Одна из двух «промывальщиц» тем временем украшала свое жилище: с прибитых под потолком гвоздиков струился по стенам дождь из тонкой фольги, по занавескам совсем не по-зимнему порхали бумажные бабочки. Старенький монопроигрыватель, каких во всей Москве осталось штук пять или восемь от силы, вращал заезженную грампластинку с выцветшей красной наклейкой и едва различимыми буквами “I’0 0XX00XXX X0 see XXe light”. Сжимая в руке недавно купленный баллончик с блестками, словно микрофон, Варвара пела так громко, что было слышно соседям:

Used to ramble through the park

Shadow boxing in the dark

Then you came and caused a spark

That's a four-alarm fire now![43]

Нарочито кривя рот, она выдвигала вперед одно плечо, отводя другое назад, и повторяла движение справа налево, слева направо перед большим пыльным зеркалом. «Можно ли ощутить, что чувствует Танька и о чем думает, если копировать ее жесты?»

Зазвонил телефон. Бросившись к нему бегом, она уронила аппарат, поймала его на лету, схватила трубку, выдохнула взволнованно:

— Танька?..

— Варвара? Привет, это Ди, — удивленно ответил другой знакомый голос. — А Таньки нет у тебя?

— Таньки нет у меня... — эхом отозвалась Варвара, закусила губу — слезы по-идиотски закапали по щекам.

— Какая досада! Она мне нужна срочно, а я нигде не могу ее найти. Если объявится, скажи ей...

— Скажу, — Варвара вытерла слезы тыльной стороной ладони, сжимающей волшебный баллончик, и тихо положила трубку. На минуту взгляд зафиксировался на баллончике: вспомнив первую встречу в магазине, она улыбнулась, нажала на пимпу и направила искрящуюся струю в центр комнаты. Блестки взвились в воздухе и почти моментально осели, невзрачный линолеум засеребрился.

— Проверено, призраков нет, — вздохнула Варвара. — Значит, встречать Новый год мне придется одной.

Она заглянула в шкаф — лишний раз убедиться, что и там никого нет: ответственные молодожены еще с утра отправились в гости к другим гномам. Лидеру на сей раз обособляться от народа было непозволительно, да у жены к тому же открылся доселе неведомый токсикоз — такое явление муж-неврастеник терпеть не мог совершенно и отправлялся в общину с надеждой, что там, среди женщин-гномов, найдется от этого мощное средство.

У Варвары оставался единственный способ избавить себя от одиночества в Новый год, но зато самый надежный: позвать Леху.

Сосед долго ждать себя не заставил — явился при полном параде: наспех выбритый, с приклеенными к щеке и подбородку белыми точечками туалетной бумаги. Поверх чистой рубахи в клеточку он надел любимый жилет со множеством карманов непонятного назначения. Брюки были на нем из добротного вельвета, тапочки — совсем новые. Даже носки, как выяснилось, были только что куплены в киоске возле метро. У Лехи вообще отношения с носками были весьма непростые. Дома он их повсюду раскладывал. Не грязные, вовсе нет, грязные он стирал — батарея в ванной вечно была завешана постиранными носками. Новые пары он покупал через день и раскладывал по квартире — они лежали на кухонном столе, на телевизоре, в изголовье кровати, на холодильнике... Все носки черные. С последней женой он еще вечно ругался из-за того, что постиранные она с батареи снимала. А вот когда та взяла да целую кучу новых носков просто выкинула ему назло, он даже не заметил.

Из целлофанового пакета супермаркета «Перекресток» Леха вынул бутылку водки и две коробочки с капустой провансаль. Он любил покупать салаты в этих пластиковых коробочках — по чуть-чуть в каждой, а салаты в них могли быть вполне одинаковыми... Покупка салатов была Лехиной не последней попыткой заполучить женское внимание, хоть добиться его тому, кто скелетообразен, беззуб и ходит зимой в сандалиях, потому что лень искать теплые ботинки, — проблематично. Но эту проблему Леха решил. Самые отзывчивые во всей Москве женщины — это продавщицы развесных салатов. Они только рады заполучить постоянного покупателя: им скучно и одиноко, поэтому очаровать их легко — достаточно лишь имена запомнить. А Леха к тому же расспрашивал их о жизни, дарил символические подарки, и они в ответ уверяли, что ему больше тридцати восьми не дашь, и смеялись над его шутками. Иногда он проверял искренность их симпатий — просил продать сто граммов салата в долг, хоть деньги у него и были. «Вам — конечно!» — говорили продавщицы, и он уходил счастливый...

— Как там наша соседка, пришла в себя после того, как ты ее проводил? — спросила Варвара, когда Леха провозгласил тост за «все, что было в старом годе».

— Степанида-то? У, да она та еще фря! — вздрогнул сосед, выпив залпом первую рюмку. — Вроде интеллигентная женщина — в квартире у нее все чин-чинарем, салфеточки, пианина с канделябрами, на полу ламинат. Ну, мужчины-то в доме нет, это я тебе сразу скажу, да только она, как только я к ней вошел, вдруг начала разговаривать, словно мужик какой, басом! Тут же потребовала, чтоб я убирался поскорее. Во стерва — сама напилась до потери пульса, а потом приличного человека — меня — за дверь выставила. Да ну ее в баню, если б она мне как баба приглянулась, еще куда ни шло, а то ведь и нет. Я, Варюх, однолюб. Варь, ну ты че не пьешь-то совсем? Может, давай поцелуемся?

