– Ты отдавал художнику фотографию Лены? – спросила Дина Сергеевна.

– Нет… впрочем, конечно, это сделано с фотографии, но занималась портретом Маша, – ответил Виктор и, в свою очередь, спросил:

– Чаю хочешь?

– Нет. Нервно как-то… Давай чуть позже…

– Давай, – согласился Задорожный и устало опустился на диван.

Дина Сергеевна пристроилась в кресле напротив него. Виктор оглядел ее, улыбнулся и сказал:

– А ты, Дина, все так же хороша, как тогда… Сашка это сразу отметил!

– Как когда? – спросила она.

Виктор махнул рукой и согнал улыбку с лица:

– Да… как всегда… Расскажи лучше, как живешь. Конечно, замужем. Наташа уже должна быть совсем взрослой. Они ведь с Машкой почти ровесницы. И тоже, понятно, замужем… У тебя все хорошо, ведь правда, Дина!

Задорожный не спрашивал. Он утверждал. Дине Сергеевне казалось, что он хотел убедить себя в том, что она по-прежнему для него недоступна, а потому прошедшие годы вовсе не были потерянными. Даже если бы он искал ее и нашел, она, чужая жена, все равно ему не досталась бы.

– Похоже, Витя, ты до сих пор готов меня уступить любому, – усмехнулась она.

– О чем ты? – встревожился он.

– Извини, что приходится повторяться! Я все о том, что ты своих любимых всегда готов кому-то уступить! – опять излишне резко сказала она. – Сашке Павловскому, другим! Все равно кому!

– Почему ты так зло говоришь?

– Да потому что вовсе у меня не все хорошо! Более того, у меня все плохо! Отвратительно! Я не замужем! И замужем после Сашки никогда больше не была! Мне даже противно было об этом думать, так я наелась твоим дружком! Меня только от одного слова «любовь» тошнить начинало!

– Как… – В голосе Виктора вопрос даже не прозвучал. Он был ошарашен. Похоже, его стройная система представлений о всеобщей безусловной счастливости окружающих дала трещину, и он не знал, что с этим делать, что еще спросить и как помочь Дине, у которой, как вдруг выяснилось, все плохо. Он еще раз оглядел ее в полной растерянности и сказал: – Ты же такая красавица…

Дина Сергеевна презрительно хмыкнула и ответила:

– Не родись красивой, а родись счастливой… Слыхал такую народную мудрость?

– Да-да… конечно, – поспешно согласился Виктор. – Моя Машенька тоже красавица, а вот ведь что приключилось…

Дина Сергеевна встала с кресла и села на подлокотник дивана поближе к Виктору. Он испуганно отшатнулся.

– Вить, да ты что? – усмехнулась она. – Боишься меня, что ли? Тогда, в Москве, не боялся! О любви говорил…

– Но ты ведь знала, что я не смог бы оставить Лену! – взвился он.

– Как выяснилось, Леночки давно нет…

– Да, но я даже не мог подумать, что ты как-то не устроена…

– А о том, что после той ночи, которую мы с тобой провели в Москве, могут случиться дети, ты тоже никогда не думал?

Лицо Виктора побелело.

– Нет… не хочешь же ты сказать… – начал он и замолчал, не в силах назвать словами то, что вдруг пришло на ум.

– Хочу, Витя, хочу… – устало произнесла она и опять отсела от него в кресло.

В комнате повисло тягостное молчание. Дина Сергеевна решила, что больше не произнесет ни слова. Пусть говорит он. Она дала Виктору самую прямую наводку.

Задорожный долго глядел в пол, потом вскинул на нее совсем больные глаза и спросил:

– У тебя есть от меня ребенок?

– Есть, Витенька, есть. Зовут Денисом. Ему семнадцать лет, последний год учится в школе. В институт надо поступать, а мы так и не выбрали, в какой. А отчество у него – Александрович!

– Почему? – односложно спросил Задорожный.

– А чтобы у детей было меньше ко мне вопросов, ясно?

– Но почему ты мне никогда…

– Да потому что и ты мне с тех пор – никогда и ничего! Будто и не было той ночи! Будто ты подшутил надо мной, Витька! Показал, как мужчины умеют любить, дал насмотреться, налюбоваться и опять унес с собой эту любовь, Леночку свою обманывать! Я именно с тех пор больше и слышать ничего не хочу о любви! Будь она трижды проклята!!!

Дина Сергеевна не заметила, как перешла на истеричный крик. Всю жизнь она убеждала себя, что надо принимать действительность такой, какова она есть, и не ждать никаких подарков судьбы, и теперь ей вдруг стало жутко жаль себя. Почему она, действительно еще очень привлекательная женщина, живет одна, волочет на себе семью, вынуждена зариться на чужие квартиры и даже спать с их хозяевами, потому что нет никакой надежды что-то выторговать для себя другим способом! Да, она грешна! Да, она была любовницей юнца, которого потом спихнула дочери, зная, что он вовсе не любит ее дочь и, возможно, не полюбит никогда! Но пусть тот бросит в нее камень, кто сам безгрешен! Даже Витька, почти святой, и тот без конца предавал свою Леночку, сначала в мыслях, а потом – и поступком…

– Да! Безгрешные Леночки умирают! – продолжала кричать Дина Сергеевна. – Им не вынеси жестокостей этой жизни! И их все оплакивают! Их все жалеют! Им молятся! – Она резко махнула рукой в сторону портрета жены Виктора. – А мы, великие грешники, мы все сможем, все преодолеем! Нас трудности и несчастья только закаляют! Нас некому пожалеть! Нам никто не сочувствует! И мы становимся жесткими и изобретательными! Злыми и циничными! Лживыми и расчетливыми… как я… и трусливыми… как ты…

На этом Дина Сергеевна вдруг выдохлась. Она закрыла лицо руками и с удовольствием разрыдалась. Как же сладко она оплакивала свою неудавшуюся жизнь, с каким мазохистским удовольствием размазывала по щекам слезы! Она даже умудрилась подумать о том, что если бы в ее жизни все было хорошо, она не смогла бы получить такого кайфа от рыданий. Вот оно, оказывается, как в жизни устроено: одни ловят кайф от удовольствий, а некоторые, вроде нее, – от осознания полной безысходности собственной жизни.

