Теперь Шарлотта думала, что она очень вовремя вспомнила о том прошлогоднем эпизоде. Даже теперь воспоминания о нем жгли ей щеки. Роуленд заставил ее почувствовать себя маленькой, глупой и никчемной. Какой, должно быть, самонадеянной я тогда выглядела, думала она, громоздя друг на друга банальности и пытаясь ставить ему некие духовные примочки. Шарлотта все еще стояла на мосту и смотрела на ивы, возле которых происходил тот памятный разговор. Она размышляла, как опасно думать, что ты понимаешь чужую душу, и как страшно убеждаться в том, что ты не права. Некоторые черты Роуленда лежали вне ее разумения. Женщину пугали его ярость и холодность, а ведь неделю назад она наивно собиралась его сосватать – человека, доказавшего ей год назад, что она попросту не знает его.

«Какая же я дура! – горестно думала Шарлотта. – И слава Богу, что Макс сообразил позвонить и разрушить все мои планы женить Роуленда. Он совершенно прав». Она снова вспомнила их разговор и то, как небрежно она отмахнулась от упоминания о веренице женщин, тянувшейся за Роулендом. Теперь Шарлотта взглянула на них совершенно другими глазами. Как, наверное, непросто быть одной из тех, кого бросил Роуленд!

Можно ли сказать, что он относится к женщинам потребительски? Шарлотта думала, что, вероятнее всего, да. А если благодаря ее и Макса вмешательству такая же участь постигла бы и Линдсей? Она бы себе никогда этого не простила. Теперь, когда у Шарлотты появилась возможность обдумать все как следует, она понимала: с самого начала это был глупый, просто идиотский замысел. У Линдсей был такой светлый, такой солнечный характер, а под внешним обликом лощеного Роуленда скрывалась темнота. Зная это, она едва не совершила такую непростительную ошибку!

* * *

Шарлотта постояла на мосту еще несколько минут. Начинало смеркаться, холмы окутались дымкой вечернего тумана. Окликнув собак, Шарлотта вернулась на проселочную дорогу и направилась в ту сторону, откуда пришла. Едва она достигла того места, где дорога сужалась, как услышала звук автомобильного мотора. Через несколько секунд новенький серебристый «БМВ» был уже рядом. Машина неслась на недопустимой для такой дороги скорости. Едва справившись с управлением, автомобиль срезал угол и пролетел в считанных сантиметрах от перепугавшейся Шарлотты. Мощный поток воздуха обдал ее придорожной пылью и поднял полы плаща. Шарлотта проводила машину яростным восклицанием, но сидевший за рулем мужчина никак не отреагировал на это и тем более не снизил скорость. Стремительно удаляясь, автомобиль свернул на боковую дорогу и пополз вверх по склону поросшего буком холма.

Все еще не придя в себя от испуга, Шарлотта, словно пытаясь защитить не рожденного пока ребенка, поплотнее закуталась в плащ и продолжала свой путь. По пути ей встретился только один человек – мужчина. Он медленно шел по змеившейся внизу, вдоль берега реки, дороге с собакой. На мосту он – точно так же, как незадолго до этого Шарлотта, – остановился. Налетел порыв пронизывающего ветра. Шарлотта поежилась и снова свистнула собакам. Они свое получили, пора было возвращаться домой.

Женщина прошла через деревню, миновала кладбище, старую норманнскую часовню, богадельню и высокую каменную стену, ограждавшую сады здешних поместий. В коттеджах уже зажглись окна. На сердце у Шарлотты стало веселее, ей страстно захотелось поскорее очутиться дома – со своими детьми, мужем и друзьями, чтобы сумерки превратились в еще один счастливый вечер, когда они все вместе будут сидеть возле уютного огня.

