«Я Бог, — ответило существо внутри. — А имя мое называть нельзя».

Понятно — с ним можно общаться, ничего не произнося вслух — достаточно фразу в голове сформулировать. Удобно вполне: можно разговаривать, не открывая рта и не привлекая внимания посторонних, а то ведь вполне мог кто-нибудь да за дурочку счесть.

«А как же мне к вам обращаться? Называть папой я вас вряд ли смогу, простите».

Бог рассмеялся: «Нет, папой, пожалуй, не надо, к такому обращению я сам не привык. Называй меня просто Бог, без формальностей. Можно даже на ты».

«Бог так Бог, — согласилась Нелида. — А имени твоего почему нельзя называть?»

«А оно у меня хм... труднопроизносимое. Ты наверняка и сама догадаешься когда-нибудь, как меня зовут, но все равно по имени не называй лучше». — Бог явственно зевнул. — «До сих пор проснуться не могу окончательно. Не мешало бы кофейку, ты сама не против? Без тебя мне его не попить, может, сходим в твое любимое кафе на Спиталфилдс-маркете? Местечко приличное, всего в двух шагах, и смена твоя уже на подходе».

Раздался мелодичный звон, сопровождающий остановку лифта, и через секунду стеклянные двери офиса разъехались в стороны, пропуская очередного «живого оператора».

***

— Buon giorno, signorina![63] — приветствовал Нелиду знакомый владелец маленького кафе. Имени его она не знала, но всегда с ним здоровалась вежливо. — Вам капучино и круассан с миндалем, как обычно?

— Doppio espresso, per favore, signor Roberto![64] — опередил ее Бог.

— Но я не люблю эспрессо вообще! — возразила Нелида, вращая зрачками глаз, будто собралась вывернуть их внутрь, — забыла, что с Богом вслух говорить не стоит. Его нахальное использование ее речевого аппарата было уж чересчур неожиданно.

Синьор Роберто заулыбался широко: очевидно, ему понравилось, что «синьорина» обратилась к нему по имени.

— Как вы похожи на свою маму, синьорина! А без очков — особенно! Я даже не замечал за ними ваших прекрасных синих глаз — точь-в-точь таких же, как у нее. И она тоже всегда спорит сама с собой: капучино или эспрессо, эспрессо или капучино — ciò che una donna bella [65]...

Нелида раскрыла от удивления рот. «Молчи! — прошептал Бог. — И рот закрой, а то в него залетит жирный лондонский голубь. Бери мой эспрессо и пойдем вон за тот дальний столик, я тебе сейчас все объясню».

— Grazie![66] — сказал он вслух хозяину кафе. — Я покурю, пока у вас тут нет посетителей, не возражаете, синьор Роберто?

— Но я не курю вообще! — зашипела Нелида.

«Ш-ш-ш... моя девочка, — сказал Бог, но слышно было ей одной. — Уж ты прости мою мелкую прихоть. Вообще-то я тоже практически не курю, но захотелось — сил нет — переволновался за прошлую ночь».

Роберто подмигнул Нелиде и положил на поднос рядом с маленькой чашечкой кофе пепельницу, зажигалку и «Данхилл» с ментолом, будто не сомневался, что она втихаря курит и даже знал сорт ее сигарет. Нелида молча взяла поднос и отошла за столик, куда указал Бог.

«Можно я сначала круассан съем? — обратилась она к нему жалобно. — А то курение у меня аппетит отобьет».

Бог тяжело вздохнул, видимо, курить ему хотелось невтерпеж.

«Надо же, как вы с Танькой похожи — у Роберто даже сомнений нет, что ты ее дочь. Ей, кстати, тоже до одури нравятся круассаны. Вот эти самые, с миндалем».

«Кто такая Танька?!» — едва не поперхнулась Нелида. Сюрпризы накатывали на нее все утро один за другим.

«Моя бывшая аватара. Вы с ней похожи как близнецы, только она старше. По возрасту вполне тебе в матери годится, не удивительно, что Роберто принял тебя за ее дочь. И это кафе она посещает частенько».

«Почему бывшая? А мы с ней не сестры, случайно, а? — если бы Бог имел собственное тело, Нелида пихнула бы его в бок: мол, признавайся, кого ты там наплодил еще. — С чего иначе мы с ней похожи-то?»

«Нет, кровными узами вы с ней не связаны. Почему ты настолько похожей на нее получилась — сказать не могу, сам удивляюсь. А бывшая она, потому что с сегодняшнего дня моя аватара — ты. Моя единственная и неповторимая дочь. Я двадцать один год этого ждал, с того самого момента, когда пришел под видом дежурного врача в родовое отделение Института акушерства и гинекологии...»

Место это было престижное, пациентки в отделении почти сплошь жены или дочери знаменитостей или видных деятелей. Даже жена африканского посла там лежала — в одной палате со мной. Она была добрая и смешная, такая немного дурочка, иногда плохо себя вела, и ей нянечки строго говорили: «А я мужу скажу!» Она отвечала: «Ой, не надо…» — и пряталась под подушку. Всю еду ей носили из посольства, потому что кормили нас, несмотря на престижность, неважно и после родов всех быстро выписывали. Меня туда положили благодаря маминым связям, и она сама придерживалась мнения, что роженицам в том институте хорошо, а детям хуже, решив, соответственно, что мне рожать надо именно там, потому что рожать я не умею. Оказалось, не умею, действительно.