Почти на самой высокой ноте Дине Сергеевне пришлось приостановить стенания, потому что она вдруг почувствовала на своих волосах прикосновение Виктора. Вот еще чего выдумал! Он собирается гладить ее по головке, как маленькую девочку! Она не девочка! Она железная женщина! А то, что вдруг расплакалась перед ним, так и на железе, бывает, проступает ржавчина… Особенно если вокруг все прогнило…

Дина Сергеевна оттолкнула руку Виктора, а он срывающимся голосом проговорил:

– Я же не знал, Дина… Да если бы я только знал… Если бы ты хоть намекнула…

– И что?! Что бы ты сделал?!

– Я… Я все для тебя сделал бы… для вас… Все это время я любил тебя… Ты зря называешь меня трусом. Я всегда боялся помешать… кому-нибудь, что-нибудь испортить. А уж тебе… Дина… Прости меня… Если я только смогу все как-нибудь исправить…

Она с судорожными всхлипами расхохоталась, а отсмеявшись, спросила:

– И как же ты собираешься это исправлять? Ну-ка, ну-ка расскажи… Очень интересно послушать!

Задорожный за руку поднял ее с кресла и, глядя прямо в глаза, неожиданно сказал:

– Выходи за меня замуж, Дина…

– Ты спятил?! – мгновенно отозвалась она и всхлипнула как-то особенно смешно и громко.

– Я спятил уже давно. Ты знаешь это… Я всегда мечтал о сыне…

– Да какой он тебе сын?! Ему восемнадцатый год! Он пошлет тебя подальше! Я даже знаю, какими словами… И главное, он будет прав!

– Это ничего… я перетерплю, Дина… Я всегда любил тебя. И это чувство никуда не делось… И я наконец могу сказать это, не опасаясь причинить кому-нибудь боль и страдания. Впрочем, я не требую от тебя ответа сейчас… Да и вообще, что я могу требовать… У меня голова кругом от собственных бед… Что-то даже во рту стало как-то сухо и горько…

– Ты предлагал мне чаю…

– Да, но… думаю, что его нет… В смысле… заваривать надо… Маша не любит пакетики.

– Хочешь, я заварю? А ты пока посиди… У тебя был нелегкий день…

– Да я и сам могу…

– Сядь, Витя! – Дина Сергеевна легонько подтолкнула его к дивану. – Я все найду у тебя на кухне. Не беспокойся. Да и себя заодно приведу в порядок… Умоюсь хоть… Представляю, что за косметическая вакханалия у меня на лице!

Задорожный неохотно опустился на диван, но потом сразу положил голову на его спинку и даже закрыл глаза. Дина Сергеевна всмотрелась в его лицо. Да, пожалуй, сегодня он выглядит старше своих лет, но кто бы выглядел лучше, если бы его единственная дочь находилась в реанимации.

Она заваривала чай бездумно, будто все в ее жизни наконец решилось и ни о чем больше размышлять не надо. А может быть, события сегодняшнего дня измочалили ее так же, как Виктора, и она действует на автопилоте, как бывало дома, когда следовало накормить детей, а сил почти не оставалось.

Отыскав в кухне расписной поднос с уже слегка облупившимися розами, Дина устроила на нем два бокала с дымящейся густо-янтарной жидкостью, сахарницу, початую пачку печенья, пару бутербродов с колбасой, которую нашла в холодильнике, и осторожно понесла все это сооружение в комнату.

Виктор спал в самой нелепой позе, которую только можно было придумать. Его голова сползла со спинки, и он, согнув в локте руку и опираясь на нее, полувисел над сиденьем. Дина улыбнулась и, вспомнив заснувшего Задворьева, подумала о том, что с возрастом стала действовать на мужичье гипнотически. Она поставила поднос на журнальный столик и подошла к дивану.

– Вить… ты ляг… – шепнула она и попыталась его уложить.

Задорожный, опять-таки как Лешка тогда, открыл совершенно бессмысленные глаза, что-то пробормотал и, окончательно обессиленный, упал на диван. Дина подсунула ему под голову подушку, села на пол и уставилась на него, почти не мигая. Перед ней лежал человек, который позвал ее замуж. Она не столько смотрела на него, сколько думала. Нет, конечно же, она не станет обманывать себя тем, что мечтала о замужестве с ним всегда. Если честно, то вообще никогда не мечтала. Но она помнила ту московскую ночь. Она вспоминала ее, когда на душе было особенно темно и страшно. И даже тогда, когда ее обнимал Задворьев. Она сравнивала и понимала, что Лешка – это так… это подарок изголодавшемуся без мужских ласк телу и… вечные терзания душе. А с Виктором она, пожалуй, могла бы быть по-настоящему счастлива.