— Я была занята в глубине дома… А, да, теперь слышу.

— У тебя здесь действительно прекрасное местечко.

Тони прошла за Пэм в сверкающую чистотой кухню и села.

— Как дела на работе?

Пэм ответила, что все пока отлично и шеф прекрасно понимает ее положение. Ей надо было как-то приспособить часы работы, чтобы успевать забегать домой, так как скоро у детей должны были начаться рождественские каникулы.

— Я не могу сократить часы работы. Это было бы злоупотреблением его расположения ко мне. Но с его стороны очень благородно, что он сам беспокоится об этом. Не правда ли?

— Правда, Пэм. И я очень этому рада. Было очень тяжело видеть, в каком ты была положении, и знать, что помочь не можешь. Я думала, что ты в конце концов здорово заболеешь.

Пэм улыбнулась. Ее привлекательность снова стала видна, а тень печали, которая до этого только увеличивалась в ее глазах, теперь почти совсем исчезла.

— Да, это было тяжелое положение. Тяжелая работа; казалось, что у меня и секунды нет для себя самой, и дети начинали меня сильно беспокоить. Я очень благодарна твоему мужу, Тони.

В ее голосе прозвучало нечто вроде вызова.

— У него так много достоинств, что… что…

Она замолчала, а Тони договорила за нее:

— Что ты не можешь поверить, что он как-то плохо относится ко мне?

Спустя два дня после их небольшого сражения в спальне Дарес уехал в Афины и пробыл там уже две недели.

— Чего я не понимаю, так это зачем ему делать невозможным расторжение брака, если он решил вернуться к Оливии? Мне это не понятно, Тони.

— Оливия появилась с кающимся видом.

Пэм выключила кипящий чайник и заварила чай.

— Это ни к чему не приведет, — твердо сказала она, ставя на стол поднос с китайскими сладостями. Тони задумалась, машинально прислушиваясь к голосам детей. У нее не было никаких доказательств связи Дареса с Оливией, кроме того, что она их видела вместе, и кроме того, что Дарес так любезен с девушкой, которая когда-то его обманула. Но если между ними ничего нет, тогда зачем он с ней встречается?

— Если они любят друг друга, — неуверенно начала она, размышляя вслух, — тогда это к чему-то приведет.

Дарес может попросить меня об… об… попросить у меня развод, когда умрет его дед.

Эта мысль пронзила ее сердце. Как она дошла до того, что это так ранит ее?

Пэм разливала чай, но при словах Тони она замерла, а потом покачала головой:

— Он не поступит так с тобой, Тони. Я знаю, что не поступит. Я уверена, что он слишком добр, чтобы так обидеть тебя.

— Он может быть совсем недобрым… ко мне, — ответила Тони. — Ведь он не знает, что я чувствую к нему, поэтому и не думает, что обидит меня.

У Пэм вырвался вздох.

— Ты даже не намекнула ему?… ни малейшего намека?

— Совершенно никакого. Кем бы я была, если бы бросилась на шею человеку, который не обращает на меня внимание? Мы поженились по необходимости, и никто из нас не питал никаких чувств. Это было просто холодное соглашение, продиктованное необходимостью. Мы были незнакомы, и тогда собирались такими же остаться. В том, что Дарес стал действовать, как прежде, должна признать, частично есть и моя вина…

— Частично?

В лицо Тони бросилась кровь.

— Ну, хорошо. Это целиком моя вина. Но я просто пытаюсь тебе доказать, что положение не изменилось.

Пэм удрученно кивнула.

— Ты хочешь сказать, что он не полюбит тебя.

— Да. Это я и хочу сказать. Любовь — это душевное чувство, а мы… Дарес никогда не чувствовал ко мне ничего и… и никогда не почувствует, я просто уверена в этом.

Девушки помолчали, прислушиваясь к детским голосам. Тони отпила чай и взяла с блюда предложенное Пэм пирожное. Как она дошла до того, что это так сильно ранит ее? — снова спросила себя она. И человек-то, который никогда ни одним словом или действием не выразил хотя бы привязанности к ней. Дважды он поцеловал ее как-то по-особенному; те поцелуи слишком много значили для нее, потому что выразили нечто большее, чем просто желание обладать ее телом. Два поцелуя, на которых она строила свои надежды, оказались лишь пылью.

— Вон дети идут, — засмеялась она, пытаясь отбросить свою подавленность. — У тебя есть чем их покормить?

— Тетя Тони! Мы не знали, что вы здесь! — прокричала Луиза, бросаясь к тетке. Тут она заметила блюдо со сладостями и посмотрела на мать.

— Только одно пирожное.

— Одно!? — воскликнула Луиза.

— Каждому по одному. Они дорогие.

— Ладно, а потом я буду кушать хлеб, — сделала одолжение девочка. — Мне нравится греческий хлеб. Он коричневый и хрустит, и на корке маленькие семечки.

Луиза взяла одно пирожное и пошла к хлебнице.

— Как они изменились! — покачала головой Пэм.

— Дарес просто чудо совершил. Шесть месяцев назад Луиза слопала бы все пирожные, и я ничего не смогла бы с ней сделать. Она бы просто раскричалась, растопалась бы ногами и добилась бы своего.

— У Дареса в действительности было не очень много проблем с ними.

Тони говорила медленно, как будто задумавшись, и вдруг разразилась смехом. Она вспомнила свои намерения досадить мужу детьми.

