Селеста Брэдли - Любовь меняет все

Софи поморщилась.

– Где уж мне! Вы с Фиби уже отхватили единственных приличных мужчин нашего круга, а мне не позволяют попытать счастья среди иных представителей сильного пола.

И все же этот нежный румянец привносил нечто совершенно новое в облик Софи и делал ее… Хорошенькой? Вот уж неожиданность.

Кем бы он ни был, этот парень, он должен обладать немалой проницательностью, чтобы за стеснительностью и неуклюжестью разглядеть острый ум и незаурядную личность. Так кто же он? Насколько было известно Дейдре, единственным мужчиной, в обществе которого Софи не вела себя как слон в посудной лавке, был…

О, нет! Господи!

– Софи, ты ведь не… Ты ведь не потеряла голову из-за Грэма?

– Конечно, нет! – но быстрый испуганный взгляд сказал Дейдре все, что она хотела знать.

– Но, Софи, Грэм… – Грэм слишком хорош собой, слишком искушен, слишком ненадежен… Можно было и дальше продолжать этот список со «слишком», но результат будет один: разбитое сердце Софи.

Румянец сделался гуще.

– Тебе не стоит переживать за меня, Ди. Я не питаю иллюзий относительно Грэма. Я знаю, что не пара ему. – Софи безразлично пожала плечами, с легкостью отказывая себе в праве на личное счастье.

Но как она заблуждается, считая себя недостойной любви. Будь неладен Грэм за то, что влюбил в себя девушку, хотя видел в ней всего лишь лекарство от скуки. И теперь на любого из претендентов на ее руку и сердце бедняжка будет смотреть сквозь мутное стекло первой любви. Возможно, ей повстречается ученый или писатель, кто-нибудь, кто сможет по достоинству оценить ее лучшие качества, но ни один из потенциальных женихов Софи не сможет выдержать сравнения с обаятельным красавцем и совершенно бесполезным для жизни Грэмом Кавендишем!

– Я из него кишки выпущу, – процедила Дейдре. – И сделаю это ложкой.

Софи рассмеялась, смущенно прикрыв лицо руками.

– Глупости! И за что его карать? Я ему нравлюсь, потому что ему со мной весело. А у меня есть новый друг. Так что из этого сезона я вынесу кое-что такое, чего у меня раньше не было. Можно сказать, что он прошел удачно.

Дейдре чувствовала фальшь. Радость Софи явно была наигранной. Хотя, возможно, сейчас Софи радовалась вполне искренне, потому что не знала, какая боль ее ждет потом, когда Грэму наскучит его новая «игрушка» и он заведет себе другую, как это бывало всегда. Слишком дорогая плата за минуты радости.

– Софи, – начала было Дейдре, но осеклась. Ей хотелось сказать, что быть нелюбимой всегда больно. Когда любишь безответно, всегда чувствуешь пустоту и холод внутри.

Она не могла заставить себя сказать Софи правду, когда та словно светилась изнутри, когда даже мысль о Грэме согревала ее взгляд. Впрочем, те же слова Дейдре могла адресовать и себе.

Утешить ее могла только очередная порция сладости. Дейдре отломила кусок самодельной ириски, положила в рот и с наслаждением прикрыла глаза.

– Ем за радостные воспоминания! – торжественно провозгласила Дейдре.

– А мой тост – за новых друзей, – поддержала ее Софи.

Дейдре быстро сморгнула накатившие слезы. Слезы радости, конечно. Она больше не была одна.

– За новых друзей! – повторила она следом за Софи.

Они торжественно «чокнулись» кусочками ириса.

Их смех гулко разносился по всему дому, но только услышать его было некому.

Вымотанный событиями последней недели, после вожделенной бурной разрядки Колдер спал, никем не потревоженный, весь вечер и всю ночь. И ранним утром он проснулся один в своей постели.

Конечно, она вернулась в свою спальню. И это, безусловно, к лучшему. Они увидятся тогда, когда оба будут одеты и причесаны как полагается воспитанным людям, сдержанно пожелают друг другу доброго утра. За завтраком обменяются вежливыми репликами, поговорят о погоде или об успехах Мегги. А затем он объявит ей о своем решении.

Проблема была лишь в том, что он… еще окончательно его не принял.

Для большинства мужчин его положения решение было однозначным: неверных жен отправляли в деревню, где «шалить» у них не было ни малейшей возможности, и не выпускали оттуда, пока не родится наследник. Затем, если их «маленькие слабости» не приводили к скандалу, им позволялось иметь любовников на стороне при условии соблюдения тайны. Это общепринятый порядок среди аристократов.

Колдеру не нравилась аморальность общества, неотъемлемой частью которого был он сам. Его отец произвел на свет незаконнорожденного сына одновременно с наследником, не придавая значения тому, что различие в видах на будущее неизбежно вызовет в братьях взаимное отторжение и может даже посеять вражду, не говоря уже о том, что им придется всю жизнь провести с болью в сердце. Колдер никогда не заводил романов с замужними женщинами, довольствуясь вдовами, и всегда принимал меры предосторожности, чтобы не производить на свет бастардов. Он не хотел бы для своего ребенка такого будущего, какое уготовил их отец Рейфу.

