— Восемь! — прокричал квинтет.

Неподалеку от бани часы на башне пробили полчаса до полуночи. Где-то рядом мегафоны объявляли о народных гуляньях на Пушкинской площади. Словно законопослушные граждане, направились туда и брутяне — организованно, всей толпой. Боковые улицы и подземные переходы перекрыл ОМОН, крепкие парни в пластиковых полумасках никуда никого не пускали. Но нигде никакой агрессии — мир и в человецех благоволение...

— Семь!..

Шампанское

Ди выпорхнула из такси, словно зимняя бабочка из оттаявшего кокона. Минуты две она стояла возле открытой дверцы машины, пока, с паровозом под мышкой, не вылез оттуда ее «маленький увалень». Ося двигался еле-еле, как усталый цирковой медвежонок, — он почти засыпал на ходу, пока под светящимся окном угловой квартиры на втором этаже не услышал вдруг стройный дуэт:

«К подъезду подкатил кабриолет,

Вы вышли в платье цвета фиолет...»

— Мама Таня! — обрадовался малыш, узнав родной голос.

Петь вдвоем у Таньки с Лехой получалось ладно и лихо, музыкальным слухом не были обделены ни та, ни другой, и репертуарчик общий нашелся. Варвара сидела рядышком, пила из хрустального фужера маленькими глотками, недоумевая, что, собственно, в этом Шатонефе особенного. Танькин бокал стоял нетронутым, она, пока гитару настраивала, кажется, и совсем про него забыла.

«Вот вам рука, идемте в казино.

Там плещется янтарное вино...» —

продолжали они с Лехой, и никто из троих даже не заметил, как в квартиру вошли еще двое.

«Надеюсь, вы танцуете фокстрот?»

— Вау! — воскликнула Ди. — Танька! С каких это пор ты снова взяла в руки гитару?

Она стояла в дверях, яркая и красивая, черные кудри непослушно торчали в стороны от избытка энергии, брови дугой, глаза синие — не круглые и не раскосые, а очень подходящие к бровям. Забавно было бы посмотреть на трех женщин, вздумай они вместе отправиться на прогулку. Ни один художник не смог бы нарисовать их трио даже похоже, не то что достоверно. Варваре, пожалуй, подошел бы Дейнека или какой-нибудь русский передвижник, Таньке — Пикассо, а в каком-то настроении даже и Гойя, а Ди больше всего подходил Ватто или, после нескольких рюмок, — Ренуар.

Ося подбежал к Таньке, обхватил ее пухлыми ручками, зашептал в ухо. Танька отложила гитару, посадила его к себе на колени и стала шептать что-то в ответ. Оба смотрели — то друг на друга, синхронно кивая, то в угол кухни, словно видели там кого-то, но Ося все чаще бросал восхищенные взгляды на Варвару, выгибая брови точь-в-точь, как его матушка.

— Отлично устроились! Что пьете? Ого! — Ди уважительно постучала наманикюренным ногтем по винной этикетке, плюхнулась на табуретку и налила в пустой бокал себе. — Ну, с наступающим?

Чокнулись три хрустальных фужера с красным и одна рюмка с водкой.

— Ух! — одобрительно крякнул Леха и поднес к ноздрям корку хлеба.

— У-м-м... — неуверенно промычала Варвара и на всякий случай сделала еще глоток.

— Упс... — недоумевающе произнесла Танька и уставилась внутрь фужера.

— Shit![49] — брезгливо фыркнула Ди, и дуги ее прекрасных бровей взлетели на лоб.

— Хо-хо-хо! — радостно прокричал Ося. Он с большим интересом наблюдал, как менялись выражения четырех лиц. По крайней мере, трое поняли наконец, как себя чувствует Санта-Клаус, вынужденный в силу служебных обязанностей залезать через печные трубы в дома, где ему оставляют печенье и молоко вместо виски.

— Что это вообще? — спросила Ди с явным вызовом, словно ее попытались отравить.

— Не знаю, но это, пожалуй, не Шатонеф... — робко предположила Танька. — Я вообще-то ни разу не пила его урожая девяносто шестого, но мне кажется, что туда налили... Как ты думаешь, что это? — спросила она Осю.

— Компот! — сказал он, сделав глоток. — Но компоту я не хочу, мы с мамой недавно ужинали. Можно я лучше пойду, поиграю с гномами?

— А гномы ушли в гости, Осенька, — ласково обратилась к нему Варвара. — Но они придут утром, и ты сможешь покатать их на паровозе.

Ося, недолго думая, перелез на колени к Варваре и начал расспрашивать, как зовут гномов, сколько им годиков, к кому в гости они отправились и на чем поехали. Теперь она зашептала ему на ухо, и оба приняли заговорщицкий вид.

— Ну что, девушки? Еще по одной? — осведомился Леха. — А то — как-то... знаете ли... — он сиротливо посмотрел на мизерные остатки водки в бутылке.

— Да, только… — залилась от смущения Танька — ей стало жутко неудобно, что притащила такую дрянь. — Давайте я схожу в магазин, что ли, куплю что-нибудь еще. Есть у вас тут рядом круглосуточный?

— Есть «Перекресток» за углом, — ответила Варвара. — А мне можно с тобой?

