Селеста Брэдли - Любовь меняет все

– Вы пытались себя убить? – Он не хотел орать, но, возможно, в данной ситуации повышенный тон был оправдан.

Дейдре вновь бросилась на грудь, словно хотела согреться, но Колдер вновь ее отодвинул. Она смахнула слезу дрожащей рукой.

– Нет! Нет, там был… – Дейдре огляделась, что-то высматривая на полу.

– Что? Вы увидели мышь? – Колдер тоже окинул комнату пристальным взглядом. – Сейчас тут нет ничего, Дейдре. – Он слегка встряхнул ее. – И даже если бы там что-то и было, о чем вы думали, когда вылезали из окна? Спальня на третьем этаже, а внизу – каменная мостовая! Если вы так боитесь мышей, надо было позвать Фортескью и велеть ему поставить мышеловки.

Дейдре поджала губы и хмуро уставилась на мужа.

– Я не боюсь мышей, – сказала она и отвернулась, пробормотав что-то вроде «проклятого кота».

Ни за что!

– Никаких котов, – решительно заявил Колдер. – Я не хочу животных в доме. Достаточно поставить мышеловки.

Судя по испуганному перешептыванию, в дверях уже собрался чуть ли не полный штат прислуги. Колдер даже головы не повернул.

– Фортескью, немедленно установите мышеловки.

– Будет сделано, милорд, – без запинки ответил Фортескью. А затем: – Все, уходите. Его светлость не нуждается в вашей помощи.

До сих пор Колдер не замечал, что на его юной супруге почти ничего нет из одежды. Халат соскользнул с плеча, а под ним была лишь тонкая рубашка из легкого батиста. Колдер, продолжая держать ее за плечи на вытянутых руках, медленно окинул Дейдре оценивающим взглядом.

Прижми ее к себе.

Ее голое плечо было таким шелковисто-прохладным. Колдером овладело странное ощущение, словно он не должен прикасаться к ней, хотя, как ее муж, он, разумеется, имел на нее все права. Пальцы его крепче стиснули ее плоть. Дейдре не была субтильной дамой – она была человеком действия, даже если эти ее поступки были, мягко говоря, труднообъяснимыми.

Прикоснись к ней.

При этой мысли Колдер почувствовал, что твердеет. Тело ее состояло из прелестных женственных изгибов. Он представил, как она изгибается в его объятиях. Он мог бы заставить ее кричать в экстазе. Он мог бы сделать так, что ей это понравится.

Возьми ее.

Его кровь отхлынула к чреслам, лишив мозг необходимых ресурсов для правильной работы. Вообще-то Колдер старался избегать столь бездумных состояний, но в данный момент он не мог вспомнить, по какой причине старался этого избегать. Сейчас ему хотелось продлить это безрассудство, даже углубить его, потеряться в нем, в ней, накрыть ее своим телом, присвоить себе…

Воспоминание… Обнаженная Дейдре. В мыльной пене.

Эта потрясающая ванна все еще в комнате?

Она высвободилась из его внезапно онемевших рук и укуталась в халат, словно закрываясь от его взгляда.

– Поскольку я не валяюсь мертвая на мостовой и не свисаю с подоконника, полагаю, что должна сказать вам спасибо. – Дейдре смотрела на него хмуро и отнюдь не благодарно, хотя и благодарила на словах.

– Всегда к вашим услугам, – произнес Колдер, прежде чем понял, что она хотела этим сказать. Прищурившись, он добавил: – Я не одобряю мелодраматические представления.

Дейдре обнажила зубы в хищном оскале.

– Рада за вас, – произнесла она и, отвернувшись, резким движением запахнула халат еще глубже и сильнее затянула пояс. Она еще пробормотала что-то, что он не расслышал.

– Моя дорогая, – чеканя слова, сказал Колдер, – я также не одобряю дерзость и капризы.

Дейдре стремительно обернулась к нему, и влажные волосы, хлестнув ее по щекам, частично прилипли к ее лицу.

– Я сказала, что я не сумасшедшая! Я не рисковала жизнью из-за того, что боюсь проклятых мышей!

Колдер раздраженно отмахнулся.

– Глупости. В Брук-Хаусе не водятся крысы. У вас слишком бурное воображение.

По непонятной причине его слова еще сильнее ее разгневали. Дейдре указала дрожащим пальцем на дверь.

– Уходите!

Колдер замер.

– Я тут хозяин.

На этот раз она, прищурившись, посмотрела на него.

– Я чувствую, что вот-вот расплачусь. Слезы подступают к глазам. Реки слез! Вы готовы их осушить?

Слезы? Колдер непроизвольно отшатнулся.

– Э… Я пришлю к вам горничную, хорошо? – сказал он и поспешно ретировался к двери.

Дейдре насмешливо смотрела ему вслед. Насмешливо и сердито. Или то был не гнев, а разочарование?

– Ее зовут Патриция, – крикнула она вслед убегающему супругу.

За кого она его принимает? Она что, думает, что он не знает, как зовут его собственных слуг? Впрочем, рыжеволосая девица, что явно нервничала, когда входила в спальню к Дейдре, не показалась Колдеру знакомой. Он что, недавно увеличил штат прислуги? Надо спросить об этом Фортескью.