В поселке Шарлотте попались только две школьницы в форменных костюмчиках. Одну из них Шарлотта хорошо знала. Ее звали Кассандра, и время от времени по просьбе Шарлотты она сидела с Дэнни. Ее мать была смазливой разведенной бабенкой, Шарлотта терпеть ее не могла. Рядом с Кассандрой, как показалось женщине, шагала Майна – девочка, недавно переехавшая сюда вместе с родителями. Шарлотта пригласила на сегодняшнюю вечеринку несколько местных семейных пар, в том числе и родителей Майны. Отец девочки был начальником находившейся неподалеку базы ВВС.

Женщина поздоровалась с обеими девочками, но, к ее удивлению, те никак не отреагировали на ее приветствие. Кассандра, более высокая, чем подруга, перешла на бег, и до Шарлотты донесся их заливистый смех. «Какая невоспитанность!» – с раздражением подумала Шарлотта. Кассандра, как и ее мать, и раньше отличалась грубостью манер, а вот Майна – тихая маленькая Майна, мама которой всегда выглядела такой робкой и несчастной, – производила впечатление вполне воспитанной девочки.

Шарлотта сердито пожала плечами и ускорила шаг. Уже подходя к дому, она увидела, как маленький черный автомобиль, проскочив поначалу мимо ворот, остановился, дал задний ход и въехал на подъездную дорожку, едва не своротив одну из створок. К тому времени, как Шарлотта загнала кур в надежный сумрак курятника и, пройдя через оранжерею, вернулась в дом, Линдсей и Джини уже расположились на кухне, в которой витал соблазнительный аромат свежеиспеченного хлеба.

Линдсей держала на руках Дэнни и была занята разговором с Джесс, которая уже собиралась уходить, Джини с мрачным выражением лица и пустым взглядом сидела за кухонным столом. Шарлотта даже не сразу узнала ее. Линдсей предупреждала о произошедших с ее подругой переменах, но на поверку они оказались столь разительными, что Шарлотта, не видевшая Джини после возвращения из Сараево, просто растерялась. Когда-то Шарлотта считала Джини самой красивой женщиной из всех, кого знала. Остатки этой красоты угадывались и сейчас, однако лицо утратило краски и стало безжизненным, некогда удивительно пышные серебристые волосы поредели и потеряли блеск.

Шарлотта издала невольное восклицание, но тут же перехватила предостерегающий взгляд Линдсей и взяла себя в руки. С трудом выдавив улыбку, она поспешила навстречу поднявшейся со стула Джини и с горячностью обняла ее. Джини также обняла ее, но тут же мягко отстранилась. В этот момент Шарлотта заметила, как в ее глазах блеснули слезы, но Джини – гордая и замкнутая – тут же отвернулась в сторону. Пробормотав какое-то надуманное оправдание, она взяла свою сумку и вышла из кухни.

Шарлотта повернула к Линдсей расстроенное лицо. Ей не терпелось узнать, что могло вызвать в молодой женщине такие разительные перемены, однако Линдсей не проявила желания обсуждать эту тему и уклонилась от каких бы то ни было объяснений.

* * *

– Это была Шарлотта Фландерс? – спросила Майна подругу, как только за их спинами с шумом захлопнулась дверь.

Кассандра деловито нажимала кнопки на панели, приводившей в действие охранную сигнализацию, установленную в доме ее матерью. Она в нужном порядке нажала несколько кнопок, и противное пиканье прекратилось.

– Та, с четырьмя злобными псами и как всегда беременная? Да, это она.

– О, Касс! – Майна сняла форменную школьную курточку и аккуратно повесила ее на вешалку. – Мы должны были с ней поздороваться. Она – хорошая. Она так помогла моей маме…

– Конечно, конечно, хорошая, – нетерпеливо отмахнулась Кассандра. – Только болтливая. А у нас нет времени, Майна. К тому же она все время пристает с расспросами: как твоя мамочка, где твоя мамочка? Зачем врать чаще, чем в этом есть необходимость!

– Не знаю. – На бледном личике Майны читалась нерешительность. – Я чувствую себя виноватой. К тому же мои родители сегодня вечером идут к ней в гости. А вдруг она скажет, что встретилась с нами?

