Танька вытащила из кармана зеленого плаща маленькую плитку и зашуршала желтой оберткой с красными буквами «Гематоген детский».

— Хочешь? — протянула она кусочек Варваре.

Варвара отрицательно покачала головой с грустной улыбкой и ласково погладила Таньку по спине.

— А вот для народов Севера сырое мясо, рыба, кровь — это не только питание, которое содержит полный спектр витаминов и микроэлементов, но и лекарственные средства, — тихонько продолжил тем временем Амвросий, как опытный специалист-диетолог, наставляющий несмышленого студента-медика. — Сырая печень оленя является первым средством против цинги, так как содержит много витамина С.

— Витамина С? Откуда он в сырой печени? Внутренности оленя — это ведь не смородина и не апельсин...

— Витамин С легко синтезируется в печени из глюкозы, — продолжил свою «лекцию» тот, кого называли Амвросием. — Примерно столько же содержится в малине и крыжовнике. Вторым средством против цинги является кровь моржей, люди с тяжелым малокровием встают на ноги, ежедневно получая сырую печень, а свежая кровь успешно лечит «куриную слепоту». Сырую кровь употребляют кочевые монголы, жители Тибета и Андов, народы Крайнего Севера. Африканские масаи смешивают кровь козлов или быков со сквашенным молоком. Загущают ее на огне. А потом наворачивают с кашей из пшена и бананов!

Амвросий аппетитно почмокал губами, словно пробуя эту кашу на вкус.

— Чукчи кровь греют, пока она не свернется. Отделившуюся сыворотку выпаивают собакам, а комья крови высушивают и складывают в мешок, заливая тюленьим жиром. Затем из таких «бульонных кубиков» варят суп. Предки этих самых людей, что молятся здесь сейчас перед нами, когда-то, устав в походе, валили коня, прокалывали стрелой вену и, приникнув губами к ране, выпивали до пол-литра крови. А потом замазывали рану глиной. Двадцати коней хватало, чтобы в отсутствие пищи поддерживать боевой дух одного всадника в течение похода. Двести-пятьсот граммов теплой не свернувшейся крови позволяли раненому воину наутро проснуться здоровым и продолжить поход.

— Что ж, им это нужно! — вставил Лукьян, — у латентных вампиров наблюдается упадок сил...

«А при упадке сил очень полезны... фисташки!» — вспомнила Варвара последующую фразу, не подозревая даже, о ком те двое вели разговор три дня назад. Она с нежностью смотрела на хрупкую женщину, свернувшуюся калачиком на ее диване. А ведь Танька часто засыпала днем и иногда уносилась куда-то ночью, да и все прочие признаки «латентного вампиризма», на которые указывал некто Лукьян, казалось, ей были присущи. Но Варваре было все равно, являлась ли ее новая подруга вампиром. Наоборот, мысль о том, что та может укусить за шею, приятно возбуждала. Танька отдавала последние силы, чтобы спасти мир от исчезновения Магии, и если сама таки была вампиром, то пусть, лишь бы ей сил хватало. И потому Варвара перечисляла в голове все, что могло бы ее силы восстановить: печень, почки, язык, гречка, фасоль, горох, шоколад, мед, белые грибы, черника, мясо, яйца, овсянка, пшено, яблоки, хурма, айва, инжир, кизил, шпинат, орехи... Отправляясь в магазин, она повторяла про себя этот список, как мантру, возвращалась с полными пакетами продуктов, листала перешедшую к ней по наследству от бабушки старинную кулинарную книгу, отыскивая «колдовские» рецепты, но Танька редко прикасалась к еде. Возвращаясь вместе с Варварой на ее квартиру после очередной операции «промывания мозгов», она валилась на диван совершенно обессилевшая, но долго не закрывала глаза. Думала о чем-то своем, уставившись в одну точку и шевеля губами. Может, и в самом деле кого-то там видела, кто же знает...

Варвара, конечно, не ведала, что растрачивающий свою Магию Бог уставал настолько, что иногда засыпал, и его аватара оставалась один на один с впечатлениями, в которых не было для ее разума ничего реального: недавние похороны, говорящие гномы, брутяне с «прочищенными мозгами»... Последние несколько дней воспринимались ею как долгоиграющая галлюцинация, и оставалось лишь отдавать должное Варваре, не возражающей иметь дело с «шизофреничкой». Таньку порой так и подмывало выложить этой женщине все: про голос в голове и про иллюзии полетов — таких восхитительных и почти осязаемых... «Нет, лучше не надо, — одергивала она себя. — Варвара, узнав такую правду обо мне, еще испугается. Или разочаруется. А если не испугается и не разочаруется, значит, сама тоже — моя прихотливая галлюцинация, как и все остальное. В любом случае терять ее жалко, будь она хоть плодом моего больного воображения, хоть кем-то реальным и близким из прошлой жизни… А если так, то кто же она? Что связывает наши души?»

Варвара заботливо накрывала Таньку верблюжьим одеялом, тихонько гладила по плечу и пыталась убаюкать, хрипловато распевая:

«Баю-бай, баю-бай,

ты, собака, не лай...»

Танька хихикала, слова Варвариной незатейливой песенки казались ей очень смешными, но глаза закрывались непроизвольно.

«Белолапа, не скули,

мою Таньку не буди».

Последний раз Варвара пела эту колыбельную, переиначивая слова, в незамысловатый ритм которых никак не выстраивалось имя «Нелида»:

«Темна ноченька, не спится,

моя доченька боится...»