***

Брутяне дошли до Моссовета и тусовались на проезжей части. Взад и вперед по широкой улице ходили группы людей, плавно, степенно и неторопливо, будто подтягиваясь на посиделки в клуб, разве что семечек не лузгали. Кое-где чинно пили вино или водку, разливая в бумажные стаканчики, медленно опорожняя их и аккуратно относя к урнам. Границу Пушкинской площади оцепил очередной милицейский кордон, отлавливая любого, кто, казалось, без всякой охоты, пытался проникнуть внутрь. Вялых до невозможности нарушителей неспешно засовывали в автозаки, хотя «жертвы», скорее, лезли туда добровольно, и все это выглядело, как в замедленном, скучном кино.

— Кому это пришло в голову нарядить Юрия Долгорукого в костюм деда Мороза? — недовольно спросил низкий голос в толпе.

— Вероятно, сработал закон магического баланса! — словно оправдываясь, еще ниже ответил другой. — В природе ничто не исчезает вникуда и не появляется ниоткуда! Интересно, где еще обнаружатся исчезнувшие из магазинов карнавальные костюмы и шампанское?

***

— Вишен хочешь? — спросила Танька, когда они вдвоем с Варварой вошли в освещенный торговый зал. Непонятно откуда на головах у обеих возникли маскарадные красные колпачки, обшитые искрящимся искусственным мехом.

— Хочу, только у нас зимой вишен не продают, разве только мороженые.

— А это, по-твоему, что? — Танька показала на пакетики с крупными, темными, почти черными, свежими ягодами.

«Ничего она не понимает в вишнях, — подумала Варвара, улыбнувшись, — но черешню, я, пожалуй, даже больше люблю».

В пустом супермаркете они были единственными покупательницами. В одной руке Варвара держала корзинку с продуктами, пальцы другой переплетались с Танькиными. Они смотрели друг на друга не отрываясь. Глаза у Таньки сами были словно большие черешни и отливали фиолетовым, казалось, загляни чуть глубже — утонешь...

— А пить что будем?

— Не знаю, Танька... Мне... все равно. Когда ты рядом, я и так словно пьяная, — Варвара почувствовала, как Танька сильнее сжала ее пальцы.

— Тогда шампанское? Ведь ты его любишь, кажется?

— Люблю, но оно исчезло куда-то из всех магазинов дня три назад. К празднику раскупили, наверное, а я не подсуетилась.

— Наверное, ты не туда смотрела, — Танька взяла Варварино лицо в свои руки и повернула его по направлению к полкам, сплошь уставленным бутылками с высокими горлышками, закрученными серебряной и золотистой фольгой, — сухое, полусухое, сладкое, брют, «Вдова Клико», «Дом Периньон», «Моэт и Шандон»...

Варвара ахнула:

— Это ты колдуешь опять? Или творишь иллюзии?

— Ну что ты... Магазин, вишни, шампанское — все настоящее, — Танькины глаза блеснули зеленым, и, приблизив губы к Варвариному уху, она прошептала, хотя их никто и не слышал: — А колдуешь сейчас — ты...

Варвара затаила дыхание и закрыла глаза, ощущая, как снова внутри стал перекатываться вверх и вниз огромный искрящийся шар, наполняя теплом и светом и ее, и Таньку, и большой торговый зал. Танькины губы проскользили от мочки уха вниз по щеке — Варвара чуть наклонила лицо, еще мгновение — и они встретились бы губами, но Танька отвела голову:

— Пойдем? Или нам нужно еще что-нибудь в магазине?

— Ну... если каким-то чудом здесь появилось шампанское, может быть, появились и торты? Я бы купила, пожалуй, по случаю дня рождения дочки, ей завтра исполнится двадцать один. Самой-то ей больше эклеры нравятся, но раз ее с нами нет, давай купим торт для нашей компании? Ося, наверное, сладкое любит?

— Любит, конечно! Обязательно купим, тем более повод такой замечательный: день рождения дочери — это и твой праздник тоже. Где тут, кстати, продаются цветы?

***

Двое брутян набрались простодушия, коим необходимо запастись в безумных количествах, чтобы с ОМОНом поговорить, и подошли к одному в оцеплении.

— Господин милицанер, нам возле Красной площади сказали, что все народные гуляния — на Пушкинской, а мы тут словно в мертвую зону попали. Нам, может, за этот кордон надо выйти, чтобы до гулянья добраться? — спросили они.

— На Пушкинской нет гуляний, все гулянья на Красной площади, — ответил «милицанер».

Брутяне пошли обратно. До полуночи осталось пять минут.

***

Варвара вдыхала аромат желтой розы, трепетно прижимая высокий стебель к груди правой рукой. В своей левой Танька тащила пакеты с шампанским, тортом и черешнями, пальцы свободных рук не расцеплялись.

— Почему… почему я себя чувствую рядом с тобой такой безумно счастливой? — спросила Варвара скорее себя, чем Таньку. — И будто знаю тебя давным-давно, а ведь мы только недавно встретились...

— У нас с тобой, думаю, кармическая связь.

— Это как? — Варвара насторожилась.

— Любая встреча может кармической оказаться, — Танька вдруг заговорила серьезно и без малейшей лирики, как преподаватель кафедры. — Если люди встречаются и не могут расстаться, скорее всего, им предстоит что-то решить вместе — в одиночку они это сделать не могут. Не решат в этой жизни — придется в следующей. Наша с тобой проблема, наверное, тянется уже несколько перерождений, решить ее мы не можем никак и встречаемся снова и снова. Во всяком случае, мне так кажется. Ну, или вот с соседом у тебя наверняка кармическая связь...