Селеста Брэдли - Любовь меняет все

Девочка смотрела на него, насупившись.

– Если я найду подтверждение вашим словам… – Она замолчала ненадолго, словно собиралась с силами, после чего заговорила быстро-быстро. – Вы ведь тогда вернетесь, да? И расскажете мне то, что знаете о моей маме? Никто ничего мне не рассказывает. Папа вообще не хочет со мной разговаривать. – Девочка ссутулилась и отвернулась. – Я даже не могу найти чертову книгу, – пробормотала девочка.

Маленькая невежа! Похоже, отец махнул на нее рукой. Впрочем, чего еще ждать от этого выродка?

– Разумеется, я расскажу вам все, что вы захотите узнать, – уже на ходу ответил ей Баскин. Нельзя терять ни минуты. Его возлюбленная Дейдре не сможет вечно держать дверь на замке!

Узнать, где проживает Баскин, Вулфу труда не составило. Вулф поджидал Баскина неподалеку от средней руки пансиона, в котором обосновался объект его неотступного внимания. Как только Баскин бодро сбежал по ступеням на тротуар, Вулф вышел из укрытия и понуро поплелся в одном с Баскином направлении.

Вскоре, как и рассчитывал Вулф, Баскин его догнал.

– Сэр, – окликнул Вулфа незадачливый поэт, – прошу прощения, я не могу припомнить вашего имени…

– Имя мне трус, – убитым тоном ответил Вулф и шмыгнул носом. Видит Бог, он терпеть не мог эту привычку Стикли! – Боюсь, я не смог заставить себя сделать то, что должен был сделать.

Баскин натянулся как струна.

– Вы имеете в виду печальные обстоятельства жизни известной нам леди, – скорее утвердительно, чем вопросительно, произнес Баскин.

Вулф с несчастным видом кивнул.

– Вы ее видели. Вы должны ей помочь! Она так одинока…

Баскин кивнул с каменным лицом.

– Я знаю, – скупо ответил он.

Вулф едва удержался от улыбки. Баскин был вполне искренен в своих мотивах, им владела истинная страсть. Вулф, хотя никогда не бывал пленником пылкой страсти, не раз бывал свидетелем того, как такого рода одержимость губила мужчин куда умнее и значительнее, чем этот жалкий щенок. Вожделевший леди Брукхейвен Баскин свято верил в то, что и она любит его и своей любовью очистит его мир от скверны и превратит его жизнь в рай. Не надо обладать сверхъестественной проницательностью, чтобы узнать в Баскине идущего на дно неудачника, готового схватиться за любую соломинку.

И Вулф знал, что надо сделать, чтобы Баскин сам шагнул в пропасть.

В тот день Колдер присутствовал за ужином, мрачный и недовольный, как, впрочем, всегда. Дейдре на этот раз мало обращала внимание на хмурое настроение мужа. Баскин не выходил у нее из головы.

Мегги ела молча, опустив взгляд в тарелку. Дейдре решила, что это из-за того, что девочка все еще не пришла в себя после вчерашнего происшествия на фабрике.

Посчитав, что пока не время что-либо менять в отношениях в их тесном семейном кругу, Дейдре вернулась мыслями к самому пылкому из своих поклонников. Как ей следует поступить? Она могла бы отказаться принимать Баскина у себя дома, но что он такого сделал? Признался ей в вечной любви? Стоит ли карать юношу за романтические мечтания?

И все же Дейдре чувствовала себя виноватой, словно принимала участие в чем-то пошлом и грязном. Она лишь не могла понять, что именно заставляло ее чувствовать себя падшей женщиной.

Сидевший напротив Колдер с каждой минутой все больше мрачнел. Он весь день был как на иголках. Все его раздражало, даже то, чего он раньше никогда бы и не заметил. На свежевыглаженной рубашке он увидел подпалину, чай был отвратительный, а еда подана холодной! Прислуга женского пола, похоже, подняла против него восстание, и Колдер, кажется, догадывался, из-за чего.

Вчера он вел себя не лучшим образом. И знал об этом. В конце концов, он ведь не умственно отсталый. Для того чтобы принести подобающие извинения, надо подготовиться. А это требовало времени. И тренировки перед зеркалом. С учетом того, что ему никогда не приходилось делать этого раньше. В сложившейся ситуации ему не хватало только бунта! И кто эти бунтари? Слуги, которым он платит больше, чем кто бы то ни было! Слуги, решившие своими мелкими пакостями продемонстрировать солидарность с его женой. И Дейдре его в упор не видит! Словно его тут нет.

И тут Колдер услышал стук.

– Леди Маргарет, юные леди не бьют ногами по ножкам стула, когда сидят на нем!

Стук прекратился. Колдер вернулся к своему прежнему занятию: доведению себя до состояния праведного гнева из-за поведения жены. Ей следовало бы гневаться, требовать от него извинений за вчерашнее. Она должна была не битьем, так катаньем заставить его уступить ей, но не вести себя так, словно он, черт возьми, и не человек вовсе, а предмет интерьера столовой!

Снова этот глухой стук.

– Леди Маргарет! – взвыл Колдер. – Прекратите пинать стул!

Мегги вздрогнула так резко, что опрокинула стакан с молоком, которое пролилось на почти нетронутую еду на тарелке Колдера и ему на колени.