«Доченька...» — отозвалось эхом. Варвара посмотрела на Танькины сомкнутые веки и на мгновение замерла: то же самое лицо, только в уменьшенном размере и с пухленькими и розовыми щечками она видела перед собой двадцать лет назад, когда укладывала спать маленькую Нелидочку. «О Господи...» — еле перевела дыхание Варвара, приблизила свои губы к Танькиным и робко поцеловала уголок капризного рта.

«Баю-бай, баю-бай,

ты, собака, не лай...»

Разбуженный ее нежным поцелуем, Бог обрадовался. И, засыпая снова, подумал, как хорошо, что аватара тоже спит, а не пытается сознательно разрешить свою кармическую задачу.

Перерождения — это не глупая фантазия, а необходимость. Бессмертная душа, выходящая из цикла перерождений, потенциально способна понять суть всех происходящих процессов, присоединиться к любому из них, изменить собственную структуру или что-нибудь во Вселенной. Человек всегда действует в условиях недостатка информации, душа может получить информацию полную и абсолютно достоверную, но только если всему необходимому научилась в физической оболочке. Недоразвитая душа ничего не поймет, ей покажется, что она одна во Вселенной, ее никто не услышит, не почувствует, не заметит, и она зачахнет, никому не известная, или родится снова. Любовь — практикум по приему и передаче информации. Ненависть тоже. И искусство. Еще душе нужны воля и вера. Воля понятно зачем — душа должна захотеть что-то сделать. Вера движет горами. Человек, который верит только в то, что можно потрогать руками, умерев, не способен к целенаправленным действиям, он пассивен.

А еще душа на Земле учится взаимодействию с другими, действует под влиянием страстей и желаний, тут и рождаются кармические задачи, которые привязывают ее к череде перерождений, как цепями. Чем больше препарируешь такую проблему Здравым Смыслом, тем она кажется сложнее. Магическая часть души знает простой ответ, но сознание его отвергает. Никому не удается решить задачу нарочно, она решится сама, если душа достигнет нужного уровня развития.

Цветы

Неподалеку от Москвы, в чистом поле без единого деревца, могильщики ткали бесконечный ковер — черные горизонтальные и вертикальные штрихи оградок, светло-коричневые, уходящие за горизонт ровные ряды деревянных крестов, серая глинистая основа. К ряду ям безостановочно подвозили гробы, родственники на бегу прощались с усопшими, бросали жирную глину горстями, вытирали ладони предусмотрительно захваченными салфетками; молодые, здоровые мужчины с бешеной скоростью работали лопатами, устанавливали венки и цветы. Конвейер.

Кладбище расширялось, ему не хватало места, наползало на городскую свалку. Гниющие отходы стыдливо прикрывали землей и почти сразу снова раскапывали, но уже аккуратным квадратно-гнездовым способом, чтобы уплотнить их гробами.

На одной из свежих могил не было видно ни клочка бурого глинистого грунта из-под вороха венков, увитых золотисто-черными лентами; голые стебельки вызывающе торчали наружу опасными проволочками. Искусно посаженные на них совсем недавно алые маки и белые лилии были срезаны.

На обочине разбитой проезжей части остановился «лексус» вишневого цвета. Две женщины и мальчик направились к той могиле по разжиженной глинистой тропе. Они продвигались медленно, время от времени останавливаясь, чтобы соскрести с подошв грязь, притягивающую всех троих вниз липким грузом. Понадобилось несколько минут, пока цель не обозначилась в их поле зрения сфокусированными очертаниями.

— Кто посмел?! — разнесся над кладбищем душераздирающий крик Ди. — Господи, да что же это такое?! — она зарыдала, схватилась за деревянный крест с начертанными на нем именем и датами рождения и смерти бывшего мужа.

Танька закусила губу и подхватила на руки четырехлетнего Осю, спрятав его лицо на своем плече. Ди трогала руками в дорогих кожаных перчатках страшные черные проволочки, готовые уколоть всех троих немым укором.

— За что? За что-о-о-о?! Как только руки у людей поднялись? — синие глаза Ди театрально взметнулись к небу. — Олежка! Олежка, ты слышишь? Сделай так, чтобы у тех, кто срезал эти цветы, руки отсохли! Да будь они...

— НЕ ПРОКЛИНАЙ! — раздался Танькин голос, зазвучавший странно: в нем не было привычно грассирующего «р», но было столько силы, что Ди съежилась. С минуту она молчала, широко открыв от удивления рот и переваривая впечатление; слезы застыли на длинных ресницах. Придя в себя, достала из сумочки «клинекс».

— А почему, собственно? Вот воровать — грех, а проклинать — нет... Нет такой заповеди. Пусть те, кто срезал эти цветы на похоронных венках, будут так же довольны, как и мы сейчас! Пусть у них, у детей их, у родителей их, болят кишки, все мышцы и все сосуды в степени, пропорциональной полученному нами удовольствию! Пусть они живут до ста лет и каждый день чувствуют себя точно так же физически, как мы чувствуем себя сейчас морально! Пусть жизнь к ним будет так же справедлива, как желание воровать цветы у покойников! Пусть они будут так же красивы, как их моральный облик! Пусть они будут так же счастливы, как все обворованные ими люди — живые и мертвые! Ненавижу!!! — Ди судорожно глотнула холодный воздух. — Чтоб сдохнуть — казалось им наилучшим окончанием их идиотской жизни!