Как бы не так! Домовых совсем даже не волновали деньги в обмен на предложенную услугу. Вернее, деньги-то их интересовали весьма, но не такие суммы, которые с этих землян можно было по-честному за перелет запросить. Пилоты были кинолюбителями и давно уже подрабатывали тем, что подбирали по всей Галактике интересных пассажиров, снимали их на видео, записывали издаваемые ими звуки, а потом, в зависимости от того, что получилось, кого в фильм ужасов вставляли, кого — в мелодраму. На этот раз они явно не прогадали бы — порнографические клипы на любой планете всегда раскупались быстрее, чем горячие пончики, а уж о суммах, которые домовые могли бы заработать на этом, и говорить нечего — впереди золотые горы маячили. Одна беда — пассажир-«поставщик» оказался на сей раз не так прост.

А что? Вася тоже ведь не дурак. Вот уж кто мог в торговых делах составить достойную конкуренцию продавщице Марусе! Гном мгновенно почуял, чего пилоты от них хотят, и теперь торговался вовсю: одним перелетиком на другой конец Вселенной и обратно эти косматые не отделаются!

В накалившейся атмосфере помимо слившихся парочек летали числительные, юридические термины и нецензурные слова. Только двое из всех присутствовавших не принимали участия ни в соревнованиях, ни в торге. Нелида, испытав изначальный шок, на «гимнастов» смотрела уже без интереса, как будто не замечала даже, что они вытворяли. Беспокойство, охватившее ее еще до приземления тарелки, нарастало с каждой минутой; обхватив себя одной рукой, она кусала ногти на другой руке и ощущала напряжение и тоску, умноженные вдвое: те же чувства испытывал Бог. А она и не предполагала, что Всевышний может переживать о чем-то ином, нежели спасение мира, и что у него бывают другие, свои, глубоко личные мысли, делиться которыми он не хотел даже с собственной аватарой-дочерью.

Нелиду терзали сомнения, что удастся достичь планеты брутян, не говоря уже о победе над их Здравым Смыслом. Чувство вины жгло ее с головы до пят, ибо сама же она втянула Бога в эту безумную авантюру. Пытался ведь он ее тихонько отговорить, мол, не может один человек взять и объявить войну целой империи, но Нелида упрямо сказала: «Вот фиг-то! А как же бен Ладен?[80]». Бог и примолк. Ограничивать свободу дочкиной воли он не собирался.

А вот Вася ее идеей как раз вдохновился и сразу придумал военно-стратегический план. Нелиде план изначально понравился, но теперь он пошел наперекосяк: от «спецэффектов» даже Бог чуть с ума не сошел; тарелку захватили, да вовсе не ту, а тут еще гномы затеяли оргию! Вася тоже хорош оказался: вместо того чтобы на дальнейших задачах теперь концентрироваться, торгуется тут с домовыми, словно последний сутенер! Как может прибыль за порнофильмы ему быть важнее Конца Света?!

Нелида хоть и была, можно сказать, в присутствии одного из родителей, ощутила вдруг резкое и необъяснимое желание вернуться домой, к маме, прижаться к ней, даже залезть на коленки, как в детстве, обнять ее и... «Ч-ч-ч-черт-т-т! Вот до чего эта порнуха нормальных людей доводит! — содрогнулась она от внезапно абсурдных, крайне шокирующих мыслей. — Это уже чересчур!» И больше не в силах сдерживать чувства, она открыла рот широко и...

Что именно кричали одновременно две души, слившиеся в одном теле, история умалчивает. Конкретные слова все равно бы во всех летописях переиначили. Обшивка стен корабля домовых потрескалась так, что Богу пришлось потом использовать часть Магии на срочный ремонт. Гимнасты застыли в совокупляющихся позах с вытаращенными от страха глазами, и неприлично запахло, кажется, от самого главнокомандующего. Пилоты бросились к пульту управления. В момент все люки были задраены, и через считанные секунды тарелка оторвалась от подмосковного поля и быстро направилась по необъятным космическим просторам в сторону планеты Брут.

Как-то раз домовые после очередного визита на Землю получили фантастический доход. По непонятной для них причине кто-то из пассажиров их корабля так громко орал, что среагировали все аудиоприборы и автоматически записали тот крик в звуковом файле. Домовые продали запись с большой выгодой: она пользовалась огромным спросом во всех психологических и учебных заведениях Вселенной — слова никто понимать и не пытался, важна была интонация и страсть. Что забавно, звуками этими иллюстрировали разнообразные эмоции, как положительные, так и отрицательные, но страсть чувствовали все. На многих планетах это считали Песней Любви.

Негритянка

В полузаполненном вагоне метро Олежка тупо смотрел в прямоугольник темного окна. На фоне черного, словно из антрацита вылитого, туннеля отражались затылки пассажиров и Танькино усталое лицо. Он сидел с нею рядом, касаясь локтем ее рукава, но своего лица в том же окне не видел.

С упрямством, прежде ему не свойственным, Олежка то и дело пытался разглядеть свои контуры в зеркалах, витринах, на гладкой поверхности неподвижной воды в чашах отключенных фонтанов... Невозможность увидеть свое отражение почти не расстраивала его в первые дни послесмертия — двух пар самых любимых глаз было вполне достаточно. В глазах сестры и сына он себя видел ясно и четко, когда являлся перед ними еще тогда, в декабре. Но почему в одной из этих двух пар он вдруг перестал отражаться?

