Наталья Бочка - Любовь князя Алексея

В деревне Алёхино, с тех давних пор, как покинули её все Золотовы, почти ничего не поменялось. Кое-как тянули алёхинские крестьяне вечную свою лямку. Одно поколение повзрослело, другое безвозвратно состарилось. Всех-то и наберётся пять, шесть десятков душ. В эти годы, родилось меньше, чем померло.

Общие очертания деревни мало чем изменились. Она была такой, как и много лет назад. Больше заброшенных изб, зияло оголенными непогодой и человеком боками. Избы что пустели, разбирались на дрова соседями. Порой, служили временным пристанищем странникам и кочующим. Приезжие поприличнее стучались в дома жилые, хоть сколько-то на вид, ухоженные. Туда, где и печка топлена и холстину, в случае чего, дадут укрыться. У тех, кто деревню ещё не покинул, достатка не прибавилось. Перебивались, кто чем может.

Крайняя изба, что упиралась в поле, давно к жизни не пригодна. Не было крыши и двух стен. Как будто перерубили наискось огромным топором. Одну часть откинули и развалили, другая осталась. Видно, не только ветер и дождь трудились над её разрушением. Но и люди. Местами спилено, срублено. Или просто разобрано. Удивительно, что за эти годы часть избы ещё осталась. Верно потому, что доски сплошь гнилью да сыростью покрыты и в топку давно уж не пригодны. Труха одна.

Постояла Лиза, поглядела, взяла узел и пошла вдоль по улице. Сумерки окутали тёмные избы, отчего они казались ещё более угрюмыми, чем при свете дня. Кругом никого. Забрешет вдалеке шелудивая собачонка, а за ней несколько подхватят. Идёт Лиза по колдобинам, то и дело спотыкается. Смотрит, у забора старушка сухонькая, на лавке сидит.

– Здравствуй бабушка.

– Чего? – потянула старуха, – А, здрасте, здрасте.

Лиза подошла поближе. Старушка видать глуховата.

– Скажите, где на ночлег можно устроиться?

– Ааа? Да ночуй не жалко, – махнула старушка рукой на избу.

– У вас можно?

– Можно, можно. Иди.

Удивилась Лиза скорому гостеприимству и калитку поспешила отворить. Пока старушка не передумала. Изба совсем потемнела от ветхости, но твёрдо стоит. У порога куры белыми пятнами. У амбара коза. Из-за угла рябой пёс выбежал, гавкнул было, да и замолчал. Вильнул хвостом и снова куда-то кинулся.

Вошла Лиза в избу, огляделась. В полумраке беленая печь видна. Об остальном лишь догадываться. Стол у окна, лавки да сундук. Старо всё и в потёмках понятно. Спертый запах перемешивался с аппетитным ароматом кислых щей. После дороги показалось Лизе – нет ничего лучше этого. Только бы не прогнали. Упала на лавку и не помнит, как в сон провалилась. Усталость одолела, твердая лавка, мягкой постелью показалась.

Утром рано проснулась, по привычке. Запах куриного бульона по избе разносится. Смотрит Лиза, а бабка уж у печки толчется. Вчера, как не живой показалась, а сейчас гляди, вертится туда-сюда.

– Проснулась уже? Иди к столу, чем бог послал, подкрепись, – проскрипела старушка.

В избе, при утреннем свете, уютнее стало. Чище. Подошла Лиза к столу, на тряпице яйцо лежит и сухарь ржаной. Чашка с похлебкой пшеничной. Кружка с молоком, видать с козы бабка надоила. С голоду, Лиза всё одним махом проглотила.

– Ах ты, бедная, – бабка подлила с кувшина, – молочка-то ещё.

Лиза и то выпила. Чувствует, тошно стало. Терпит.

В тот день, узнала Лиза всё о старушке. Больно бабка разговорчивая попалась. Целую историю рассказала. С детства и по сей день. Про трёх мужей, которых схоронила. Про то, как сына тридцать годков не видала. Всё в солдатах служит и нет от него весточки. Может и нет уже в живых. Дочку, лет пять назад схоронила. Внуки, кто куда, по городам разъехались. И не знает старушка и не помнит давно их лиц. Живет одна. Бедно. Порой голодно бывало, да привыкла уже, справляется. А так, хозяйство небольшое держит, огород. За счёт козы да кур перебивается. Осенью ходит иногда на дальнее поле, вроде ничейное, пшеничкой пополняется. Да кто чего из гостей подбросит. От них и доход небольшой. Сидит бабка у калитки почти целый день, на ночлег проезжающих зазывает. Когда – яйца, да молоко продаст. Зимой больше, потому как непогода людей останавливает. Летом меньше, но и так справляется.

Спросила Лиза и про дом свой, так бабка говорит, давно уже не было никого в том доме. Только на щепы разносят его деревенские. Да детвора лазает, играет. К жизни он не пригоден этот дом. Да уж и не дом вовсе. Так – половина. Рассказала Лиза старушке, что жила здесь, а теперь идти некуда.

– Оставайся, – та говорит, – у меня. Старая я. Сама с трудом управляюсь. А помру – так живи. Никто не выгонит – некому.

Лизе раздумывать негоже. Согласилась. Да и осталась у бабки жить, всё равно идти некуда.

Так и осень подоспела, утром стылым. Часто забарабанили в окно дожди. Небо, чуть не каждый день серой пеленой окутано. Иной раз, солнце выглянет, но тусклое сияние его уж и не греет вовсе.

