– Как прикажете вас понимать? Королева Маргарита собрала войска во Франции и, зная о прибытии Эдуарда в Англию, готова двинуться на помощь Делателю Королей.

Барон покачал головой. Теперь в его лице не было больше ничего мальчишеского. Глубокие борозды, залегшие у рта, сразу состарили его.

– Как это звучит на латыни – Duobus certantibus tertius gaudet[38]. И ваша августейшая свекровь, миледи, придерживается именно такой точки зрения. Она не станет спешить в Англию, а выждет. Либо Эдуард разобьет войско вашего отца и уничтожит Делателя Королей, и тогда она вернется со свежими силами и даст ему решительный бой, либо Уорвик ослабеет в войне с Йорками, и тогда она сможет диктовать ему условия.

– О Небо! Но ведь так она погубит все дело! Если королева не поспешит в Англию и позволит Эдуарду одержать верх, она никогда больше не сумеет отвоевать трон! Нет, мне действительно необходимо быть во Франции, чтобы убедить их помочь отцу разделаться с Йорками.

Стэнли задумчиво потер переносье.

– Что-то не припоминаю, чтобы кому-нибудь удавалось в чем-либо убедить королеву. Что же касается принца, я его почти не знаю, но поговаривают, что он никогда ни на что не решится без дозволения матери. Простите, принцесса, если я ошибаюсь.

Анна прикрыла глаза. В памяти всплыла рука Эдуарда с занесенным хлыстом, она словно заново ощутила ослепляющую боль от ударов в спине и плечах.

– Еще месяц назад я написала принцу Уэльскому. Он не ответил.

– Нет, ответ прибыл. Письмо вашего супруга уже неделю хранится в ваших покоях в Вестминстере.

– Почему же вы не захватили его?

– Но ведь я был уверен, что вы вернетесь со мною в Лондон, миледи.

– И это после того, как я отослала ни с чем стольких гонцов? Однако вы интриган, лорд Стэнли. Не отрицайте, вы хотели воспользоваться этим письмом как приманкой!

В карих глазах барона вновь мелькнул дерзкий блеск.

– Винюсь. Я действительно полагал, что письмо супруга, а вместе с ним и послание отца, что дожидается вас в Вестминстере, также послужат аргументами того, чтобы вы вернулись. Но прошу вас, ваше высочество: верьте мне, я вполне искренен, когда советую вам поторопиться в Лондон.

Анна устало вздохнула. В душе у нее звучали слова, сказанные ею сегодня у гробницы Генриха IV: «Если сможешь – помешай мне!» Внезапно ей стало жутко. Ведь не прошло еще и трех часов с тех пор, как она произнесла эти дерзкие слова, – и все складывалось так, что она не сможет возвратиться во Францию. Стэнли между тем продолжал:

– Вам нельзя сейчас все бросить и устремиться на континент. Больше всего это будет походить на трусливое бегство. К тому же, если мы не сумеем скрыть безумие короля, ваш отец останется в полном одиночестве. Кто встанет рядом с ним за дело сошедшего с ума монарха?

Анна внезапно всхлипнула.

– Господи, помоги моему отцу! Стэнли взял ее руки в свои.

– Уповать на Бога вовсе не означает, что следует сидеть сложа руки.

Анна опустила голову. «Если сможешь, помешай мне!» – звучало в ней. Да, все складывалось так, что ей не удастся свидеться с принцем Эдуардом. Она встала. Ее щеки, обрамленные волнами гладких каштановых волос, показались Стэнли мраморными, но глаза сверкали решимостью.

– Я согласна, барон. Я буду сопровождать короля в столицу. Однако при первой же возможности уеду, чтобы умолить супруга поспешить в Англию.

12.

Лондон показался Анне серым и призрачным. Сидя в седле, она зябко куталась в розовый шелковый плащ, глядя на крутые темные крыши предместья Саутворк, за которыми возвышался бесконечный лес шпилей и колоколен столицы. Все было зыбким и неустойчивым сквозь пелену моросящего дождя. Анна почувствовала, что ей вовсе не хочется въезжать в столицу. До Лондона они добрались на удивление быстро. Лорд Стэнли взял на себя все хлопоты по сопровождению их кортежа, и Анна решила, что еще ни разу ей не доводилось путешествовать с подобным комфортом. Казалось, барон не упустил ни одной мелочи. Он хорошо знал дорогу, заранее рассчитал, сколько миль они будут делать в день, дабы продвигаться достаточно быстро, однако не загоняя лошадей и не причиняя особых неудобств разместившемуся в закрытом паланкине королю.

Барон заранее высылал вперед своих людей, и к их прибытию всегда уже был накрыт стол, растоплены камины, согрета вода и, если дело шло к ночи, приготовлены удобные постели. Для Генриха Ланкастера всегда отводилось отдельное помещение, куда он удалялся с Лэтимером, так что короля мало кто видел в дороге. Зато Анна все время была на виду, держась впереди кортежа рядом с бароном Стэнли. Поначалу, правда, она опасалась, что беременность не позволит ей чувствовать себя свободно в дороге, а лорд Стэнли что-то заподозрит, однако, к ее облегчению, все шло превосходно, она прекрасно ела, ощущала себя бодрой и лишь на особо тяжелых участках пути вдруг становилась на удивление осторожной.