Так как быть с Дейдре? Она заявляла, что ничего не знала о планах Баскина, но Колдеру было прекрасно известно, что тот регулярно бывал у нее и она не препятствовала его визитам.

Одно хорошо – она не спала с этим хлыщом. Так что за сцену он вчера застал? Сцену порочной страсти или что-то другое? Если Баскин прибегнул к насилию, то почему она не кричала, не звала на помощь? И она вступилась за этого недоноска, когда Колдер чуть было его не убил. Впрочем, это хорошо. Если бы он убил идиота, пришлось бы отвечать перед законом.

И еще: вчера здесь, в этой спальне, она делала такое, от чего даже сейчас его бросало в жар.

Так кто она, его Дейдре? Дерзкая, кокетливая, но праведная жена или расчетливая стерва, ведущая опасную игру?

Слуга, вежливо постучав и дождавшись разрешения, принес поднос с кофе и тарелкой под серебряным колпаком.

– Я не сказал, что не спущусь к завтраку, – недовольно пробурчал Колдер.

Аргал возился с подносом, отвернувшись от Колдера.

– Прошу прощения, милорд, но время вашего обычного завтрака давно прошло. Я подумал, что вы, возможно, проголодались.

Колдер не верил своим ушам.

– Я проспал? – Он никогда не просыпал. Никогда! С детства он привык вставать с петухами без всякого понукания.

Колдер провел рукой по лицу. События последнего времени, похоже, утомили его сильнее, чем он предполагал. Он почувствовал себя виноватым. Дейдре, изнемогая от голода, ждет его к завтраку? Она решит, что он зол и разочарован, тогда как на самом деле он… А что он чувствует на самом деле? Пока непонятно.

– В какое время ее светлость проснулась этим утром, Аргал?

Аргал что-то слишком долго возится с подносом. Долго и шумно.

– Не могу вам сказать, милорд. Не могу знать, – пробормотал слуга.

Колдер нахмурился. В его доме все слуги знали, что хозяин не любит уклончивые ответы.

– Аргал, когда встала ее светлость?

Камердинер ссутулился.

– Мне придется спросить об этом слуг леди Тессы, милорд, ибо леди Брукхейвен покинула Брук-Хаус вчера вечером.

Колдер прищурился.

– Уехала? Родственники позвали ее на ужин?

У Аргала был жалкий, потерянный вид.

– Она упаковала вещи, милорд. Все вещи.

Дейдре его бросила.

Это он виноват. Он утратил контроль над собой, когда надо было проявить сдержанность. Прошло так мало времени с тех пор, как она стала женщиной. Он напугал ее, он причинил ей боль, и она убежала от него! Откинув одеяло, Колдер вскочил с кровати, готовый бежать к ней, молить о прощении. И вдруг замер.

Баскин заявил, что она хотела убежать, и вот она убежала.

Чувство вины и чувство потери мешались с сомнением. Колдер окончательно запутался. Он не станет гнаться за сбежавшей женой. Как за Мелиндой. Как за Фиби.

Колдер подозревал, что им всем хотелось слышать красивые слова. Слова любви, которых он не говорил. Никому и никогда. Что ему стоило произнести эти слова, будь они правдой или ложью, неважно? Но он не мог. Он бы изменил себе. Его собственный кодекс чести запрещал ему лгать. Так что, если ему суждено вернуть жену, а он хотел ее вернуть, поскольку она оставила после себя пустоту, в которую ему не хотелось вглядываться слишком пристально, Колдер должен найти способ достучаться до более мудрой и более практичной стороны ее натуры.

Колдер видел, что делает с человеком избыточная эмоциональность. Слишком сильные чувства приносят лишь потери и разрушения. Так же как ложь и предательство. Есть принципы, которыми нельзя поступаться ни при каких условиях, и собственной честью он не был готов поступиться. И полностью доверять людям с менее строгим, чем у него, кодексом чести Колдер не мог. Вопрос в том, к какой категории он может отнести свою жену. Колдер подозревал, что ответ на этот вопрос не слишком ему понравится.

Как бы там ни было, Дейдре была его женой, и, следовательно, он за нее отвечал.

– Она хорошо себя чувствовала, когда уезжала? – спросил Колдер, потому что прямо спросить о том, радовалась ли она в предвкушении свободы от своих супружеских обязанностей и от него, своего мужа, Колдер не мог. Как не мог прямо спросить о том, не гнал ли ее страх прочь от Брукхейвеновского Зверя.

Аргал слишком долго не отвечал, сосредоточенно расправляя костюм, в который предстояло облачиться хозяину. Затем, боязливо, украдкой, взглянув на Брукхейвена, робко проговорил:

– С ней все было в порядке, милорд… если не брать в расчет… синяки.

Синяки! Господи, он и был извергом, каким его все считали! Он был вне себя от страсти, он не понимал, что делает, когда…

Колдер прикрыл рукой глаза.

– Прочь отсюда!

Аргал поспешно вышел, и Колдер остался один на один с мучительными угрызениями совести. И эти незваные гости, похоже, уходить не собирались.