— Таков был твой совет? — тихо спросил Майер.

— Да.

— Извини, Мэтт, я знаю, что ты желал ей добра, но это дерьмо, а не совет. То, что ты хотел от Джаффи, это безумие. Катастрофа.

— Она сказала то же самое, но собиралась так поступить.

— Нет, она не стала бы делать такую глупость. Она знает этих людей, знает о существующем у них кодексе чести.

— Чести? — Мэтт скептически усмехнулся.

— Он прав, — сказала Карен. — Это не такое уж необычное явление для небольших тесно, спаянных групп.

— Это более чем абстрактное понятие чести, — сказал Майер. — Существуют жесткие правила. То, что ты предлагал Джаффи, означало предательство. Они называют это позором, бесчестьем, подлостью. Никто не может уклониться от их требований или от их мести, и жизнь подтверждает это. Она не смогла бы долго скрываться от них.

— Так что она сделала? — спросил Мэтт. — Как? Что означают эти посылки?

— Все очень просто, — сказал Майер. — Если, дай Бог, мы правы и посылки означают то, что мы думаем, она решила заставить их поверить в свою смерть. Даже «Коза ностра» не охотится за мертвыми людьми. А как? — Он пожал плечами. — Не представляю, но думаю, тебе следует поехать в Швейцарию, в этот Салван, и разузнать. Только ты, Мэтт. Втроем мы привлечем излишнее внимание. Нельзя недооценивать их. Будь очень осторожен.

* * *

Мэтт полетел в Германию. Во Франкфурте он взял напрокат автомобиль «мерседес», так как готовился к длительному трудному путешествию, и двинулся через северную границу Швейцарии в Базель и далее в германоговорящую часть страны. В Берне он остановился, чтобы купить подробные карты, и провел вечер, изучая их. На следующее утро Мэтт снова отправился в путь.

Ему приходилось непрерывно подниматься вверх, и вести машину было довольно трудно. Вскоре он оказался во франкоговорящей части страны. Мэтт немного знал французский. Стало холодно, октябрь в высокогорном Вале уже считался зимой. Пошел снег, и Мэтт погрозил кулаком небесам, разозленный тем, что ему придется искать укрытие от непогоды. Время было дорого. А награда в конце путешествия не имела цены. Бог внял ему, и снег прекратился, можно было ехать.

В соответствии с картой маршрут до Салвана проходил севернее города под названием Мартиньи. Надо было сначала двигаться на запад, а затем на юг по ужасно узкой извилистой дороге. Одно неверное движение, один необдуманный поворот, и большой черный автомобиль мог сорваться со скалы. Поэтому неверных движений не должно быть. «Будь внимательным, — непрерывно повторял он себе. — Двигайся потихоньку». Ему приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы не прибавлять скорость.

— Ты долго ждал, — сказал он вслух. — Так не наделай глупостей сейчас.

Все путешествия когда-нибудь кончаются. Закончилось и это. На маленькой площади перед церковью Нотр-Дам де ла Виктори, в Салване, откуда почта доставила три необычные посылки.

Мэтт припарковал взятый напрокат «мерседес» и огляделся. Это была небольшая деревушка, какие обычно изображают на открытках. Сельские домики, из труб которых поднимается дым, большие поленницы дров рядом с каждой дверью. Хорошо, он добрался сюда. Что дальше? Надо найти место, где можно было бы ждать.

Если Джаффи послала посылки, у нее должен быть какой-то план. Она знала, что наиболее логичным действием с его стороны могла быть только поездка в место, обозначенное на почтовой марке.

Мэтт вглядывался в лица немногочисленных людей на улице. Только местные, ни одного иностранца. Он знал, что сейчас время затишья между туристскими сезонами.

Слишком поздно для осенних турпоходов и слишком рано для катания на лыжах. На площади, помимо его машины, стояли два грузовика с огромными колесами.

Мэтт вылез из своего «мерседеса», понимая, что за ним наблюдают, хотя косых взглядов не было видно.

Швейцарская вежливость. Другого отношения он не испытывал, находясь в этой стране. На противоположной стороне площади находилось кафе. Это было единственным подходящим местом.

— Бонжур, месье. — Женщина, приветствовавшая его, была вежлива, как и все здесь. Если она и находила его появление в Салване необычным, то никак не проявляла этого. Мэтт сел за маленький круглый стол и заказал местного вина.

Ему принесли графин. Это было белое, без какого-либо специфического привкуса, очень крепкое вино.

Официантка спросила, не хочет ли он сыра. Мэтт не отказался. Надо было чем-то занять время. Но до каких пор? Это был вопрос. Он не знал, что делать дальше.

В кафе пылал большой камин, а Мэтт сидел в твидовых брюках, в свитере из плотной ирландской шерсти и в лыжной куртке. И тем не менее ему было холодно.

Конечно, это нервы. Отчаянная надежда смешивалась с внутренним страхом, что возможна ошибка. Уверенность в последнем росла с каждой минутой. Ничего не происходило, и не было намека на то, что что-то должно произойти. Джаффи мертва. Швейцарские власти опознали тело. Никакие звезды Давида или кресты не могли оживить ее. Но кто-то ведь послал их. Кто же? И зачем? Он не мог ответить. Вот почему он здесь.