Еще одно дело, которым ему предстоит заняться после короткой вечерней прогулки, – дабы прочистить нос от запаха его аппетитной, но безумной супруги. Да, прогулка пойдет ему на пользу.

Едва за Брукхейвеном закрылась дверь, Дейдре опустилась на четвереньки и принялась обшаривать комнату в поисках котенка. Когда Патриция открыла дверь, она застала свою госпожу сидящей по-турецки на полу с растерянным выражением лица.

– Пэтти, ты видела… – Дейдре нахмурилась. Колдер не позволял заводить домашних любимцев.

– Простите, миледи, я не видела мышь… если только вы не хотите, чтобы я сказала маркизу, что я ее видела?

Дейдре удивилась.

– Вы бы это сделали?

Патриция явно чувствовала себя не в своей тарелке, но была готова защищаться.

– Право, миледи, иногда необходимо идти на хитрость. Мужчина понятия не имеет о том, что нам, женщинам, приходится терпеть. Если леди хочет время от времени видеть мышь, она, как мне кажется, имеет на это столько же прав, сколько любой другой.

Дейдре рассмеялась, несмотря на то что проведенный ею вечер к веселью не располагал.

– Патриция, я не из тех дамочек, что любят закатывать истерики. Истериками едва ли можно чего-то добиться.

Патриция с улыбкой пожала плечами.

– Думаю, это зависит от того, какую задачу ставит перед собой леди. Несколько слезинок вполне способны заставить кое-кого пуститься в бегство, верно?

Дейдре протянула Патриции руку, и та помогла ей подняться с пола.

– У всех мужчин есть свой предел прочности.

Патриция покачала головой, приложив палец к губам.

– Его светлость – отличный парень, миледи. И не его вина в том, что он не знает, что делать с плаксами.

Горничная принялась расстилать постель, а Дейдре продолжила по-тихому обыскивать комнату. Котенка не было, хотя у двери остались грязные следы. Дейдре решила, что завтра ей так или иначе придется обыскать весь дом, потому что бродить по дому ночью и не навлечь на себя подозрений у нее после «попытки самоубийства» не получится.

А когда она найдет котенка, что ей делать с ним?

Лицо ее расплылось в довольной улыбке. Брукхейвену это едва ли понравится. С другой стороны, ей совершенно определенно дали понять, что Брук-Хаус не ее забота. Кроме того, Мегги была так одинока. И у Мегги было куда больше опыта в борьбе с его светлостью.

Дейдре испытала нечто вроде укора совести при этой мысли. Но ведь не она начала эту войну, верно?

На следующее утро Колдер сел завтракать в тот же ранний час, что и обычно. Тарелка с привычными яйцами и ветчиной стояла по центру, чашка с кофе – справа, а утренняя газета летала слева. Фортескью, как всегда, стоял на почтительном расстоянии, готовый налить, сервировать или убрать то, что потребуется.

Все происходило в точности так, как и много лет до этого. Год за годом каждое утро Колдер садился за стол и наслаждался завтраком в одиночестве, и никто не нарушал эту утреннюю идиллию…

Колдер поставил чашку на стол, возможно, чуть энергичнее, чем требовалось, и сделал отмашку Фортескью едва ли не раньше, чем тот подался вперед, чтобы обслужить хозяина. Черт побери, теперь он был женат и больше его ничто не вынуждает есть в одиночестве!

Колдер уставился на тарелку. Ветчина и яйца этим утром. Ветчина и яйца каждое утро. Ветчина и яйца, когда ему было двадцать. Ветчина и яйца, когда ему было десять.

Его отец, бывший маркизом до того, как титул перешел его сыну, был мужчиной энергичным, как говорится, человеком действия. И еще он был ранней птахой.

«Ни один человек не может сказать, что его день прошел с толком, если он провел этот день в постели! – говорил маркиз, тыча указательным пальцем в небо. – Заставь сердце качать кровь как следует с утра, и весь остальной мир замучается тебя догонять».

Старый маркиз был помешан на том, чтобы проводить время с толком. Колдер с младенчества занимался исключительно полезными делами, и каждый его день был расписан по минутам.

Никто не составлял ему компанию за столом. Еда была лишь топливом, необходимым для того, чтобы продуктивно проводить время. Рейф попадал под те же неукоснительные правила, но каким-то образом ему удавалось спать допоздна. Он беззастенчиво пользовался своим обаянием, чтобы добиться приятных послаблений от няни, гувернантки, кухарки – ни одна женщина не могла устоять перед ним, даже когда он пребывал в совсем нежном возрасте, и завтрак тайно доставлялся в его комнату на подносе.

Колдер никогда не протестовал и никогда не жаловался отцу, если не видел брата за завтраком. Он принимал участие во всеобщем заговоре, благодаря которому Рейф мог наслаждаться свободой, которой сам Колдер никогда не знал.

И по большей части раз и навсегда заведенный порядок давал Колдеру ощущение комфорта. Он был тихим, умным, единственным ребенком среди взрослых, ибо его отец был снобом: при всем при том, что он переспал с деревенской белошвейкой и она родила ему Рейфа, маркиз не позволял Колдеру играть с детьми простолюдинов, даже с сыновьями местного нотариуса не разрешал водить дружбу или с многочисленными отпрысками мистера Биксби, своего управляющего.