Селеста Брэдли - Любовь меняет все

Колдер тоскливо задрал голову.

– Беда с этой девчонкой! Надо отправить ее назад, в Брукмор… – Колдер вновь встретился взглядом с Дейдре и понял, что упустил момент. Дейдре отступила на шаг, и в глазах ее гнев мешался с разочарованием.

– Вам не терпится избавиться от нее, да? Так почему бы вам просто не завернуть ее в оберточную бумагу и не отправить как почтовую посылку? И, если уж на то пошло, заодно с Мегги отправить в ссылку и меня. За плохое поведение. – Дейдре сама себя накручивала, и у нее это прекрасно получалось. Впрочем, в гневе она была прекрасна.

Проклятье.

Колдер устало вздохнул. Он знал, как ей досадить.

– У меня нет времени выслушивать всю эту чепуху. Я буду у себя в кабинете.

– Бегите, прячьтесь. У вас это лучше всего получается, – сквозь зубы процедила Дейдре. Глаза ее метали искры, на щеках играл румянец.

Колдер печально покачал головой и пошел прочь. Надо учиться на своих ошибках. Он никогда ничего не добьется, если будет реагировать на ее выпады.

Когда Брукхейвен развернулся к ней спиной, Дейдре с трудом удержалась от того, чтобы не наброситься на него с кулаками. Может, и стоило! Может, тогда до него бы дошло, чего от него хотят!

Итак, пора подвести итог: один ноль в пользу Брукхейвена. Она снова осталась ни с чем, если не считать мучительного неудовлетворения, от которого сводило живот и хотелось выть.

Дейдре в сердцах топнула ногой. Ну что с того, что так поступают только капризные дети? Ее никто не видит, и потому она может делать все, что заблагорассудится.

– Брукхейвен, однажды ты будешь ползать у моих ног и умолять любить тебя вечно, – тихо сказала Дейдре. – А я…

Что? Откажешь ему?

Будешь любить его до конца дней?

Боевой настрой куда-то испарился, и Дейдре устало вздохнула. Да, пожалуй, она будет его любить.

Черт возьми.

После изматывающей стычки с Брукхейвеном приятно было вернуться в привычную обстановку гостиной, где все играли по ее правилам. Некоторые, возможно, сочтут ее ограниченной и недалекой, но что плохого в старом добром флирте? К тому же невинном? В конце концов, незаметно, чтобы ее мужа это волновало. Брукхейвену, похоже, все равно, чем она занята – лишь бы то, чем она занимается, не доставляло ей слишком много удовольствия.

Так вот, она будет развлекаться по полной! Даже через силу! Ему назло. И начнет прямо сейчас.

Дейдре лучезарно улыбнулась. Софи подняла на нее усталые глаза. Наверное, она только и мечтает о том, чтобы поскорее улизнуть туда, где никто не помешает ей побыть со своими пыльными книгами. Дейдре даже стало немного стыдно за то, что она заставляет Софи страдать.

Дейдре уселась на диван рядом с кузиной. Место было выбрано неслучайно. Дейдре знала, с какого именно ракурса ее профиль смотрелся особенно выигрышно, повернувшись к трем находящимся в комнате молодым людям своей лучшей стороной. Грэм, облюбовавший кресло у камина, одобрительно стрельнул по ней глазами. Дейдре с шутливым укором приподняла бровь и обратилась к Софи.

– Кузина, расскажи нам о своем последнем переводе. Мне ужасно интересно. – Книга, что взялась переводить Софи, и в самом деле была интересной, но, даже если бы все обстояло совсем не так, обратиться к Софи с этой просьбой стоило уже ради того, чтобы увидеть ее волшебное преображение.

– О, да, – оживилась Софи. – Эта сказка называется «Зимне-летний сад». Видите ли, этот сад заколдован: одну половину сада летом заметает снег, тогда как во второй половине расцветают розы даже зимой. И вот однажды этот сад увидел с борта корабля один заморский купец. Дело было зимой, а в саду цвели розы. Купец решил причалить к берегу и заглянуть в сад, чтобы сорвать цветок для своей самой младшей дочери…

– Надеюсь, это не пособие по садоводству, – насмешливо растягивая слова, произнес один из молодых людей, тот самый, что писал ужасные стихи и возомнил себя гениальным.

Софи сразу сникла.

– Я еще не рассказала вам о чудовище…

– Расскажите, Софи. Очень хочется послушать, – подбодрил ее лорд Кавендиш. От его прежней расслабленности не осталось и следа.

Дейдре неодобрительно посмотрела на горе-поэта.

– И мне тоже, – поддержала Грэма Дейдре.

Но было уже поздно. Одного взгляда на Софи хватило, чтобы понять: лучше ее не трогать, а не то она либо опрокинет поднос с чаем, либо натворит еще каких-нибудь бед.

Баскин, должно быть, осознал свою ошибку и потому решил сменить тему.

– Когда нам следует ждать приглашения на бал, Дейдре? – Баскин смотрел на нее с нескрываемым обожанием.

Не надо было пускать его в дом. И что теперь делать? Скоро весь Лондон узнает о ее унизительном положении. Дейдре небрежно махнула рукой.

– О, я еще пока не готова ответить на ваш вопрос.

Баскин все не унимался.

