Вера Иванова - Любовь как в сказке

— И мы больше не будем встречаться в Беседке Влюбленных?

— А зачем? — пожала плечами Марина.

— И не будем обсуждать, как действовать дальше?

— Мне это неинтересно.

— А наше расследование? Мы же его только начали!

— Бесполезно! Все равно мы ничего не узнаем.

— И тренировать меня ты больше не будешь?

— Бессмысленно! — махнула рукой Семечка. — Пропустить два таких детских мяча!

— И… и… — Паша мялся, не зная, как сказать о том, что вертелось у него на языке.

— Ты о десяти поцелуях? Да пожалуйста! Хоть сейчас! — Марина равнодушно посмотрела на покрасневшего парня, а потом наклонилась к нему, вытянув губы.

Он отшатнулся от нее, как от змеи, и в этот момент прозвучал свисток судьи. Начался второй тайм.

С самых первых секунд и игрокам, и болельщикам стало ясно, что недолгий отдых лишь прибавил «акунам» сил и решимости удержать преимущество и доказать всему стадиону свою силу.

Атаки на ворота Паши сделались непрерывными. Чуть ли не каждую минуту ему приходилось бросаться под мяч и вытаскивать его из-под ног дерзких нападающих. У него не было больше времени, чтобы смотреть на трибуны, — вся его жизнь сейчас сосредоточилась на маленьком пятачке вытоптанной земли у ворот. «Нет, не бесполезно! — шептал он себе под нос, как молитву, в очередной раз прижимая к себе мяч. — И не бессмысленно!»

Это было похоже на издевательство, на открытое избиение. Паша уже потерял счет ушибам и ссадинам, которые добавлялись после каждого удачного броска за мячом. Но за все время этой яростной атаки он не пропустил ни одного мяча, возвратив себе доверие болельщиков и товарищей по команде. Сила духа вратаря начала подзаряжать остальных. Махнув рукой на пытающегося удержать его врача, на площадку вырвался Мысин, и хотя он все еще прихрамывал, игра у него сразу же пошла — нападающие старались держаться подальше от большого сильного парня, который одним поворотом корпуса мог отбросить, будто боксер-профессионал. Игра переместилась вначале в центр, а потом и к воротам «акун» — теперь уже их вратарю приходилось несладко.

Паша получил передышку. Бросив взгляд на трибуны, он не увидел ничего — перед глазами все расплывалось, пот заливал лицо, на пересохших губах стоял противный соленый вкус. На противоположном конце поля маячили разноцветные фигурки футболистов — мелкие, подвижные, одинаковые, как в компьютерной игре.

— «Пятак» — «Акуна» два-два! — громом ударило ему в уши, перекрывая вопль трибун.

«Сравняли! — пронеслось в голове. — Мы сравняли!»

И тут же, почти без перерыва, голос судьи объявил следующее изменение счета:

— «Пятак» — «Акуна» три-два!

Кулак вратаря с силой ударил по штанге.

Минута за минутой проходили в страшном напряжении. Цифры на табло стадиона расплывались перед глазами — полчаса до окончания матча… двадцать минут… пятнадцать… Передышка закончилась, игра снова переместилась к воротам Паши — и опять по нему принялись молотить шипованные бутсы соперников, но он уже не чувствовал боли, ощущая себя механизмом, винтиком большой футбольной машины, замком, запирающим ворота.

До конца матча оставалась ровно минута, когда Кил, встав на пути разогнавшегося Борова, уложил его в пределах одиннадцатиметровой отметки.

Судья объявил пенальти в ворота «Пятака».

Последние секунды решали все. Трибуны ревели, болельщики неистовствовали, размахивали кепками и майками, топали ногами, но даже и в этом гаме выделялся слаженный хор группы поддержки «пятаков». «Пятак — мастак!» — неслось над стадионом, заглушая общий шум.

Боровцев стоял напротив Паши, готовясь к разбегу. Паша крепко стиснул зубы. «Самое дорогое… — твердил он про себя. — Самое дорогое!» Все двоилось и качалось вокруг него. «Быстрее, Боров! — мысленно молил он противника. — Быстрее же!» Каждая секунда отбирала у него силы, он чувствовал, как ноги становятся ватными, а голова наливается свинцом. А Боровцев словно нарочно медлил, хитро глядя на изготовившегося к прыжку вратаря. Он как будто понимал его состояние и ждал, когда тот обнаружит свою слабость, сломается и сдастся. После свистка судьи прошло уже несколько секунд, а он все еще переминался с ноги на ногу в двух шагах от мяча.

Но вот судья свистнул еще раз — требовательно, настойчиво, и Боровцев, лениво разогнувшись, вдруг сорвался с места и бросился вперед.

Удар получился резким, сильным и непредсказуемым — крученый мяч уже в воздухе начал менять траекторию — направляясь вроде бы прямо в руки Паше, он вдруг где-то на полпути замер и, подчиняясь неведомой силе, взлетел вверх и вправо, мимо уже почти совсем было схвативших его рук Паши. Мгновение казалось, что все пропало — Паша, прыгнувший навстречу мячу, уже оттолкнулся от земли и теперь никакими усилиями не мог бы изменить направление своего полета. Однако каким-то самым невероятным образом ему удалось достать-таки мяч кулаком правой руки. Выбитый почти из-под самой штанги, мяч вылетел с поля и понесся к трибунам, а Паша, обессиленный, рухнул на землю.