– Проклятие! – Колдер вскочил и при этом случайно уронил стул.

Мегги, зажав руками уши, чтобы не слышать весь этот грохот, разрыдалась. При виде ее бледного, сморщенного от плача лица Колдера охватило смятение. Чувство вины, всякого рода фрустрации образовали гремучую смесь, взорвавшуюся гневом.

– Что, черт возьми, не так с женщинами этого дома! – заорал он, обращаясь к Дейдре.

Мегги, всхлипывая, соскользнула со стула и выбежала из комнаты.

Дейдре встала.

– Простите, милорд, но у меня, кажется, пропал аппетит, – вежливо и спокойно сообщила Дейдре, после чего торопливо вышла следом за Мегги.

Вышколенные слуги тут же убрали со стола, вернули на место стул и поставили перед Колдером чистую тарелку, но у него к этому моменту тоже пропал аппетит.

– Я думаю, ужин закончен, Фортескью.

– Как скажете, милорд.

Досрочное окончание ужина Фортескью было только на руку. Он сможет чуть больше времени потратить на урок. С недавних пор Фортескью целый день с нетерпением ждал вожделенного часа.

И вот она – долгожданная радость. Фортескью стоял, склонившись над роскошной рыжей шевелюрой своей ученицы, и вдыхал нежный теплый аромат, что источала ее бледная кожа. Лишь неимоверными усилиями воли Фортескью удавалось сосредоточиться на поставленной задаче.

– Здесь все хорошо, – ровным голосом произнес он. Чего ему это стоило, когда сердце билось, как у загнанной лошади! Затем Фортескью указал на ошибку в ровном ряду цифр. – А вот тут, видите?

Патриция еще ниже склонилась над тетрадью.

– Ой! – она быстро исправила ошибку и с улыбкой откинулась на спинку стула. – Какая же я недогадливая!

Фортескью не рассмеялся.

– Патриция, я давно собирался вам кое-что сказать. – Фортескью обошел стол кругом и сел напротив своей ученицы. – Вы очень быстро учитесь, но подниметесь еще выше, если полностью искорените ирландские словечки из своей речи.

Патриция вздрогнула, как от удара.

– И что тогда? Каким словом мне себя называть?

Фортескью, вальяжно устроившись в кресле почти таком же роскошном, как и в кабинете хозяина дома, пристально смотрел на Патрицию.

– Разве стремление к совершенству – это плохо?

– И к чему я, по-вашему, должна стремиться? К тому, чтобы стать лгуньей? – Патриция покачала головой. – Я не против того, чтобы говорить правильно, но нет ничего стыдного в том, чтобы быть ирландкой. – Патриция судорожно сглотнула и отвернулась, чтобы скрыть внезапный влажный блеск в глазах. – Порой только мой голос напоминает мне, что есть на свете и мой родной дом, а не только этот ваш хваленый Лондон с его каменными домами и расфуфыренными господами…

Патриция сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Негоже ей тратить его драгоценное время, обливаясь слезами. Вот он сидит с таким лицом, словно у него шило в заду, а встать совесть не велит. Будь он ей ровней, так она задразнила бы его до колик в животе. Пусть бы разок посмеялся от души! И дома его никто не спутал бы с англичанином: настоящий ирландец, косая сажень в плечах, синие глаза, волосы черные как смоль. И улыбка такая озорная…

Фортескью собрался было что-то сказать, и было мгновение, когда Патриция была уверена, что услышит знакомый ирландский акцент. Она готова была расцеловать его в губы за удовольствие услышать родную речь!

Но нет. Он заговорил на безупречном английском: холодном, бездушном. Слова падали, как ледяные градины.

– Никто не будет заставлять вас делать то, чего вы не хотите, разумеется, – сказал Фортескью. Да поможет Бог этому несчастному: он не умеет говорить по-другому, по-человечески. – Я только хотел предложить вам ценный, по моему мнению, совет.

Патриция расправила юбки и села прямо: точно так, как сидел он.

– Тогда я об этом подумаю, сэр, – сказала она, стараясь говорить таким же безразлично-холодным тоном, как и он. – Мне закончить чтенье? То есть чтение?

Фортескью кивнул все с тем же невозмутимым выражением лица. Впрочем, похоже, она все же погубила ту атмосферу осторожной непринужденности, что начала потихоньку прокрадываться в эту комнату во время их уроков. Патриция подавила вздох. Как ни похож Фортескью на ирландца, англичанин, он и есть англичанин: они все обидчивы и отходят не скоро.

Держи ухо востро, Петти, и не заносись слишком высоко, а то и опомниться не успеешь, как тебе дадут пинка под зад.

Не помешает почаще вспоминать о том, что возможность учиться грамоте у нее появилась лишь благодаря ее светлости, а положение ее светлости в этом доме ой как непрочно.

Бедная миледи.

Колдер уже битый час мерил шагами свою огромную спальню, но все никак не мог успокоиться.

Был момент, когда ему вдруг захотелось увидеться с братом. Странное желание с учетом обстоятельств. И все же, Рейф знал бы, что делать, чтобы обида улетучилась из взгляда Дейдре, чтобы улыбка появилась на ее лице…