— Ты хочешь сказать, что есть еще что-то?

— Много чего.

И Тони дополнила то, что уже рассказала, а когда она закончила говорить, то увидела, что Пэм ошеломленно смотрит на нее.

— Тони, ты, должно быть, совсем сошла с ума, решив, что Дареса можно легко прибрать к рукам.

— Почему? — Тони вопросительно смотрела на сестру.

— Да ты только посмотри на него. Человеку с таким подбородком и такой линией губ не говорят, что делать!

— Думаю, что я была в такой ярости от услышанного, что даже не думала о его сопротивлении.

— Ты, должно быть, сумасшедшая… или слепая. Я никогда и не пыталась бы перечить Даресу. Я поняла бы, что он не станет этого терпеть. — Тони молчала, припоминая все свои многочисленные ошибки. Пэм спросила задумчиво, правда ли, что Дарес говорил все эти оскорбительные слова об англичанках.

— Да, говорил, — обвиняющим тоном ответила Тони.

— Он не мог этого сделать, — горячо воскликнула Пэм. — Иначе меня здесь не было бы, не так ли? Толькоподумай, что он сделал для меня… — она всплеснула руками. — Нет, он имел в виду что-то другое. Может, какаянибудь английская девушка обидела его чем-то…

Она быстро посмотрела на Тони и, догадавшись, произнесла:

— Оливия?

Тони кивнула и рассказала сестре все, что сумела понять из разговора Ивании и Дареса на том вечере. Но она добавила, что в чем заключается обида, нанесенная Даресу Оливией, она не знает.

— Думаю, что Оливия как-то попыталась прибрать к рукам его деньги, и ей это удалось, — продолжала говорить Тони. — И он, вероятно, пришел в ярость от того, что его одурачили. Как бы там ни было, похоже, что сейчас он ее простил.

Ощущая комок в горле, Тони подумала, что это больше, чем он сделал в ее случае. Но тогда он был влюблен в Оливию, девушку, которая оставила ее, Тони, далеко позади, как по красоте, так и по сексапильности.

— Он определенно простил ее за то, что она сделала, — заключила Тони с горечью.

— Ты жалеешь о том, что сделала ты?

— Конечно, жалею.

— Ты могла бы рассказать ему, — предположила Пэм.

— Не теперь. Слишком поздно, ты же видишь.

— Ты не думала об этом раньше?

— Думала, но когда я собралась ему все рассказать, к тому времени Оливия уже позвонила ему, и я думаю, что ему было бы не интересно. Я не хотела быть такой глупой.

Тони взяла в руки нож и вилку.

— Ладно, давай забудем об этом и поедим.

Из кафе доносились звуки базауки. Мелодию передавали по радио. Вдоль парапета прогуливались туристы в ярких нарядах и глазели на море, где стояли на якоре два изящных прогулочных катера. Они высадили своих пассажиров для многочасовой экскурсии по городу Родос и готовились отправиться на другие острова.

— Я все-таки не могу поверить тому, что Дарес стал бы что-нибудь делать нечестно, скрываясь, — сказала Пэм после долгого молчания. А потом добавила с нотками сомнения — сомнения и понимания истинного положения вещей:

— Ты очень плохо начала. — Чуть помолчала и продолжила: — Требовать денег… он, должно быть, подумал, что ты очень жадная женщина. Почему ты не сказала, что ты сделала с деньгами?

На нее смотрело несчастное лицо сестры, и Пэм увидела, что глаза ее неестественно блестят.

— Я хотела сделать это, но он был так уверен в своем мнении обо мне, что не поверил бы в то, что я отправила деньги родителям. А теперь, — сокрушенно продолжала она, — слишком поздно. Даже если он поверит мне, это не изменит наших отношений. Как это может помочь, когда он вернулся к Оливии?

— Вернулся?

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Понимая, что Пэм почти также огорчена, как и она сама, Тони постаралась смягчить огорчение, сказав, что когда-нибудь Дарес переменит свое отношение и откажется от Оливии.

— Тогда мы будем счастливы вместе, — оживленно закончила она. — Да… Я думаю, что он, возможно, когда-нибудь откажется от нее. Я надеюсь на это.

Через два дня Пэм уехала в Англию, а Тони была слишком занята подготовкой нового дома сестры к заселению, чтобы задумываться о своем несчастном положении.

После того как дом был оштукатурен, пришло время внутренней отделки. К тому времени, когда вернулась Пэм, на полу уже лежали ковры, а на окнах висели занавески.

— Мебель будет здесь через две недели, — сказала Пэм, испытывая восторженное волнение от перемен, происшедших в ее доме. — Поэтому я вынуждена пока остаться с вами.

— Мы не возражаем, Пэм, ты знаешь об этом. Хотя легко заметить, как тебе не терпится переехать в свой дом.

Дарес улыбнулся ей, и его лицо мгновенно преобразилось, как бывало всегда, когда он бывал в таком приподнятом настроении. Он был симпатичен в любом настроении, размышляла Тони, даже когда показывалась его обычная твердость. Но когда он так улыбался, то становился просто красив. Какова была Оливия? Тони не видела ее вблизи, чтобы оценить ее красоту, но это была высокая девушка, которая двигалась с грацией и уверенностью манекенщицы.