– Ну и что? Даже если скажет? Они и так знают, что ты собралась ко мне.

– Но не так рано. Если она проговорится о том, в котором часу встретилась с нами, моя мама сразу почует неладное. Она поймет, что мы слиняли из школы.

– Да ладно тебе! – беззаботно бросила Кассандра. – Она и не вспомнит, что видела нас. А если твоя мама станет тебя завтра допрашивать, придумаешь что-нибудь. Скажешь, что одна из учительниц заболела. Кому какое дело! К тому времени это уже не будет иметь никакого значения.

– А если мама позвонит сюда сегодня вечером?

– Если позвонит, наткнется на автоответчик. Надеюсь, ты не забыла: мы поехали в Бас, в театр. С моей мамой. Путь туда неблизкий, после спектакля встретили друзей и поужинали с ними, а потом мама привезла нас обратно. Твоя мать считает, что раньше полуночи мы не вернемся. Ну, хватит, Майна, мы все это уже сто раз обсуждали. У нас – идеальное алиби, его не сможет расколоть даже твоя мама.

– А если кто-то из гостей у Шарлотты Фландерс проговорится, что твоя мама – в отъезде? Вдруг она сказала кому-нибудь, что уезжает в Нью-Йорк?

– Черта с два! Она плевать хотела на соседей, – дернула плечиком Кассандра, – и называет их всех «крестьянами». Тем более, что она улетела неожиданно. И вообще, Майна, кончай трепаться и поторопись! Займись северным крылом, а я возьму на себя южное. Задерни везде шторы, включи свет. Дом должен выглядеть так, будто в нем кто-то есть. Потом – поедим и переоденемся. Расслабься, Майна. Встречаемся на кухне через пять минут.

Кассандра побежала по широкой лестнице наверх. Майна, еле передвигая ногами, последовала за подругой. Она пыталась убедить себя, что и на этот раз все обойдется. В конце концов, Кассандре уже приходилось бывать на подобных сборищах: прошлым летом – в Глэстонбери, накануне Рождества – под Челтенхэмом. Сегодняшнее у Кассандры – третье, и, по ее словам, каждый раз это было просто классно!

Впрочем, Кассандре было проще – с такой-то матерью. Ее мать никогда не интересовало, куда ушла дочь, во сколько она вернулась, она спокойно оставляла ее без присмотра в огромном загородном доме, никогда не звонила, чтобы выяснить, дома ли дочка, а на шестнадцатилетие дочери подарила ей прагматичное наставление: «Старайся избегать сильных наркотиков. Используй презервативы. И помни: большинство мужчин – дерьмо».

Майна поднялась по лестнице и оказалась в анфиладе роскошных спален. Они словно рекламировали мастерство хозяйки дома, являвшейся известным дизайнером интерьеров. Майна послушно включила все лампы, задернула дорогие портьеры. Ее собственная мама никогда в жизни не дала бы ей подобного совета. Она, похоже, даже забыла о том, что дочери через несколько месяцев тоже исполнится шестнадцать, и продолжала обращаться с Майной так, будто та все еще была десятилетней девчонкой. Она переживала по поводу всего: парней, вечеринок, транспорта, курения, выпивки. Она рассматривала окружающий мир, как полное опасностей пространство, в котором ее дочь подстерегают тысячи ловушек. Несколько раз она пыталась объяснить Майне природу этих опасностей, но в конце концов всегда краснела и умолкала смущенно. Больше всего она боялась секса и наркотиков, боялась даже самих этих слов и поэтому предпочитала говорить о «мальчиках» и «всякой дряни». Время от времени она вырезала из газет заметки о нежелательной беременности или последствиях пристрастия к героину и втихомолку подкладывала их на письменный стол дочери. Эти уловки были столь наивными, что просто бесили Майну. Она комкала найденные вырезки и швыряла их в мусорное ведро, не читая.