошадей. Возможно, вы удивитесь, но тот гнедой, на котором я сегодня опередил вас, родился в цирке.

— Как и Ариэль! — воскликнула Канеда. А потом, желая убедить герцога в том, что она связана с цирком, Канеда рассказала ему о Юноне и ее смерти, об осиротевших Ариэле и Бене.

Она заметила, что герцог заинтересовался рассказом, а когда она умолкла, он сказал:

— Вы слишком молоды и очаровательны для подобной жизни. Конечно же, следует ожидать чего-нибудь другого… например, вы замужем?

— Не за клоуна же выходить, — дерзко ответила Канеда.

— Если брак не входит в вашу программу, могу только предположить, что у вас есть богатый покровитель.

Слова его прозвучали непринужденно, Канеда вспыхнула румянцем.

— Как вы смеете предполагать что-либо подобное! Вы абсолютно не правы.

Услышав столь уверенное опровержение, герцог продолжал делать выводы из своих наблюдений.

— Простите, если я оскорбил вас, однако не могу даже представить себе такого хозяина цирка — это должен быть весьма удивительный человек, — который мог бы предоставить вам эту амазонку, она, вне сомнения, стоит в два раза больше, чем может заработать за шесть месяцев простая циркачка.

Канеда была настолько удивлена, что, позабыв о гневе, уставилась на герцога широко раскрытыми глазами.

— А откуда вам известно об этом?

Губы его изогнулись, давая понять, что в объяснениях нет нужды.

Ошеломленная своим поражением, Канеда поднялась с дивана и подошла к окну.

Солнце начинало опускаться за горизонт, и небо над ним вспыхнуло яркими красками.

Открывшаяся красота так поглотила девушку, что она даже вздрогнула, когда за ее спиной послышался голос бесшумно поднявшегося с кресла герцога.

— Вы все еще думаете, покинуть меня или нет? — спросил он. — Я почти наверняка не позволю вам этого сделать.

— И каким же это образом?

— Ну, во-первых, я мог бы запереть вас в темницу; она находится ниже уровня рва и там весьма неприятно, — сказал герцог, — но вместо этого я просто умоляю вас выполнить мое желание и не покидать меня.

В голосе его промелькнула та нотка, которую Канеда и рассчитывала услышать, что, впрочем, не принесло ей ожидаемой радости. Напротив, отозвавшись незнакомым трепетом в сердце девушки, она пробудила совершенно неожиданную реакцию.

— Мне… мне все-таки кажется… что… мне лучше уехать.

— Потому что я шокировал вас? Она вздернула подбородок.

— Я вовсе не утверждала… этого.

— Тем не менее, по-моему, случилось именно это.

Герцог придвинулся к своей гостье и остановился возле окна, так, чтобы видеть ее профиль, запечатленный на сером камне.

Даже не пошевелившись, Канеда продолжала пристально разглядывать закат.

После затянувшегося, как ей показалось, молчания герцог сказал:

— Вы прекрасны, а ваши синие глаза в обрамлении темных ресниц не знают себе равных. Вы, разумеется, уже не раз слыхали об этом от дюжины мужчин.

Слова эти герцог произнес уже знакомым ей суховатым тоном — вовсе не как комплимент, который ей хотелось бы сейчас услышать.

Опасаясь, что разговор перейдет в слишком серьезное и личное русло, Канеда сказала:

— Глаза мне достались от отца-англичанина, а ресницы и волосы — от матери-француженки. Можете выбирать, что вас более привлекает.

— Как француза меня в настоящий момент больше интригует ваша английская сторона, — ответил герцог. — Поэтому не перейти ли нам на этот язык разнообразия ради?

Последнее предложение герцог произнес по-английски, и Канеда негромко воскликнула:

— Но вы говорите прекрасно!

— Я не только родился от англичанки; у меня была и английская няня, а потом — какое-то время — и гувернантка.

Канеда одарила его шаловливым взглядом.

— Ну а теперь, раз уж вы говорите по-английски, следует и вести себя в духе нашей страны. Пора от личных тем переходить к разговору о лошадях.

— Если быть откровенным, то мне хотелось бы говорить только о вас, — заявил герцог. — Вы заинтриговали меня, а я, признаюсь, весьма любопытен.

Именно таким и хотела она его видеть; Канеда в мыслях похвалила себя за тонкий замысел и вновь повернулась лицом к окну.

— По-моему, не следует проявлять излишне прозаический интерес к деталям, — заметила она. — Вы сами признаете, что ваш замок действительно зачарованное место, лежащее за пределами низменного мира. Ну что ж — тогда мы сейчас не люди.

— А кто же мы?

Канеда очаровательно улыбнулась. — — Вы, конечно же, сам хозяин Луны, а я — залетевшая в гости комета.

— Вы недурно умеете живописать! — одобрил герцог.

Взгляд его пробежал по розовой амазонке Канеды, и она вдруг смутилась, что выбранный ею вызывающий театральный корсет подчеркивает линию груди.

Талия ее казалась много тоньше, чем в обычном наряде.

Теперь она жалела о том, что решила привлечь к себе внимание герцога броским видом, а не умением держаться в седле… и о том, что велела Бену одеться подобным же образом.

Опасаясь, что герцог может плохо подумать о ней, Канеда сказала:

— Наверняка Бен уже вернулся с моими вещами… Если это возможно, мне хотелось бы принять ванну перед обедом.

— Конечно, — ответил герцог. — Не сомневаюсь, что об этом уже позаботились, а поскольку у меня к вам долгий разговор, не пообедать ли нам пораньше?

Герцог достал из жилетного кармана часы.

— Я буду ожидать вас здесь через час.

— Часа мне вполне довольно, — согласилась Канеда. — И позвольте мне поблагодарить вас, monsieur, за увлекательный день.

Она направилась мимо герцога из комнаты, однако он взял ее руку и поднес к губам.