Мэтт был единственным посетителем в кафе, однако комнату наполнил запах готовящейся еды. Несомненно, семья, владевшая заведением, собиралась обедать в задней комнате. Время текло страшно медленно.

Он почти покончил со своим вином, когда к нему снова подошла официантка и предложила ему, как он понял, пообедать.

Мэтт сказал, что хотел бы супа и хлеба. Женщина принесла дымящуюся фаянсовую чашку и сказала, что хлеб скоро будет. Она начала говорить еще что-то, но слишком быстро и непонятно. Мэтт пожал плечами:

— Извините, я не понимаю.

— Вы говорите по-английски? — спросила она. Он кивнул. — Хорошо. Неподалеку отсюда находится женский монастырь. Монахини пекут там хлеб и присылают его нам каждый день. Сегодня они немного запаздывают.

Пока она говорила, открылась дверь и вошла пожилая женщина, не монахиня, но одетая в черное. Она согнулась от возраста, на ней было несколько свитеров поверх длинной черной юбки, а на голове черная шаль.

Старуха принесла душистые свежие булочки в корзине, которая висела у нее на шее на кожаном ремне.

Официантка помогла ей снять корзину, извергая при этом быстрый поток французских слов, из которых можно было понять только то, что она ругала старуху за опоздание, так как посетитель ждет свой обед. Та ничего не отвечала, молча слушая нарекания. Наконец хлеб был выложен на стол в конце комнаты. Официантка сунула старухе несколько монет, и та направилась к двери.

Неожиданно она остановилась у стола, где сидел Мэтт.

— Бонжур, месье. — Она протянула руку, как будто просила милостыню. Мэтт полез в карман, одновременно разглядывая женщину. Ее кожа стала коричневой от возраста, но волосы, как он успел заметить, были темными. Старуха улыбнулась ему — блеснули глаза невероятного лилового цвета.

* * *

Мэтт сжал записку, которую Джаффи передала ему, перед тем как, прихрамывая, выйти из кафе. Он наблюдал, как она шла, с трудом сдерживая желание броситься вслед за ней. Однако если бы он даже попытался сделать такую глупость, то вряд ли смог бы подняться.

Узнав Джаффи, он был настолько потрясен, что не мог сдвинуться с места.

Когда дверь закрылась, Мэтт наклонился вперед, чтобы прочитать, что было написано на клочке бумаги, зажатом в ладони. Должно быть, Джаффи приготовила записку заранее, вероятно, когда посылала посылки, сообщая о том, что она жива. С одной стороны это была карта, а с другой — записка. «Приходи на место, отмеченное на карте, через полчаса. Я люблю тебя».

Он подождал немного, затем попросил счет. Снаружи площадь была пуста, очевидно, все местные жители обедали. «Мерседес» тронулся с тихим урчанием, и Мэтт выехал из деревни. Проехав полмили вниз по дороге, он остановился. Здесь деревья нависали над дорогой и образовывали некое укрытие. Большой черный автомобиль все-таки было видно, однако время не позволяло что-то придумывать. Двадцать минут из тридцати уже прошло.

Судя по карте Джаффи, ему надо было идти назад, на восток от деревеньки. Тропинка вела через лес. Земля замерзла, кое-где лежал снег. Для человека, привыкшего к Манхэттену, естественно, было трудно идти пешком по лесной тропинке, скользкой от мороза и сосновых иголок. Но только не сегодня.

Мэтт побежал, потому что сейчас был способен на все. Он как бы заново родился. Это был другой век, другой мир, и за всю свою прежнюю жизнь он не видел ничего красивее этого места. Ему хотелось кричать от радости, петь, как тирольские горцы. Но он просто бежал вперед.

То, что было отмечено на карте, являлось маленьким домиком. Джаффи изобразила расположенное дальше значительно большее строение с крестом и колокольней, вероятно, монастырь, о котором говорила официантка в кафе. Однако крестик находился рядом с рисунком небольшого прямоугольного домика с наклонной крышей. Через минуту эта крыша мелькнула из-за сосен. Мэтт ускорил шаг.

Она стояла снаружи, все еще одетая так же, как в кафе, но теперь прямая. Стояла и вглядывалась туда, откуда он шел. Увидев Мэтта, она побежала ему навстречу. — Я знала, что ты приедешь! О, мой дорогой, я знала, что ты поймешь и приедешь… — Они долго стояли обнявшись. — Пойдем внутрь, — сказала она наконец. — Там не очень тепло, но по крайней мере нет ветра.

Это была хижина, а не дом. Прочное деревянное строение с единственной комнатой, в которой ничего не было, кроме печки, койки и стола.

— Это убежище лесника, — пояснила Джаффи. — Но никто им не пользовался, с тех пор как я появилась здесь.

Поэтому я рискнула назначить свидание в этом месте.

- Ничего не говори, — сказал Мэтт. — Потом. Дай мне посмотреть на тебя, прикоснуться к тебе… — Он снова обнял и поцеловал ее. Десять, сто раз. Как будто хотел утолить жажду и голод на всю оставшуюся жизнь. Она имела вкус сосен, холодного колючего воздуха и многих других вещей, которые он не мог распознать, но это была Джаффи. Его любовь, его жизнь.