Мировой судья, олдермен2, наконец, лорд-лейтенант3 графства Суссекс, он изнурял сам себя делами, не извлекая из этого — насколько мог судить его сын — никакой выгоды.

— Внушительный некролог, — с горечью сказал Хьюго Леоне, вернувшись домой с войны. — Однако денег на нем не заработаешь, а похвалами, как известно, сыт не будешь.

Однако все это осталось в прошлом. Теперь, чувствуя звон монет в карманах, Хьюго принял решение — правда, несколько запоздалое — потратить все деньги, выигранные прошлой ночью, исключительно на благоустройство дома.

Голос за спиной заставил его вздрогнуть.

— Как насчет вина, мастер Хьюго? Вы запретили мне спускаться в погреб, а, кроме меня, больше некому принести бутылки наверх.

— Разумеется, я сам их принесу, — отозвался Хьюго. — Вы же не хотите сломать себе ногу о каменные ступеньки? Вам лучше держаться подальше от винного погреба, Брэмуалл. И достаньте бокалы для бренди. Мы будем пить и бренди, и портвейн.

Сказав это, он заколебался. Чард наверняка начнет ломать голову, откуда взялся в их доме такой превосходный коньяк. Затем Хьюго пожал плечами. Он вполне мог купить его — а почему бы, собственно, и нет? К тому же у его отца всегда был прекрасный винный погреб — не мешало бы вскользь упомянуть об этом за разговором, как бы между прочим. Прежде всего необходимо было хорошенько напоить Чарда. Если человека как следует накормить и угостить отменным вином, он сразу утратит всю свою восприимчивость и любопытство.

Подождав, пока Брэмуэлл выйдет из зала, он подошел к стене напротив камина, обитой дубовыми панелями с резным орнаментом. Бросив беглый взгляд через плечо, Хьюго убедился, что рядом никого не было.

Пошарив пальцем, он нащупал потайную пружинку за одним из деревянных цветков, украшавших панель.

Маленькая дверца плавно открылась, Хьюго просунул руку и вытащил связку ключей, блестевших так, словно их только что смазали маслом. Затем он снова задвинул панель тайника и направился в погреб.

Наверху Леона торопила миссис Милдью.

— Самые лучшие льняные простыни — те, которые с монограммой, — говорила она. — Слава богу, прошлой осенью мы положили между ними для аромата цветы лаванды. Они пахнут просто восхитительно. А ты, Роза, разожги камин. Если вдруг похолодает или пойдет дождь, его светлость может продрогнуть.

— Уж и не знаю, как это я смогу уследить за всем сразу, мисс, — хриплым голосом отозвалась миссис Милдью. Она была очень полная и при каждом движении с трудом переводила дух. — А без Розы им там на кухне не обойтись, это так же верно, как то, что я стою перед вами. Миссис Берне одна никогда не справится, раз такие дела.

— Конечно, ей не обойтись без Розы, — сказала Леона. — Надеюсь, что и вы тоже поможете ей. — Заметив, как помрачнело лицо миссис Милдью, она добавила:

— Никто не сможет приготовить жаркое из голубей так, как вы. Помню, мой отец часто говаривал: «Подайте мне парочку голубей, зажаренных миссис Милдью, и я не променяю их на кусок самой лучшей оленины».

Миссис Милдью растаяла от удовольствия.

— Что правда, то правда, мисс Леона. Хозяин моих голубей просто обожал, а вот миссис Берне никогда бы не сумела ему угодить. «Откройте мне ваш секрет, миссис Милдью!»— просила она меня много раз. Но, по-моему, никого нельзя научить готовить. Это умение дается от рождения, вот что я вам скажу!

— Если вы подадите на стол голубей для лорда Чарда, я буду вам крайне признательна, — заискивающим тоном произнесла Леона. — Я послала Джарвиса в деревню, может быть, ему удастся раздобыть немного бараньей грудинки. На ферме как раз ощипали несколько цыплят. Конечно, обед получится не слишком роскошный, но его светлость должен принять нас такими, какие мы есть.

Миссис Милдью слегка фыркнула.

— «Такими, какие мы есть», как же! Да за всю войну мы почти ничего и не видели, кроме салата, мисс!

Миссис Милдью аккуратно подогнула простыню и натянула украшенные вышивкой и оборочками наволочки на мягкие, набитые перьями подушки.

— Ну вот и все, — сказала она. — А теперь, мисс Леона, если вы хотите голубей к обеду, мне лучше пойти на кухню.

— О, спасибо вам, милая миссис Милдью! И вот еще на случай, если я не увижу вас снова сегодня вечером.

Не могли бы вы прийти завтра с утра пораньше? Надо будет подать шоколад его светлости в восемь часов, если только он не предпочитает эль, а также горячую воду для умывания и бритья. И не забудьте хорошенько подогреть воду.

— Я буду здесь в шесть часов, обещаю вам, мисс, — заверила ее миссис Милдью. — Разве я вас когда-нибудь подводила? Даже когда Роза заболела ветрянкой и лежала в бреду — мне тогда пришлось привязать ее к постели.

— Нет, вы никогда не подводили меня, дорогая миссис Милдью, — ответила Леона.

Бросив беглый взгляд на часы, стоявшие на камине, она испуганно вскрикнула. Лорд Чард должен был прибыть с минуты на минуту, а она до сих пор не переоделась.