Прошло уже две... нет, кажется, три недели с тех пор, как Танька вернулась в Англию и он, сошедший следом по трапу, все это время ходил с нею рядом. Сопровождал ее всюду, весь день, с утра и до позднего вечера, словно дрессированный пес-поводырь на поводке у слепого. И ночью не отходил от нее ни на шаг, даже когда, уставшая от бессонницы, она проваливалась в тяжелый сон — вдруг да проснется и в темноте разглядит его мерцающий силуэт? Сам спать не мог, умершие не спят — Олежка осторожно садился на край кровати, подтыкал Танькино одеяло, точь-в-точь как она когда-то подтыкала ему, гладил по волосам, пока не засыпала. И всю ночь сидел рядом, не двигался, ждал ее пробуждения. Ждал, когда к ней вернется Бог.

О Плато Семи Ветров, доступном развитым душам лишь после физической смерти, Олежка знал кое-что еще до того, как ему пришлось сделать последний вдох. Оно тогда уже стало его целенаправленным выбором, и, освобожденный от страданий и боли, он перешел туда с радостью и волнением. Хоть отражение в зеркалах исчезло, он приобрел больше чем потерял: открылись возможности, о которых Олежка и не подозревал раньше. Бога в Таньке он разглядел сразу так же отчетливо, как если бы тот был шапкой Мономаха на ее голове. И когда Бог неожиданно исчез непонятно куда, Олежку это почти не смутило: в конце концов, могут у Бога быть и другие дела. Расстроился лишь, когда понял, что без Бога сестра не могла его ни видеть, ни слышать, и совершенно не мог понять, почему. Ося же видел своего папу, хоть и не был ничьим аватаром.

«Должно быть, в Таньке намного больше Здравого Смысла, и он ей мешает, — думал Олежка. — А Ося пока еще до него не дорос, в любом ребенке Магия сильнее, чем у взрослых, к тому же наш Ося — особенный. Но ведь и Танька существо не простое. Боги-то аватарами кого попало не выбирают...»

Он решил пробудить в сестре Магию. За несколько недель послесмертия Олежка успел кое-чему обучиться — мелкие чудеса мог творить. Да и условия в Англии оказались вполне подходящими — Магия после Нового года так и бурлила.

Недолго думая Олежка устроил обильный, невиданный для этой страны снегопад. «Пусть будет для Таньки и чудо, и радость», — надеялся он, вспоминая, как раньше сестра скучала по белой зиме.

Снег падал целую ночь, крупные хлопья, переплетаясь в воздухе, красиво окутывали деревья и крыши, и все вокруг было похоже на сказочный мир, которым правила Снежная королева. А Танька смотрела в окно глазами, полными слез, — никакой радости на лице и в помине не было. О чем думала, непонятно, читать ее мысли Олежка не мог. Утром она злилась вслух на «дурацкие weather conditions[81]», которые «загонят в задницу all public transport[82]», и вместо того, чтобы, плюнув на все, пойти с горки кататься или лепить снеговиков, как это делали почти все дети и взрослые вокруг, села в машину и поехала на работу.

Здравомыслие вышло ей боком — шесть часов она просидела в пробке, а потом, уставшая и голодная, еще и попала в аварию. Олежка едва успел предотвратить непоправимое. Танька отделалась синяками, машине досталось больше — ее, изрядно помятую, сразу отправили в металлолом. «Ну да это все ерунда!» — подумал Олежка и наутро смыл остатки снега проливным дождем.

Глядя в окно на дождь, Танька еще больше расстроилась — чего-чего, а сырости она терпеть не могла. «Подожди, подожди, это нужно, чтобы пробудить в тебе Магию!» — кричал Олежка. Сестра не слышала, но он не унимался. Она вышла на улицу, злобно хлопнув дверью — предвкушала сырую прогулку до станции. Минуту возилась с зонтом, даже не сознавая, что дождь перестал — резко и неожиданно, едва она за порог шагнула. Танька распахнула зонт и, не услышав ударяющихся об него тяжелых капель, посмотрела вверх. Небо было чистым и ясным — ни единого облачка. «Хм, очень странно...» — произнесла она без особого энтузиазма.

Дождь полил с новой силой, едва она села в поезд. «Bloody England[83]», — ворчала Танька себе под нос, прижавшись холодным лбом к запотевшему стеклу.

Зонт перед прибытием на вокзал Малибоун был наготове. Но стоило ей выйти из поезда, как дождь опять прекратился. «Значит, до офиса доберусь-таки в сухой обуви», — сообщила себе Танька, нисколько не удивившись.

«Ах так?! Ну вот тебе!» — рассердился Олежка, и с неба хлынуло так, что в считанные секунды в Танькиных туфлях захлюпала вода, а одежду можно было выжимать.

«Бл-ли-и-ин!» — выругалась Танька, нырнув под крышу вокзала. Через минуту туда заглянуло солнце, и она зашагала по улице — поспешно и неохотно, то и дело поглядывая на небо. Прямо над нею выгнулась яркая радуга, такая огромная и фантастическая, что все пешеходы замедлили шаг и задрали головы вверх.