За время пути она сблизилась с бароном. Он подробно поведал ей, что происходит в столице, сообщив, что ее дядя-епископ неплохо справляется со своими обязанностями, а ее сестра сейчас пребывает в замке Тауэр, ибо, едва Джордж взялся править в Лондоне, он тут же решил, что особняк Савой более не соответствует его высокому положению, и предпочел переселиться в древнюю королевскую резиденцию. Сейчас он в отъезде, а его очаровательная жена по-прежнему в Тауэре, и не пожелает ли принцесса также обосноваться в стенах этой старой крепости, где они с королем чувствовали бы себя увереннее, чем в недостаточно укрепленном Вестминстере. Но Анна неожиданно возразила.

– Боюсь, леди Изабелла сочтет это ущемлением ее в правах супруги второго протектора. К тому же Вестминстер гораздо более мне по сердцу, чем эта угрюмая крепость.

Лорд Стэнли ответил, что путь к Тауэру короче, чем в Вестминстер, и они скорее смогли бы укрыть короля. Анна упрямо промолчала. Барон больше не настаивал, поняв, что не все ладно между дочерьми Ричарда Невиля и принцессу не удастся уговорить остаться под одним кровом с сестрой.

Перед столицей они сделали остановку в замке Элтем, в семи милях от Лондона, где Стэнли предложил подготовиться к въезду в столицу, а заодно и дождаться сумерек, чтобы в полумраке не столь отчетливо виделось безумное, отсутствующее лицо Генриха.

И вот они уже двигались по Саутворку. В воздухе чувствовался запах торфяной гари, навоза, нечистот – типичный дух предместий. Анна царственно восседала на своем Мираже, сбруя и упряжь которого были украшены серебряными колокольчиками, весело позванивавшими в такт поступи коня. Горячий иноходец то и дело вскидывал голову, фыркал, плясал, порываясь вперед, так что Стэнли приходилось держать его под уздцы, а Анне изо всех сил натягивать поводья, чтобы сдерживать и заставлять идти чинным шагом. Король ехал на смирном соловом мерине.

Было решено, что в Лондон Генрих въедет верхом, ибо при въезде в Сити ему придется совершить церемонию принятия из рук лорда-мэра хрустального жезла. Это обстоятельство беспокоило всех, знавших о безумии Генриха, но уклониться можно было лишь в случае прибытия короля по реке.

Однако Лэтимер предупредил, что Генрих панически боится воды и может начать буйствовать при виде речных волн. Сошлись на том, что поскольку Генрих абсолютно не мог править конем, то барон Стэнли, как лорд-камергер двора, будет идти впереди, ведя в поводу лошадей короля и принцессы.

Анна покосилась на Генриха. Облачившись в серый бархат, он послушно держался за луку седла. В молодости он был неплохим наездником и сейчас машинально держался в седле. На голове короля была большая шляпа с широкой тульей и круглыми валиками полей, расшитых золотыми зубьями, наподобие короны. Шляпа, казалось, была чрезмерно тяжела – король сутулился, голова его клонилась, и было похоже, что он дремлет. Это всех устраивало.

Дождь сеялся мелкий, как мука. Анна ежилась в прилипшем к плечам плаще. Ее одели как можно пышнее, чтобы отвлечь внимание от короля, а самым ярким в ее гардеробе оказался розовый легкий плащ. Несмотря на великолепие переливающихся складок, струящихся, покрывая круп коня едва ли не до земли, он оказался слишком легок, и Анна дрожала в нем как осиновый лист.

В воздухе висела зыбкая мгла. Они медленно двигались среди темных деревянных домов Саутворка, а впереди шли лучники, освобождая кортежу дорогу. Анну поразило малолюдье. Не было обычно стекавшейся к приезду монарха толпы, лишь нищие жались к обочинам и клянчили милостыню. Но даже ремесленники не бросали работу, чтобы приветствовать кортеж венценосца. Кузнецы продолжали стучать молотами у горнов, лавочники толковали с клиентами у своих навесов, клерки пробегали мимо, верховые сторонились, хмуро поглядывая на процессию. Анна чувствовала кожей – Стэнли был прав, и в Лондоне вовсе не рады возвратившимся Ланкастерам.

Они миновали прямоугольную готическую башню Саутворкского собора и по Лондонскому мосту, который никто не потрудился украсить к приезду монарха, пересекли Темзу. Далее начинался Сити. Уже совсем стемнело, но барон все еще не приказывал зажечь факелы, и поэтому встреча с лордом-мэром и его шерифами произошла в полусумраке. По традиции, король получил таким образом право на въезд в старейшую часть Лондона, и лорд-мэр, в знак того, что временно слагает свои полномочия, вручил монарху хрустальный, украшенный жемчугом жезл, сохранившийся еще с англосаксонских времен. Жезл вручался символически, и король тут же должен был его вернуть, но сейчас произошла заминка.

Мэр стоял перед королем в своей роскошной пурпурной мантии, а король Генрих, казалось, по-прежнему продолжал дремать в седле. Вокруг послышался ропот, и Анна понудила Миража придвинуться боком к лошади короля и негромко приказала:

– Бери!

Генрих послушно принял жезл и так и остался сидеть с ним.

– Государь, а теперь – верните.

Король приподнял голову и стал рассматривать жезл. В это время кто-то зажег факел, его пламя заиграло на украшениях рукояти, и все увидели, с каким детским любопытством Генрих исследует блестящую регалию. Ропот стал громче. Мэр в недоумении протянул руки.