Она бросилась бежать по коридору — и сердце ее отчаянно колотилось не только из-за этой лихорадочной спешки, когда она оказалась наконец одна в своей комнате. Леона взглянула на себя в зеркало — беспокойный, встревоженный взгляд ее больших глаз выдавал охвативший ее страх и душевную боль.

Первое время она пыталась убедить себя в том, что с ее Хьюги не происходит ничего серьезного, даже более того, смеялась, когда он рассказывал ей о своих похождениях, словно речь шла всего лишь об озорных выходках подростка. Но когда она поняла, какие крупные суммы денег вовлечены в дело, и представила себе степень риска, на который они шли, когда она впервые столкнулась с теми людьми, с которыми общался ее брат, ей сразу стало ясно, насколько реальность далека от ее представления. Контрабанда отнюдь не была легкомысленной авантюрой!

И вот теперь события принимали все более дурной оборот. Хьюги попал под подозрение. Лорд Чард приезжает в замок, чтобы произвести расследование. Что ему удастся обнаружить?

Леона заметила, как при этой мысли внезапно побледнели ее щеки, зрачки расширились, губы задрожали, на лице появилось выражение ужаса. Она резко отвернулась от своего отражения, словно не отваживаясь взглянуть себе в глаза.

Леона поспешила в гардеробную. Среди висевших здесь немногочисленных платьев только одно подходило к случаю — из мягкого белого шелка такой тонкой и изящной работы, как будто его на самом деле можно было продеть сквозь пресловутое золотое кольцо. Это было изумительное платье, о котором любая женщина могла только мечтать; несомненно, привезенное из Франции. Его подарил ей Хьюго, и с тех пор она ни разу его не надевала. Одно дело — выпрашивать у брата деньги, чтобы заплатить кредиторам, и совсем другое — расходовать их на собственные нужды.

Она приняла его подарок, повесила платье в гардеробную, но никогда его не носила. Оно попадалось ей на глаза всякий раз, когда она доставала одно из своих старых платьев, к которым уже успела привыкнуть за долгие годы. Она сама сшила их с помощью миссис Милдью из нескольких ярдов ситца, купленного на базаре в Элфристоне.

Это были скромные, простого покроя платья, какие носили все деревенские девушки. Но белое шелковое явно выделялось среди них. Оно скорее подошло бы одной из тех элегантных светских дам, которых Хьюго встречал в Лондоне и потом с таким увлечением описывал своей сестре.

У нее не было никакого желания походить на них.

Она вполне довольствовалась своим собственным внутренним миром и сознанием того, что, в какую бы неоглядную даль ни уносило ее романтическое воображение, жизнь в замке под ее присмотром текла своим чередом.

Леона вздохнула. Почему она позволила себе размечтаться, когда у нее так много неотложных дел? Не потому ли, что ей слишком часто приходилось оставаться наедине с собой, со своими мыслями и заботами, без единой живой души рядом?

Ее отец перед смертью долго и тяжело болел. Он был уже не в состоянии говорить и только молча лежал целыми днями в постели. Когда его не стало, Хьюго еще находился во Франции, и до его возвращения Леона оставалась дома совершенно одна. И все же она никогда не чувствовала себя одинокой. Звери и птицы, море, плескавшееся за окнами, стали для нее верными друзьями и собеседниками. Она редко соприкасалась с окружающей реальностью, да и не особенно стремилась к этому. Теперь же у нее создалось ощущение, будто некая грозная сила извне вторглась в ее уютный мирок, лишив ее покоя.

Она достала из шкафа платье, и оно затрепетало под ее пальцами, как пойманный мотылек, словно она держала в руках нечто живое.

— Зачем ему понадобилось приехать сюда? — произнесла она вслух неожиданно для себя. — Почему он хочет запугать нас?

Леоне казалось, что она уже видит его силуэт на фоне парковой аллеи. Сейчас он войдет сюда — мстительный, безжалостный человек с хмурым лицом, посягнувший на ее душевное спокойствие и уверенность в будущем, пытающийся отнять у нее единственного брата, которого она так любила… И это платье, лежащее у нее на руках, в ее глазах было олицетворением его самого и того враждебного мира, из которого он пришел. На мгновение у нее возникло желание швырнуть его обратно в шкаф и остаться в своем простеньком домашнем платьице, которое она носила каждый день и которое стало как бы частичкой ее самой. Но она знала, что это вызовет досаду у Хьюго, а ей не хотелось расстраивать его еще больше.

Леона начала торопливо одеваться: прикосновение мягкого, прохладного шелка к ее телу не доставило ей удовольствия, но только усилило чувство страха. Она как раз была готова к выходу, когда из открытого окна до нее донесся стук колес подъезжающего экипажа. Даже не взглянув на себя в зеркало, чтобы убедиться, хорошо ли сидит платье, она быстрыми движениями щетки расчесала волосы и, собравшись с духом, поспешила на лестничную клетку.

И все же эта маленькая заминка избавила ее от необходимости спускаться в зал и приветствовать лорда Чарда сразу по прибытии. Опершись на перила, она молча наблюдала, как Хьюго подошел к двери и произнес тоном, полным, как могло показаться со стороны, самого искреннего радушия: