Эрин не знает этого, но он намерен выяснить, что случилось с её матерью все эти годы назад. Его горло сжимается, когда он представляет, что могло случиться с молодой матерью, которая нуждалась в работе, что мог сделать беспринципный работодатель. Сделать ей гнусное предложение? Тронуть её?

Ударить её?

Его тошнит при мысли о том, что такое может произойти с кем угодно, но ещё больше из—за того, что Эрин была в такой же уязвимой ситуации, когда убиралась в его доме. Мысли о том, что кто-то мог навредить ей, ослепляли его яростью.

Он не хочет верить, что его отец способен на это.

Блейк не верит, что его отец способен на это, но убедится. Ради Эрин.

Он останавливает машину в конце подъездной дорожки. Служащие предупредили бы его родителей о его приезде, но те не откроют дверь, пока он не постучит.

Эрин спит, её длинные ресницы касаются щёк, розовые губы слегка приоткрыты. Она выглядит нежно в убывающем дневном свете, её кожа практически светится белым по сравнению с оранжевым горизонтом. Прекрасная и неприкасаемая и каким-то образом уязвимая.

Он вдруг передумывает её будить. Не хочет вести девушку в дом, где он вырос. Не хочет, чтобы она открывалась перед чем-либо отвратительным, что могло произойти здесь. Его отец никогда не посмел бы сделать что-нибудь гостье, и Блейк никогда не оставил бы её, но приводить её сюда казалось неправильным.

Мужчина не двигается, не прикасается к ней, но она всё равно просыпается. Её глаза открыты, они глубокого карего цвета и полны сонной любви к нему. Его сердце болезненно бьётся о грудную клетку.

— Эй, — произносит он хриплым голосом.

Она улыбается, выражение её лица по-прежнему сонное.

— Ты глубоко задумался.

Это тоже вызывает у него улыбку.

— Недостаток характера.

— Это мило, — её глаза наполняются бодростью, вместе с беспокойством. — Ты боишься, что я опозорю тебя перед родителями?

— Что? Боже, Эрин. Нет.

Девушка садится, используя рычаг, чтобы поднять кресло.

— Я не буду винить тебя. Я понимаю, что не та, кого они хотели бы для тебя.

Он качает головой. Он по-прежнему не может поверить в то, что слышит.

— Мне плевать, чего они хотят для меня. Ты та, кого хочу я. Ты та, кто мне нужен, — узел в его желудке сжимается крепче, и он не может это игнорировать. — Мы не обязаны это делать.

Эрин хмурится.

— Что делать?

— Навещать их. Мы можем просто уехать. Я скажу им, что плохо себя чувствовал.

В этот момент это даже не будет ложью. У него плохое, чёрт возьми, предчувствие.

— Ни за что. Мы уже здесь, — девушка смотрит в лобовое стекло, её симпатичные глазки расширяются, пока она смотрит всё выше и выше. Потому что да, здесь чёртовы шпили, как в проклятой крепости. И ещё эта крепость такая же холодная, как когда он был ребёнком. Она сглатывает. — Мы должны войти.

Блейк знает, что это правда. Он достаточно долго откладывал визит, зная, что Эрин будет думать, что он стыдится, если не привезёт её. Лучшее, что он может сделать, — устроить так, чтобы всё закончилось быстро. Насколько он обеспокоен, после этого с него хватит. Его родители могут мельком поучаствовать в их свадьбе, чтобы пресса не устроила суету, и всё.

Он берёт её руку в свою и целует её ладонь.

— Давай покончим с этим.

Глава 3

Когда высокая мрачная женщина открывает дверь, Эрин в первую очередь думает о Снежной королеве. Её волосы такие светлые, практически белые, конечно же, без тёмных корней. Она кажется естественно красивой, без особых усилий элегантной, такой женщиной, каким Эрин всегда завидовала. И её улыбка может заморозить окна.

— Ты, должно быть, Эрин, — говорит она, беря её за руку длинными холодными пальцами.

Эрин натягивает улыбку.

— Очень рада с вами познакомиться, миссис Моррис.

— Я в этом уверена.

Отец Блейка не намного лучше. Его волосы покрыты светлой сединой, глаза практически серебристые. По крайней мере, в его случае, она видела его фотографии в интернете. Прославленный экс-сенатор. Член правления бесчисленных благотворительных компаний. Успешный инвестор. Ходят сплетни, что он друг президента, со времён дней братства в университете и до сих пор. Да, эта семья купается в деньгах, и пока они сидят на застеклённой террасе и пьют лимонад, она обильно и резко чувствует привилегию.

— Как прошла поездка? — интересуется его отец.

Выражение лица Блейка выглядит напряжённым. Он переживает о том, что она скажет? Или он всегда ведёт себя так рядом с родителями?

— Без происшествий, — отвечает он. — Хотя мы выехали позже, чем планировали сначала.

Его мать цыкает.

— Тебя слишком долго не было, и я имею в виду не только это утро. Что я могу сказать людям?

— Ты можешь сказать им, что увидела меня сейчас, мама. И что я женюсь.

С этими словами он одаривает Эрин мимолётной улыбкой.

К несчастью, миссис Моррис не казалась впечатлённой ею.

— Я не многого от тебя прошу, Блейк. Ты знаешь это.

Ну, это объясняет напряжение. В течение первых пятнадцати минут разговор переходит от неловких любезностей к главному родительскому обвинению. Эрин мысленно благодарит бога за то, что её мама окружала её только любовью и поддержкой. Она не росла с отцом или с трастовым фондом, но её детство было намного более тёплым, чем это.

Блейк вздыхает.

— Мама, не сейчас.

— А когда? — женщина бросает взгляд на Эрин, с чем-то похожим на насмешку на лице. Но это было бы уродливо, а эта женщина не была уродлива ни дня в своей жизни. Эрин представляет, что та просыпается такой же прекрасной, такой же холодной. — Если она собирается быть в этой семье, ей следует знать правду.

Эрин замирает, чувствуя дискомфорт из-за твёрдого узла в горле. Она старалась игнорировать правду, старалась притвориться, что здесь нечего скрывать. Старалась притвориться, что её мать никогда не смахивала пыль с этой лампы и не мыла этот пол.

Так она могла притвориться, что не видела слёз своей мамы, что не задумывалась над тем, что действительно произошло в этом доме. Её взгляд переключается на мистера Морриса, чьё выражение лица прочесть невозможно. Он злится? Ему скучно? Во всяком случае, его непроницаемым лицом можно восхищаться.

— Мы с Эрин пойдём наверх, — говорит Блейк, его голос и выражение лица спокойные. Он научился этому у своего отца? Но очевидно, что он расстроен. Она чувствует это в нём, будто они соединены. — Отдохнём несколько часов и встретимся с вами за ужином.

Его мать выдыхает.

— Я попрошу горничную показать вам ваши комнаты.

Эрин испытывает облегчение от перспективы выйти из дома, даже на несколько минут, чтобы забрать их сумки из машины. Но Блейк идёт наверх по лестнице, следом за женщиной средних лет в простой чёрной униформе.

Мгновение она стоит у начала широкой, извилистой лестницы. Каким-то образом это кажется пересечением порога, тогда как вход внутрь таким не был.

Блейк останавливается, оглядываясь.

— Ты в порядке? — тихо спрашивает он.

— Иду, — отвечает Эрин, потому что не чувствует себя в порядке. И не в порядке тоже. Она не может описать, как вообще себя чувствует, так что испытывает облегчение, когда берёт его за руку и чувствует, как он сжимает её любовь.

Им не нужны слова, чтобы понять друг друга, чтобы обеспечить комфорт. Не нужны слова, чтобы понять тот факт, что их размещают в разных спальнях.

Вероятно, слово «комнаты» специально было во множественном числе.

— Просто она такая, — говорит Блейк после того, как домработница уходит. — Пытается контролировать всё, что может. Мы просто заселимся в одну комнату.

Эрин оглядывает тёмно-синее постельное бельё и классические бейсбольные постеры на стене. Это кажется безликим и всё же... это не обычная гостевая спальня. Не с аккуратной чередой трофеев на книжной полке.

— Это была твоя спальня?

Мужчина откашливается.

— Мы можем остаться в другой.

— О нет, — говорит она, смеясь. — Мы определённо остаёмся в этой.

Его щёки определённо выглядят темнее.

— В другой комнате, возможно, царский матрас. Может быть, королевский. У нас будет больше места.

А его кровать просто двуспальная, похоже на то, но она ни за что её не оставит. Вместо этого девушка проходит в комнату, проводит пальцами по гладкому столу из ореха и линии книг.

— Каким ты был ребёнком?

Она очарована одной мыслью об этом. В её мыслях даже маленький Блейк такой взрослый, такой опытный и даже мудрый. Комната мало рассеивает это изображение. Это место как будто из каталога. Не жилое. Не его.

Он фыркает.

— Эгоистичным. Глупым. Как большинство детей в этой окрестности. Подожди здесь, я принесу сумки из другой комнаты.

Мысль об эгоистичном Блейке для неё такая же далёкая, как о нём юном. Все дети, вероятно, в какой-то степени эгоцентричны. Эрин была. Тот вечер, когда её мама пришла домой со слезами, открыл ей глаза.

Что случилось с Блейком? Его время за границей? Или что-то до этого?

Блейк возвращается с половиной сумок и ставит их рядом с другими у шкафа. Она на миг задумывается, расстроится ли миссис Моррис из-за того, что они путают её распределение комнат, но Блейк, кажется, довольно хорошо с ней справляется.

— Чем ты хочешь заняться? — спрашивает он, закрывая дверь, запирая их.

Девушка пожимает плечами.

— Ты устал? Ты вёл машину всю дорогу, а мне удалось подремать.

— Немного. Я мог бы поспать, но только если ты будешь со мной.

Она испытывает некий трепет при мысли о том, чтобы вместе спать в этой кровати, кровати Блейка, где он был подростком, где он превратился в мужчину. Здесь определённо есть эмоциональный компонент — быть с ним, узнать его таким образом. Будто на ткани, на матрасе напечатана его история — невидимая, но такая же правдивая.