Селеста Брэдли - Любовь меняет все

Хотя… Да поможет ей Бог, но Дейдре не была бы в претензии к Фортескью, если бы он впустил их в дом. Даже если никчемные стихи Баскина были единственной альтернативой мучительной скуке одиночества, уж лучше скучать в компании, чем одной.

А может, и не стоит их впускать. Баскин будет читать свои стихи до тех пор, пока у Дейдре не остекленеют глаза и не онемеют ягодицы. Дейдре со смешанными чувствами провожала взглядом поклонников, понуро уходящих прочь.

Дейдре отвернулась от окна. Все правильно. Не очень-то и хотелось их видеть. Как бы там ни было, время шуток, флирта и остроумных бесед закончилось для нее навсегда.

На стене напротив окон красовались портреты Марбруков. Их изображали в полный рост и в натуральную величину. На самых старых портретах Марбрук носил обтягивающие панталоны и камзол с подбивкой, отчего грудь казалась выпяченной, как у голубя.

Впрочем, все Марбруки отличались завидным телосложением и мускулистыми ногами.

Любопытно, какие ноги у теперешнего лорда Брукхейвена? Такие же мускулистые? Он был высоким и длинноногим, ее муж, и брюки были скроены прекрасно, хотя и не обтягивали ляжки, как у этого франта Коттера. Дейдре видела достаточно, чтобы предположить, что ягодицы нынешнего маркиза Брукхейвена такие же подтянутые, как и его плоский живот, а что до всего остального…

Дейдре подошла к самой последней из картин. На двойном портрете были изображены два юноши. Надпись под портретом гласила: «Лорд Рафаэль и лорд Колдер Марбрук».

С тех пор Колдер ни разу не заказывал собственный портрет, но он, очевидно, заказал портрет Мелинды. Его бывшая жена держалась по-королевски. А кружевной наряд на ней выглядел так современно и стильно, что Дейдре не постеснялась бы и завтра надеть его. Но чему удивляться? Юная красавица маркиза Брукхейвен не следила за модой, она была ее законодательницей!

Дейдре не страдала от комплексов: она знала, что красива. Золотистые волосы, синие глаза привлекали внимание мужчин. Однако в красоте Мелинды было что-то редкое, что-то неуловимое, нечто такое, что делало ее лицо запоминающимся. Мелинда была такой изящной, что казалось, тронь ее, и она разобьется. Она, темноволосая, с очень светлой, едва ли не голубоватой кожей, словно принадлежала иному миру. Глаза Мелинды в обрамлении густых ресниц на портрете казались лиловыми, что, конечно, не могло быть правдой – вы когда-нибудь видели людей с лиловыми глазами? Однако почему-то, глядя на портрет и вспоминая женщину, которую видела в парке, Дейдре подумала, что художник не ошибся.

Дейдре прислушалась к себе и отметила, что ей не нравится чувство, что вызывает у нее портрет Мелинды. Изящная, неземная, с маленькой грудью и тонкими руками, она могла бы собой посрамить саму Венеру Боттичелли!

– Она красивее вас.

Дейдре вздохнула, но оборачиваться не стала.

– Леди Маргарет, говорить банальности – признак дурного вкуса.

Мегги подошла поближе к портрету и с напускным равнодушием уставилась на портрет матери.

– Она и меня красивее тоже.

Дейдре, брезгливо хмыкнув, посмотрела на девочку сверху вниз.

– Мыло и вода творят чудеса, – сказала Дейдре не без сарказма, но потом, смилостивившись, добавила: – На сегодня, пожалуй, она красивее, чем ты, но ты похожа на мать больше, чем думаешь.

– Моего портрета тут нет.

Так оно и было. Словно женитьба Брукхейвена на Мелинде поставила точку в истории великого рода Марбруков, словно Мелинда стерла будущее всей семьи. Дейдре зябко поежилась, но ради девочки натянуто улыбнулась.

– Видишь ли, ты еще не до конца оформилась. Но, когда ты станешь старше, весьма вероятно…

– Это потому, что он не хочет на меня смотреть. – Мегги тяжелым взглядом уставилась на Дейдре. – Если он не может смотреть на меня, когда я здесь, с какой стати он захочет смотреть на меня, когда меня тут не будет?

Дейдре не стала возражать. Она не так долго жила в этом доме, чтобы знать, правду ли говорит Мегги, а защищать Брукхейвена у нее совсем не было желания.

– Мне хочется чаю, – сказала Дейдре и, развернувшись, пошла к выходу. Она оглянулась, лишь сделав несколько шагов.

– Ты тоже могла бы пойти со мной.

Мегги гордо подняла голову и, решительно глядя в неземные глаза матери, сказала:

– Могла бы пойти и могла бы не пойти.

Дейдре уже решила было идти своим путем, но, оглянувшись на растрепанную худенькую девочку, которой предстояло остаться совсем одной в огромной галерее, вздохнув, произнесла:

– Кажется, у меня сохранилось несколько газетных статей, где говорилось о твоей матери. Так что, если ты хочешь на них взглянуть…

Минут через пятнадцать они уже сидели рядом на кушетке в гостиной, разглядывая пожелтевшие вырезки, которым было столько же лет, сколько Мегги, а некоторым даже больше.

Обожавшая своего кумира так, как может только девочка-подросток, Дейдре благоговейно собирала все, что только могла найти, о молодом лорде и его супруге.