Поступила я туда тридцатого декабря, на целый месяц раньше срока, но вечером тридцать первого у меня начались схватки. В новогоднюю ночь на все отделение только один врач дежурил, да и тот какой-то новенький, соседки по палате, которые давно там лежали, говорили, что видели его впервые. Кроме меня там больше ни у кого схваток не было, но ровно в полночь на скорой привезли еще одну роженицу. Кажется, после аварии, потому что она была без сознания и в крови. Новенький врач спасать ее кинулся. Я осталась одна, и ко мне не подходил никто. Больно и страшно мне было — все плыло перед глазами, и ребеночек мой уже прорывался наружу, я закричала.

Вдруг рядом возник, словно из моих галлюцинаций сотканный — не то акушер, не то санитар в накинутом наспех белом халате. Хотя, может, он не был ни тем ни другим — на голове у него была нелепая фуражка с синим околышем, медики такие не носят, скорее шоферы лимузинов. Ну, если его не вызвали, конечно, с какой-нибудь новогодней вечеринки и эта фуражка не была частью маскарадного костюма. Он сказал мне почему-то по-английски: Push![67] — и вытащил из меня дочку щипцами. На голове у нее оказалось два синяка, но вообще-то она была крепенькая и здоровая, несмотря на то что недоношенная на целый месяц.

А про ту женщину, что в ночь моих родов на скорой после аварии привезли, я лишь слышала от соседок по палате, что новенький врач ее буквально с того света вытащил. Но вот ребеночка спасти не смог, он у нее мертвый родился...

***

«Жуть какая — оставили целое отделение без врачей на всю ночь! Выходит, и меня не спасли бы, если б тот акушер-санитар в фуражке вдруг рядом с мамой не оказался?» — Нелида слышала раньше эту историю от Варвары, хоть и не знала тогда, кем, в действительности, был тот «новенький врач».

«Все было предусмотрено, — ответил Бог. — И меры приняты, чтобы никаких экстренных случаев в ту ночь в отделении не происходило. Я сам отправил всех врачей на вечеринку: чем меньше свидетелей было бы при рождении моей дочери, тем лучше. Но над своей аватарой на какое-то время потерял контроль, откуда мне было знать, что ее, беременную к тому же, угораздит попасть в аварию?»

«Так той женщиной, у которой ты не смог ребенка спасти, была твоя аватара?..» — Нелида округлила глаза, рот скривился точь-в-точь, как у Таньки, еле сдержалась, чтобы эту фразу вслух не произнести. Роберто поглядывал на нее из-за барной стойки, усмехался, видимо, ничто в ее поведении ему не было чуждо.

«А кто же еще, — подтвердил Бог. — Если бы это была другая какая-то женщина, даже из моих подопечных душ, я просто бы отрезвил и привел туда всю бригаду врачей. Но положение было настолько критическое, что спасти ее могло лишь божественное вмешательство. И Варвара уже начала рожать, кричала от страха и боли, но отойти от Таньки я никак не мог. Пришлось звать на помощь Мистера Джона».

«Того англичанина в фуражке, который принял у мамы роды? И кто же тот Мистер Джон? Акушер? Санитар?»

«Он еще один Бог. Единственный из других шести, кто более или менее благосклонно ко мне относится. Он и вдохнул в тебя свою душу, а я из-за Таньки не успел это сделать».

Кольца розоватого дыма пускались через ее ноздри к низкому потолку маленького кафе — Нелида и не заметила, как успела закурить. Запах никотина, как ни странно, отвращения не вызывал — наоборот, она, кажется, получала удовольствие. Маленькие глоточки эспрессо между затяжками блаженно растекались по жилам. В голове все становилось ясным и четким, а тело наполнялось энергией, которой раньше не придавали ему даже эклеры и ванна. Мысли, которые только что роились в ее голове хаотично, сложились теперь, словно детские кубики с фрагментами разных картинок на гранях; и чтобы все изображения посмотреть, оставалось лишь аккуратно их повернуть с одной грани на другую. На каждой был ответ на вопрос, ожидающий своей очереди, но тот, что она задала, едва не открыв рот, возник, словно лишний кубик:

«Слушай, Бог, а ты не наркоман, случаем? Мне бы не хотелось приучать свой организм к различного рода допингам ради твоих удоволь...» — Нелида даже прикрыла рот, будто вопрос сорвался-таки с губ, такой неожиданный и бесцеремонный, что вряд ли она его сформулировала, но не задавал же Бог вопросов себе самому…

«Ну-ну, не тушуйся, нормальный вопрос, — засмеялся Бог. — Помимо меня в тебе еще масса своих магических ресурсов, Здравый Смысл не все контролировать может. Эффекты, которые испытывает твой организм, не от кофе и сигареты, а просто твоя Магия соединяется с моей. Ты и без всяких допингов сейчас вполне могущественное существо, а покурить мне просто так захотелось — у Роберто хорошие сигареты и кофе ничего. Нет, я не наркоман. Какой твой следующий вопрос?»

«Про Роберто, — Нелида затушила сигарету. — С чего он взял, что у меня глаза синие? Или, может быть, он дальтоник?»