— Да я просто умираю от желания жить в этом доме, — сказала Пэм. — Он выглядит таким радушным, а теперь он еще покрашен, и сад приведен в порядок. Ты заметила, Тони, что у меня в саду есть апельсиновые и фиговые деревья?

Застигнутая врасплох из-за того, что размечталась, Тони улыбнулась:

— Да, я заметила. И у тебя два олеандра, розовый и белый, а у задней двери великолепная бугенвилия.

— Я знаю, — глаза Пэм сверкали от возбуждения.

— Вы оба так хороши… Это в первый раз… впервые я чувствую себя счастливой со смерти Фрэнка.

— Ну, с этих пор ты будешь счастлива.

Несмотря на мягкий голос, была какая-то горечь, которая заставила обеих девушек вопросительно посмотреть на него.

— И с этих пор больше никаких выражений благодарности. Ты покупаешь дом и платишь за него сама; ты везешь сюда свою мебель… — Он беззаботно махнул рукой. — На самом деле, никто не сделал бы большего, чем ты сама…

Его глаза встретились с глазами Тони, когда он замолчал, и он, казалось, здорово удивился тому, что увидел.

Была ли благодарность в ее глазах?.. Ее искренняя благодарность за то, что он сделал для Пэм?

Тони понимала, что выражали ее глаза, потому что сердце ее уж точно переполняла благодарность. Но ее беспокоило то, что ее муж мог увидеть в глазах жены больше, чем благодарность. Она опустила взгляд и не поднимала до тех пор, пока снова не заговорила Пэм:

— Вон мои маленькие бездельники возвращаются из школы. Кто-нибудь подумает, что им пятки горчицей намазали.

Первым на террасу, где сидели трое взрослых людей, наслаждаясь солнцем, ворвался Дэвид. Было уже прохладно — стоял ноябрь.

— У нас завтра выходной! — выдохнул он, хлопаясь на стул. — Праздник!

— Мы будем праздновать весь день? — захихикал Робби, бросая на мать озорной взгляд.

— Я хочу есть, — с надеждой сказала Луиза, — у меня в животе совсем пусто.

— Очень плохо, — сказала их мать. — Но ему придется попустовать до чая.

— Уговори остальных, — засмеялась Тони в ответ на надутые губы Луизы.

— Не проси, — вздохнул Дэвид. — Знаешь же, что Мария не даст и сухаря до чая.

— Слишком долго между ленчем и чаем.

— Ты брала с собой бисквиты, — напомнила Луизе мать, но та затрясла головой.

— Я потеряла их… или Майкл Ватиокотис их стащил.

— Ерунда. Майкл не стал бы воровать твои бисквиты.

— Он за мной гонялся и, наверное, залез ко мне в карман. Потому что перестал за мной бегать. Спорим, что он увидел бисквиты и спер их.

— Куда мы завтра поедем? — спросил Робби, меняя тему разговора и пытливо глядя на дядю. — Мы поедем на пикник?

— Можем поехать.

— Куда? — требовательно спросила Луиза, забыв про пустой живот.

— Я хотел бы поехать на Родини, — сказал Робби.

— Вы нас брали туда, и там было красиво.

— Я хочу поехать в Долину бабочек. Была бы я старшей, то имела бы право первого голоса. Но у меня никогда не будет право первого голоса, — Луиза подошла к матери и обняла ее за шею. — Они мне никогда не дадут выбрать, потому что я самая младшая… и девочка.

— Девочки в Греции не имеют права голоса, — закончил обсуждение Дэвид, пренебрежительно махнув на сестру рукой. — Так мы поедем в Родини?

— Но мы никогда не были в Долине бабочек, — поддержал сестру Робби.

— В это время года там нет никаких бабочек, — спокойно сказал Дарес. — Они умирают к концу лета.

— Все-все?

— Все-все.

Лоб Робби наморщился, так сильно он был сбит с толку.

— А как же в следующем году? — покачал он головой. — Нет, они, наверно, все уснули.

— В следующем году из яиц, которые отложили бабочки, вылупятся миллионы других бабочек. Они снова будут жить в долине все лето, а потом все повторится сначала.

— Я думала, что бабочки откладывают гусениц, — сказала Луиза и посмотрела на мать, чтобы та подтвердила.

— Да, в некотором роде; из гусениц появляются личинки, а из личинок появляются бабочки, — сказала Пэм и засмеялась: — По-моему, что-то не так?

— Да, не совсем так, — сказал Дарес, тоже рассмеявшись. — Ну, кто хочет получить урок биологии? Бабочки появляются каждый год, — сказал он детям. — Но через три месяца умирают.

— Но я хочу знать, — настаивал Робби. — Бабочки не откладывают гусениц, они откладывают яйца.

— А яйца становятся гусеницами, — объяснила Тони. — Потом гусеницы едят, и едят, и едят, пока не лопнут…

— О, милая тетя Тони, я так голодна, — простонала Луиза.

— …А потом они отправляются спать в красивые маленькие шелковые мешочки, которые делают для себя. Эти маленькие создания в своих мешочках называются "куколки", и находятся они в укромных местах…