– Но вы ведь уже выбрали тему для бала? Во время нашей последней встречи вы говорили, что у вас столько идей!

Дейдре была искренне тронута тем, что он помнил, о чем именно она говорила больше недели назад, и решила вознаградить его ослепительной улыбкой.

– Когда я буду готова раскрыть свои планы, вы будете первым, кто о них узнает. – Дейдре перегнулась через стол и похлопала Баскина по руке. – И, обещаю, приглашены будут только мои самые близкие друзья.

Баскин просиял. Он относился к ней как верный пес, и Дейдре это вполне устраивало. Разве что было бы лучше, если бы этот пес не писал стихов. Она добавила еще немного тепла своей улыбке. Добрый, преданный Баскин не даст ей впасть в депрессию, вызванную бессердечием и черствостью мужа.

Все шло по плану. Один из ее воздыхателей, получив порцию ласки, разве что не визжал от щенячьего восторга. Пора заняться остальными. Дейдре твердо верила в то, что главный источник радости – это общение с теми, кому ты нравишься. Тем более с теми, кто от тебя без ума. И, если уж ей выпала возможность порадоваться, она воспользуется ею по полной. Даже если ей эта радость встанет поперек горла!

Фортескью заботливо провел рукой по столешнице из красного дерева. Когда-то эта комната была частью покоев жены хозяина дома, так называемая утренняя комната, но, когда Фортескью был принят на работу в Брук-Хаус, здесь уже располагался рабочий кабинет дворецкого. Со временем и Фортескью обосновался тут, получив эту должность. Комната была небольшой, но в ней царил идеальный порядок. Фортескью решил, что его кабинет вполне подойдет для занятий с Патрицией.

И дело совсем не в том, что из окна открывался прелестный вид на сад. Хотя большие окна были явным преимуществом этого помещения, поскольку давали больше света.

С другой стороны, Фортескью планировал заниматься с Патрицией по вечерам, и потому единственное, что она могла бы увидеть, – это розы в лунном свете…

Ты плохой парень, Джон.

По правде говоря, он никогда не замечал в себе такой расчетливости. Впрочем, как бы ему ни было стыдно за себя, чувство вины его не остановит. Он не смог бы прожить ни дня без Патриции.

И сейчас он ждал в напряжении и тревоге, которые, к счастью, были незаметны для остальных. Казалось, вся его жизнь зависит от того, чем ответит Патриция на его предложение. Вернее сказать, на предложение ее светлости.

– Учиться читать? Мне?

Фортескью стоял с невозмутимым видом, скрестив на груди руки и не спуская глаз с Патриции О’Молли. У самой Патриции глаза были опущены. Какой бы бойкой ни была его протеже, с дворецким она вела себя скромно и почтительно.

Патриция вскинула голову и с тревогой посмотрела на него.

И глаза ее были зеленые, как холмы родной Ирландии.

Фортескью кашлянул и кивнул.

– Да, вам предстоит учиться. Ее светлость считает, что вы вполне способны к обучению. И я с ней согласен.

Патриция в недоумении моргнула.

– Вы правда так думаете, сэр? – Щеки ее слегка порозовели.

Что заставило ее покраснеть? Он ведь даже не похвалил ее, а лишь сказал, что считает ее способной? А что было бы с ней, услышь она те стихи, что он слагал про ее глаза цвета изумрудов или волосы цвета огня.

Нет, он ни за что бы не решился прочесть вслух свои вирши. Никогда. Никому. И уж конечно, не горничной, что работает в его подчинении. Проклятие.

Фортескью снова прочистил горло.

– У меня есть свободный час каждый вечер после ужина, – сообщил Фортескью. Он не стал говорить, что потратил весь день на то, чтобы перекроить свое плотное расписание таким образом, чтобы у него появился этот час. – Мы будем работать здесь.

– Прямо здесь, сэр? По вечерам? Наедине? – Под пристальным взглядом Патриции он чувствовал себя крайне неуютно. Словно она догадывалась о том, что намерения его не так уж чисты, как он хотел это представить.

– А вы думали, ее светлость отправит вас учиться в школу? – Фортескью приподнял бровь. – Я понимаю ваши колебания, Патриция. И рад, что они у вас есть. Это говорит о вашей скромности. Однако по возрасту я гожусь вам в отцы…

– Вообще-то вы немного старше, сэр. Моему папе и сорока еще нет.

Чертов папаша и вправду из ранних. Как бы там ни было, хорошо, что она ему напомнила. А то, глядя на прикрытый скромным черным габардином чудный изгиб между талией и бедрами, которые так славно покачиваются при ходьбе, об этой разнице в возрасте легко забыть.

– Тогда беспокоится не о чем, верно?

Сомнение в ее взгляде никуда не делось, и между темными, в рыжеватый отлив, бровями пролегла крохотная морщинка.

– И в чем вопрос? – Фортескью не собирался повышать голос, само получилось. Впрочем, Патриция даже бровью не повела. Она была не из пугливых, это точно.

– Простите, сэр. Я не хочу разочаровывать ее светлость, но у меня вряд ли что-то получится. Вам столько времени придется тратить на меня, вместо того чтобы заниматься вашими прямыми обязанностями, а в итоге я так ничему и не научусь. Нехорошо это. Нечестно по отношению к его светлости.