— Я была настоящим мучением для Дареса, — вынужденно призналась она, когда сестра вопросительно посмотрела на нее. — Сначала я хотела только помочь тебе, забрав детей сюда, но должна признать, я надеялась вывести этим Дареса. Надеялась устроить ему совершенно невозможную жизнь.

— Ты? — Пэм изумленно смотрела на сестру. — Тони, как ты могла? Я помню, как ты сказала, что чем более дикими они будут, тем лучше, и я тогда не поняла тебя.

Пэм покачала головой:

— Что на тебя нашло? Зачем? В нашей семье всегда относились к тебе, как к чуткой и одновременно практичной девушке, которая никогда не ошибается.

Тони покраснела.

— Никогда не ошибается? Я ничего не сделала, только допустила одну ошибку — встретилась с Даресом.

Это была самая большая ошибка, — сказала она, — я ошиблась, недооценив его. Он каждый раз побеждал.

— Поэтому ты ничего не делала и только боролась?!

— Стало немного лучше потом… Я отказалась портить мужу жизнь.

— У тебя не было выбора, — сухо сказала Пэм, и Тони была вынуждена засмеяться.

— Признаю это. Я не могу соперничать с Даресом.

— Ты сказала, что дети не доставили ему много хлопот. Как ему удалось противостоять тому, чтобы они устроили ему… невозможную жизнь, как ты это называешь?

— Он дал подзатыльник одному из мальчиков в первые же минуты знакомства, а потом достаточно было только его слов. А за Луизой ухаживала я, когда та заболела, и она стала просто чудом; а мальчишки из кожи лезли, чтобы угодить ему.

— Он любит детей, вот что, — глубоко вздохнула Пэм. Вздохнула с сожалением и добавила:

— А вы не собираетесь заводить детей сами?

— Если он хочет свободы, зачем ему усложнять наш брак. О, Пэм, я просто умираю от того, что он захочет развестись со мной, как только это станет возможным. Несмотря на твою уверенность, все наоборот.

Но Пэм покачала головой:

— Он не стал бы ничего делать, что посчитал бы нечестным, — с энтузиазмом заявила она.

— Это не считается нечестным, потому что мы действительно не собирались сохранять этот брак.

— Это нечестно, потому что сейчас ты замужем за ним. И в любом случае у него должны быть основания к разводу, — подчеркнула она. — А у него нет никаких оснований.

Черствая душа, подумала Тони, и у нее задрожали губы. В своем воображении она видела достаточно много оснований.

Мальчики расселись за столом вместе с Луизой, а Тони начала помогать Пэм делать бутерброды.

— Сегодня днем мы собираемся в Акрополь на осликах, — сообщил тетке Дэвид. — Мамочка разрешает нам.

Это стоит пятнадцать драхм, но мы теперь богаты, и это не важно. Почему бы тебе не поехать с нами, тетя Тони? На осликах будет весело.

— Богатые! — от всего сердца весело засмеялась Пэм. Тони любила вот такой ее смех. — Да, мы богаты.

Замечательно, что не нужно экономить каждую монету, чтобы отложить хоть что-нибудь. Я ненавидела отказывать детям. Я давала каждому шесть пенсов на неделю, да и то с трудом наскребала эту мелочь. Они всегда ждали твоих подарков, Тони… и они всегда за один день все тратили.

— Мы теперь будем копить, — проговорила Луиза с полным ртом. Она потянулась за еще одним сендвичем, не дожевав первый. — Дядя Дарес дает нам немного потратить, немного отложить. Он давал нам деньги каждый день, чтобы мы их тратили, потому что мы должны учиться тратить понемногу. А теперь он дает нам по субботам. Я люблю субботу. Нам не пора выходить? — спросила она у матери и, не дожидаясь ответа, протараторила дальше:

— Ты поедешь с нами на осликах, тетя Тони?

— Да, поедет, — ответила за Тони, Пэм. — Дарес же не приедет сегодня, да?

— Сегодня, но только вечером.

— Он написал тебе?

Тони покачала головой:

— Я получила письмо от Джулии… Дарес был с ней и матерью некоторое время… и она написала, что он прилетит рейсом в шесть тридцать. У него машина в аэропорту, так что он будет к обеду.

— Так ты поедешь с нами? — спросил Робби. — Сейчас много свободных осликов, потому что все туристы разъехались по домам.

— Очень хорошо. Я еду с вами.

— Я надеюсь, что не упаду с ослика, — боязливо сказала Луиза. — Там ужасно крутая дорога.

Часть пути была действительно узкой и крутой. Они проехали по необычным, мощенным булыжником улицам и выехали на крутую дорогу, которая привела их почти к вершине горы, возвышавшейся над морем. А последние футы пришлось одолевать пешком.

— Разве это не фантастичный вид? — Тони и Пэм стояли рядом друг с другом, прижавшись спиной к стене Акрополя и глядя вниз на белый городок, прилепившийся к склону горы. Далеко внизу виднелась маленькая очаровательная бухточка святого Павла, почти полностью укрытая горами от непогоды, с единственным узким выходом для рыболовецких суденышек. Песок пляжа, окруженного пальмами, был золотистого цвета. В это время года на пляже никого не было. А справа от пляжа виднелся теплый радушный дом Дареса. В море далеко от берега на неожиданных волнах закачались лодки. Налетел внезапный ветерок.