И в этот момент прозвучал финальный свисток.

— «Пятак» — «Акуна» три-два! — громко объявил рефери под оглушительные вопли трибун.

В дверь изолятора постучали, в палату осторожно заглянул Петя.

— Паш! Ты живой?

— Вроде да, — кивнул герой дня. Он полусидел на высоко поднятой подушке, на коленях у него лежала тетрадка.

— Пашка, друг, ну ты ваще! — Петя подошел к своему героическому вратарю и протянул руку. — Извини, я был тогда не прав. Ты сегодня — просто бычара!

— Все, забыли! — Паша пожал протянутую Петей руку. — Отплатишь на репетиции. Жаль только, придется вам сегодня без меня — врачиха не отпускает. Приказала сутки лежать, не меньше. Но завтра я все равно отсюда сбегу, и пусть попробуют меня остановить! Кстати, ты не забыл, что тебе сегодня с Джульеттой целоваться?

— Не забыл. Но только, понимаешь… Извини, но я не могу. В лом мне это.

— Ты опять?! — вскинулся Паша, вмиг позабыв и об усталости, и о полученных травмах.

— Ну… это не для меня. Я не могу целоваться с девчонкой вот так, при всех.

— Ага. А ты что же, думаешь, мне сегодня легко было? У Борова знаешь какие шипы? На, погляди, — и он, подняв футболку, продемонстрировал смущенному другу исполосованные йодом и пластырем ребра. — А тебе-то всего лишь и надо пару раз чмокнуть девчонку! И это, по-твоему, трудно?

Петя виновато вздохнул.

— По мне, Паш, лучше уж так, — он кивнул на раны приятеля.

— Да? Хотя, в общем-то, я тебя понимаю, — вдруг согласился Петя. — То, что вытворяла вчера Ленка, — это просто кошмар. Абсолютно недостойное поведение!

— Но ты же сам попросил кого-нибудь показать, как надо целоваться! — неожиданно запротестовал Петя.

— Ничего подобного! Это у меня в запале вырвалось, я злился, шумел. Я никак не ожидал, что она на тебя кинется! — Паша попытался сесть и тут же, побледнев, снова откинулся на подушки.

— Хорошо, хорошо, — быстро проговорил Петя. — Ты только не дергайся больше, ладно?

— Знаешь что… А давай мы подведем итоги нашего спора! — предложил Паша.

— Какого спора?

— Ты уже и не помнишь? Об идеальной девчонке! — Паша помахал тетрадкой.

— Ах да, — Петя тяжело вздохнул и сел на кровать рядом с Пашей. — Было, было, помню.

— Мне кажется, все уже решено! А ты так не считаешь?

— Да-да, конечно, — кивал Петя. Чтобы успокоить Пашу, он был готов на любые жертвы, даже на то, чтобы говорить об идеальных девчонках.

— Хорошо. — Паша протянул руку и взял тетрадку. — Пойдем прямо по плану. Итак, пункт номер один. Девчонка, которая не красится. Есть здесь такая?

— Честно говоря, я как-то не приглядывался… По-моему, они все тут мажутся!

— А первая дискотека? Семечкина, ты же сам сказал, что она самая естественная! Тоже скажешь, не помнишь?

— Помню, помню, угомонись. Поехали дальше! — вздохнул Петя, гадая, что еще на уме у этого психа.

— Пункт второй. Девчонка, которая не курит и не пьет.

— О! Знаю! Есть такая! Ленка Шувалова! — воскликнул Петя.

— Не курит? Странно… А у меня записано, что ее видели с сигаретой!

— Гонишь! Она сама мне сказала, что не курит, еще во время первого танца.

— Мои источники стопроцентно надежны, — настаивал Паша. — Значит, не только курит, но еще и врет! — подвел он итог, окончательно сразив своего доверчивого друга.

— Выходит, что так, — расстроенно вздохнул Петя.

Он уже жалел, что ввязался в этот неприятный разговор, но было поздно. К тому же Паша явно повеселел — выходило, в этой дурацкой беседе все же был хоть какой-то толк.

— Итак, по всем номинациям впереди… — Паша что-то быстро подсчитал в уме, — Маринка Семечкина. Абсолютный идеал! Не красится, не курит, не пьет, на парней не бросается, и женственная — фенечки плетет. Ну, как? Что скажешь?

— Про Маринку-то? Да ничего вроде. Нормальная девчонка.

— Вот! А ты говорил, что идеальной в лагере нет!

— Есть, есть, утихни! Согласен, проиграл. Говори, чего ты хочешь.

— Хочу, чтобы ты сегодня был на сцене настоящим Ромео! — быстро, словно отрепетированно, проговорил Паша. — А для того чтобы у тебя это получилось, надо, чтобы ты закрутил с Семечкиной роман и в жизни. Для тренировки. Смотри на нее как Ромео, целуйся как Ромео, и все такое.

— Надо значит надо, — обреченно вздохнул Петя. — Обещаю! А теперь, извини, бежать надо. Там сейчас на собрании вожатых будут поведение наших фанатов обсуждать. Да, задали девчонки перцу! Весь лагерь на уши поставили.

Если Паша после визита друга выглядел явно повеселевшим, то Петя выходил из палаты изрядно расстроенным. Ну и влип же он с этим спором! Шутка ли — по-настоящему превратиться в этого паршивца Ромео! И главное, придется смириться и подыгрывать Пашке до самого конца чемпионата. А это почти вся оставшаяся смена!