Варвара отодвинулась инстинктивно, смахнув нечаянно мобильный телефон. Тяжеленький и старомодный — явно не из последних моделей сотовых, — он описал дугу, на секунду завис в воздухе и плавно опустился в ладонь, издавая журчащую трель.

— Алло, я слушаю, — произнесла Варвара, прижав телефон к уху.

— Привет, — услышала она в трубке легко узнаваемый, казавшийся самым красивым во всем мире, голос. — Варвара, извини, если я тебя отрываю от чего-либо, но мне очень нужно тебя увидеть. Можно я к тебе сейчас приду?

***

Широкоскулые приближались к центру праздничной Москвы сначала поодиночке, а потом, подчиняясь комфортному чувству общности, стали объединяться в группы. В десять часов вечера совершенно неожиданно целая толпа брутян обнаружила себя на станции метро «Охотный ряд». Милиция и ОМОН уже успели перегородить вход на Красную площадь. Расставленные в разных местах по периметру их обороны рамки вызвали у брутян неясные воспоминания. Ради эксперимента они ходили под рамками взад и вперед, но ничего не чувствовали. При каждом заходе под рамкой внутрь огороженного пространства милиционеры обращались к ним с одним и тем же вопросом:

«Спиртное есть?»

***

«Заметает пургой паровоз,

В окна брызжет морозная плесень...»

— старательно выводил уже сильно накаченный Леха на редкость хорошо поставленным голосом.

Варвара покусывала от волнения ногти. «Танька... Танька сейчас придет... О Господи. И Леха тут, блин!» Присутствие соседа казалось ей совершенно неуместным, хотя Танька, скорее всего, даже и возражать не будет, но Варваре ужасно хотелось остаться с нею наедине.

— Лех, слушай, ко мне придут сейчас... — выпроваживать соседа ей было неудобно, сама же его позвала. Только Вася способен был Леху выгнать какими-то трюками, но где же Вася, когда он так нужен?

— Не понял? — поднял на Варвару Леха свои затуманенные глаза. — Придут? И-и-и хто? Любовник?

— Моя подруга придет, Танька.

— А... Ну, па-адруга это ни-че-во-о-о! Па-адруга — эт-то все-даки жен-н-нчина, а жен-нчины — это а-а-атлично! — и продолжил душераздирающим баритоном:

«Не печалься, люби-и-и-мая,

За разлуку прости-и-и меня-а-а...

Я вернусь раньше времени...

и... в окно постучусь!»

Леха замолк, придав лицу трагическое выражение, чтобы дать Варваре прочувствовать могучую лирику песни. Он сделал глубокий вдох, прежде чем перейти ко второму куплету, но его перебил звонок в дверь.

Еще у порога Танька затараторила без единой паузы, слова извергались из нее, как лава из огнедышащего дракона:

— М-м-море брутян возле Красной площади, входят и выходят через магнитные рамки, их там, наверное, для сканирования бомб расставили, пока вроде бы ничего не взорвали и никого не задержали, все тихо-мирно, возле рамок тумбочки, милицанеры всех спрашивают, есть ли спиртное, несколько бутылок пива на этих тумбочках выставлено, шампанское не один дурак не оставил, все проносят внутрь водку и сразу же начинают пить, ну вот я тоже шла мимо магазина, представляешь, шампанского там нет и в помине, все полки в винном забиты лимонадом «Тархун», а среди них Шатонеф-дю-Пап каким-то чудом, девяносто шестой урожай, представляешь, я глазам своим не поверила, такое и в Харродзе[44] редко встретишь, ну, в общем, вот я купила его нам с тобой, прекрасно выглядишь, кстати, как ты поживаешь вообще?

Она вручила бутылку красного вина обалдевшей от радости Варваре, чмокнула в щеку и тут же двинулась на кухню, не раздеваясь и не дожидаясь ответа. Варвара так и застыла с бутылкой в руках возле открытой двери, глупо улыбаясь открытым ртом.

— С наступающим! — Танька протянула Лехе руку для приветствий. — Меня Танька зовут, а вас как? — и прежде чем Леха успел представиться, она чмокнула и его тоже.

— Как-кие у тебя подру-у-уги! — восхитился Леха, зыркая по очереди то на Таньку, то на Варвару, которая, заметив Танькино касание Лехиной щеки, моментально очнулась, с грохотом захлопнула дверь и ринулась на кухню, словно ревнивая Багира.

— Ты одна, без Робина? — спросила она Таньку ехидно.

— Робин улетел вчера обратно в Лондон, — передернула та плечом недовольно и тут же приняла ироничный тон: — Прости, но я не знала, что у тебя тут особое пати, куда можно только с партнерами, — она скосила глаза на Леху, который уже разливал на троих.

В момент устыдившись вспышки ревности, Варвара едва подавила порыв обхватить Таньку, прижать к себе и не отпускать долго, долго... Робко-робко погладила ее по руке:

— Да это сосед мой, Леха, я тебе про него говорила когда-то. Спасибо, что пришла, я скучала.