На этих пожелтевших листках можно было найти и рисунки, изображавшие Мелинду, ибо ни один художник не смог бы избежать искушения запечатлеть столь прекрасное создание.

Мегги шевелила губами, читая собранные Дейдре статьи о самой красивой паре лондонского высшего света. Мегги, боясь пропустить хоть одно слово, читала о помолвке родителей, об их свадьбе, о появлениях пары в свете. Девочка не смогла удержаться от того, чтобы не провести чумазым пальцем по тонко выписанному лицу Мелинды.

Мелинда не заслуживала такого почтительного к себе отношения, но Дейдре, конечно, не стала бы говорить об этом ее дочери.

Вообще-то, Мегги не была такой уж несносной, когда узнаешь ее лучше. Больше того, Дейдре узнавала в ней себя. Она знала, как сильно маленькой девочке хочется быть с тем, кто искренне разделяет ее интересы и привязанности.

Дейдре предусмотрительно забрала альбом с вырезками у Мегги до того, как та, перевернув страницу, увидела бы статьи из скандальной хроники.

– Это все. Потом я уехала в Уолтон.

Мегги удивила Дейдре тем, что молча вернула альбом, даже не попытавшись проверить, правду ли говорит мачеха. Впрочем, Дейдре знала, почему девочка так поступает: она научилась не задавать вопросы, на которые не хотела знать ответы.

В любом случае времени на споры не было, потому что Фортескью объявил о приходе визитера.

– Лорд Грэм Кавендиш, миледи.

Не успел дворецкий представить гостя, как пара сильных рук, обняв Дейдре, приподняла ее над полом.

– Грэм! Опусти меня сейчас же, не то я велю тебя выпороть! Сейчас у меня целая армия слуг, не забывай об этом!

Дейдре поставили на пол, но зато смачно чмокнули в щеку. Лорд Кавендиш, ее кузен, вернее сказать, кузен Тессы, но поскольку она росла вместе с ним, то и воспринимала его скорее как двоюродного брата или даже как родного брата, ни на что не годного, но зато забавного, отодвинул ее, держа за плечи, на расстояние вытянутой руки и широко улыбнулся.

– Хорошенькая Ди. Милая Ди. Богатая Ди. Можно мне взять у тебя взаймы пару гиней? А как насчет сотни? – Лорд Кавендиш замолчал лишь для того, чтобы набрать в легкие очередную порцию воздуха. – Скажи, когда я смогу попросить у нашего богатого родственника в долг? Сегодня уже можно или стоит подождать? Наверно, надо было прийти пораньше, первая брачная ночь, все такое, способствует благодушию. – Кавендиш подмигнул ей. – Сейчас-то он точно в хорошем настроении!

Дейдре выразительно хмыкнула, одновременно пихнув разговорчивого кузена локтем в живот, и кивком головы указала на девочку.

Грэм обернулся и заметил ребенка.

– Привет, дорогая, – сказал он с обезоруживающей улыбкой. – Кто ты и как я могу встать в очередь, чтобы в один прекрасный день жениться на тебе?

И вот так легко и просто Грэм приобрел себе еще одну рабыню на всю оставшуюся жизнь. Колючая недотрога Мегги вмиг растаяла. А прохвост Грэм купался в ее обожании.

Грэм был всего лишь младшим из четырех сыновей герцога Эденкорта. Без всякой надежды на наследство, к несчастью, поскольку все три его брата были здоровыми мужчинами в самом расцвете лет. В отсутствие перспектив или амбиций Грэм не находил применения ни своему блестящему уму, ни многочисленным талантам и потихоньку становился все ленивее и безответственнее.

Плохо, вообще-то, поскольку он был достаточно хорош собой, чтобы свет его заметил, если, конечно, не пройдет мода на худощавых мужчин.

– Я так рада, что ты нашел время прийти на венчание, – сухо заметила Дейдре. – Так приятно чувствовать поддержку родственников в такой день.

Грэм пожал плечами. Улыбка его сделалась слегка виноватой.

– Судя по слухам, тебе важно было собрать в церкви весь лондонский бомонд. Я подумал, что бедному родственнику не место на столь помпезной свадьбе.

– Одним словом, ты все так же прячешься от Тессы?

Грэм пожал плечами.

– На самом деле я прячусь ото всех. Пару недель я скрывался в доме одной леди, но ее муж… – Грэм покосился на Мегги. – Ее родственник приехал сегодня утром, и теперь там для меня просто нет места.

– Зачем тебе искать пристанища у чужих людей? Ты снова спалил свой дом?

– Спалил – это преувеличение. Всего лишь небольшой пожар на кухне. У поварихи был выходной, а мне захотелось жареных колбасок.

– Твоя повариха уволилась, потому что ты не ешь ничего, кроме жареных колбасок. И пожар был не на кухне, он был в кабинете.

Грэм развел руками.

– Где я и пытался поджарить колбаски!

– Если дом уцелел, зачем тебе съезжать?

Безмятежные зеленые глаза Грэма на миг потемнели.

– Отец вернулся в столицу. Вместе с братьями.

Дейдре поморщилась. Трудно найти людей более грубых и беспардонных, чем братья Грэма. Конкуренцию им мог составить разве что их родной отец герцог Эденкорт.