Живёт Лиза со старушкой в полном ладу. Каждый день новые истории слушает. Ведёт бабкино нехитрое хозяйство. За козой да курами присматривает, небольшой огород за домом обрабатывает. Бабка хоть и старая, сколько лет – сама не может сосчитать, но потихоньку, со всеми делами ещё управлялась. А теперь, с помощницей молодой, так и совсем хорошо. На печи можно отлежаться. А Лиза поначалу суетилась, но уже всё чаше останавливаться приходится. Устаёт. Бабка такую перемену замечает. Забеспокоилась.

– Ты бы отдохнула малость, а то гляди, не ровен час – скрутит.

А Лиза всё отмахивается. Ничего, мол, справлюсь.

Как-то раз, послала бабка Лизу в поле.

– Сходи, милая, на дальнее поле, там пшеничка ничейная. Ещё остатки собрать можно, а то птицы скорее соберут. Я уже не ходок в такую даль. А добро, считай, даром пропадает.

И пошла Лиза, куда бабка направила. Всё утро брела. Вышла к полю, где дерево старое, как коряга, ветви пораскинуло. Вокруг пшеница зрелая уж зерна падают. Ни кто, видать, за полем не смотрит. А если смотрит – то плохо, вовремя урожай не собирает. Подивилась Лиза. Как могла, старым серпом пшеницы покосила. Собрала в ветошь колосьев охапку, да узлом завязала. В обратный путь повернула.

С самого утра было небо светлое, а тут потемнело вдруг. Тучи неизвестно откуда налетели, дождь мелко закапал. Ветер стал пшеницу, с силой из стороны в сторону качать. Бьются колосья друг об друга, Лизу по телу и лицу хлещут. Она руками закрывается. Дождь сильный пошел. Обливает тело девушки, холодом заволакивает. Идёт она меж колосьев, дороги не разберет. Темно кругом. Дождь, серой стеной, все стороны сравнял. Развернула Лиза холстину, колосья вытряхнула и накрылась словно пологом. Присела в грязной жиже. Дрожит. Сколько сидела неведомо. Потом дождь утихать стал. Покапал еще немного и кончился. Туча ушла, тусклое солнце показалось. Встала Лиза, осмотрелась. Куда идти не знает. Испугалась было, что заблудилась. Но тут, вдалеке дерево знакомое увидала. Повернула в ту сторону, да на дорогу вышла. Идёт мокрая, хоть выжимай. Холодная одежда к телу прилипла.

Вернулась домой уже к сумеркам. Солнце за горизонт закатилось, но ещё даёт угадать тёмные очертания деревни. Издалека видит Лиза, окна в избе темные, из трубы дым не идёт. Значит, бабка печь не поддержала. Погасла печь.

Ёкнуло сердце. Что такое?

Подошла ближе, рябой пёс у порога сидит, тихо подвывает. Открыла дверь, крикнула бабку, та не откликается. Лиза во двор вышла. За избой на дровах бабку и отыскала. Померла старушка, ещё утром, видать.

Побежала Лиза, соседям постучала. Пришел мужик старушку в избу затащил.

Не годя долго, схоронили бабку по всем правилам. Осталась Лиза в избе одна-одинёшенька.

Страшно не любила Софья Андреевна, когда на пути к цели встречались серьёзные препятствия. Тем более, не выносила препятствий мелких. Княгиня не привыкла к тому, чтобы проблемы, возникающие в том или ином вопросе, слишком долго решались.

Когда Софья Андреевна узнала о том, что Лиза сбежала, то испытала – огромное облегчение. Потому как, совершенно справедливо полагала, что эта девушка и есть основное препятствие для благополучной женитьбы Алексея. А тут, проблема сама отпала.

Так же, Софья Андреевна испытала разочарование и обиду. Поняла, какой черной неблагодарностью платят те люди, кого она облагодетельствовала. Ещё раз осознала, что молодые горничные все сплошь – хитрые девушки. Только и стремление у которых завладеть вниманием сына, в надежде на его благосклонность, или даже… Нет, нет. Софья Андреевна не собиралась представлять, что ещё хотят молодые горничные. Достаточно одной, что воспользовалась близким знакомством с Алексеем.

Держать взрослых горничных тоже не выход. Молодые здоровые и расторопные. И хитрость их на поверхности, а у взрослых в голове, уже более изощренные планы. Как с хозяев побольше вытянуть.

Всякий раз в общении с мужем Софья Андреевна жаловалась на то, что сын так затягивает женитьбу и как будто нарочно испытывает её не безразмерное терпение. Князь в ответ пенял на молодость Алексея и, разумно, внушал жене – всё равно, выйдет так, как хочет она.

– Не волнуйся душенька, наш сын молод, но он и умён. Понимает ответственность предстоящей женитьбы. Не думаю, что он станет препятствовать, собственной карьере.

– Хоть бы, вы Степан Алексеевич, поговорили с ним по-мужски, – сетовала княгиня, – Вас он послушает, может быть, больше чем меня. Ну что же я бьюсь, бьюсь, столько сил трачу на все эти приёмы и визиты. А в результате – ничего. Он себе спокойно наслаждается жизнью, а я, спать не могу, как начинаю думать о том, что скоро срок, а он ничего не предпринимает. Как бы потом не получилось, что придётся, срочно женить его на первой попавшейся девице. Чего ещё я должна сделать, как убеждать? Этот брак просто необходим для успешной карьеры.

И Софья Андреевна тяжело вздыхала.

– Обязательно поговорю, душенька, в самое ближайшее время, – обещал старый князь.