Неподалеку от принцессы на резной скамеечке сидела ее молоденькая фрейлина Бланш Уэд, перебирая струны лютни и напевая веселую французскую песенку графини де Она[7]:

+Мне любовь дарит отраду,

Чтобы звонче пела я.

Я заботу и досаду

Прочь гоню, мои друзья!

Леди Бланш всегда пребывала в отличном расположении духа и не расставалась с лютней. Анне она нравилась, но суровая Грэйс Блаун считала ее непростительно легкомысленной и беспечной и не раз выговаривала ей, так что Анне приходилось заступаться за свою любимицу, чей веселый голосок разгонял ее меланхолию.

Вот и сейчас, когда строгая статс-дама заворчала на бедняжку Бланш, требуя, чтобы та занялась ногтями принцессы, Анна остановила ее жестом и, протянув руку, сказала:

– Дорогая леди Блаун, оставьте Бланш в покое. С этой обязанностью вы справляетесь намного лучше. А юная Уэд пусть напевает.

Девушка тут же ударила по струнам:


+Злобный ропот ваш не стих,

Но глушить мой смелый стих –

Лишь напрасная затея:

О своей пою весне я!


Тучная Грэйс Блаун опустилась подле принцессы на складной стул и молча принялась полировать ее ногти. Рогатый головной убор статс-дамы подрагивал от усердия, но Анна знала, что эта женщина ненавидит ее всей душой и проявляет старание лишь по долголетней привычке покоряться Ланкастерам. Да и эта овечка, леди Сьюзен, что хлопочет сейчас за ее спиной и старается придать своему голосу медовую сладость, на самом деле властна и жестока с младшей прислугой и мечтает лишь о том, чтобы приобрести как можно большее влияние при дворе.

– Ах, моя принцесса, какие у вас волосы!, Этот каштановый отлив я замечала лишь у соболя. Густые, пышные и гладкие, словно грива породистой лошади!

Анна поморщилась. Это сравнение не слишком ей понравилось, хотя своими волосами она действительно гордилась.

В этот момент дверь распахнулась и появилась Дебора Шенли. Она шла настолько торопливо, что едва не оттолкнула дежурившего у дверей пажа. Это совсем не походило на всегда ровную, сдержанную баронессу.

Сьюзен Баттерфилд уперла руки в бедра.

– Вы что, не в себе, милочка? Кто позволил вам врываться в покои принцессы Уэльской, когда ее туалет не окончен?

Леди Дебора стояла, сцепив пальцы, и молчала. Лицо ее заливала бледность, а в ее глазах сверкало такое отчаяние, что Анна поняла: произошло нечто из ряда вон выходящее.

– Оставьте нас наедине с баронессой! – приказала она.

Лютня Бланш Уэд смолкла, а леди Блаун рискнула напомнить, что если принцесса не поспешит, то может опоздать к мессе.

Анна оборвала ее:

– Пусть моими волосами займется баронесса Шенли. Всем известно, что она в этом большая мастерица, и самые лучшие прически леди Бофор делает ей ее камер-фрейлина. Думаю, она не откажет в подобной услуге и мне.

Еще в ту пору, когда Анна только осваивалась в Вестминстере и знакомилась со двором, она была приятно удивлена, узнав в одной из придворных дам леди Маргариты Бофор вдову грозного Мармадьюка Шенли. Анна загорелась желанием поближе познакомиться с нею, и вскоре камер-фрейлину леди Бофор можно было нередко видеть в обществе принцессы Уэльской. Они подружились, хотя баронесса и была поражена тем, как много знает о ее прошлом эта зеленоглазая принцесса, с которой прежде ей никогда не приходилось встречаться. Помня наставления отца, Анна ни о чем ей не говорила, но продолжала выпытывать у баронессы, как сложилась ее судьба после той ночи в Фарнеме.

В последний раз принцесса видела Дебору Шенли едва живой, когда ее, бесчувственную, уносили солдаты барона. Когда же несчастная женщина пришла в себя, то узнала, что стала вдовой. Поначалу ей трудно было управлять огромным поместьем и замком, гарнизон которого скорее напоминал разбойничью шайку. Однако едва она стала налаживать хозяйство, как на нее обрушились новые напасти.

Леди Дебора была хороша собой, одинока, а главное, после смерти мужа многим показалась завидной партией. Потому-то, едва она оправилась от болезни, в Фарнем стали наезжать холостые сквайры, рыцари и вельможи, стремившиеся заполучить руку, сердце и владения молодой вдовы. Поначалу она принимала их, но вскоре, ссылаясь на то, что ее изувеченный покойным бароном духовник находится при смерти, стала отказывать им и в конце концов просто заперлась в замке.

Однако от женихов не было отбоя. Леди Дебора после того, что ей пришлось пережить с Мармадьюком Шенли, приходила в ужас при одной только мысли о новом замужестве. Больше всего ей хотелось со временем уйти в один из монастырей, а поскольку она еще не решила, в какой именно, то вскоре между близлежащими аббатствами и монастырями, также зарившимися на состояние молодой вдовы, вспыхнула настоящая распря, и святые отцы принялись досаждать баронессе не меньше, чем женихи.

Именно в это время к власти вернулись Ланкастеры, и, пока в провинции царила полная неразбериха, некий сельский сквайр решил, воспользовавшись моментом, силой принудить Дебору Шенли стать его супругой. Ничего удивительного – если многие лорды вели себя, как разбойники, то не было ничего необычного в том, что вчерашний воздыхатель собрал большой отряд и осадил замок Фарнем. Но не тут-то было. Хрупкая баронесса сумела оказать такой отпор и проявила такое мужество и доблесть, что завоевала искреннее уважение своих вассалов, которые готовы были стоять до последнего даже тогда, когда после поражения сквайра замок был осажден другим, куда более могущественным феодалом.

В это тревожное время до леди Деборы дошел слух, что могущественная графиня Ричмонд – леди Маргарита Бофор с сыном намерена проехать через Норт-гемптоншир, и она написала ей, умоляя оказать поддержку и покровительство.

Маргариту Бофор тронуло письмо одинокой молодой женщины, и она выслала отряд на помощь баронессе, а затем пригласила ее к своему двору, сделав придворной дамой. Графиня нашла леди Дебору изящной и воспитанной и предпочла держать ее при себе. Однако все неожиданно усложнилось тем, что ее шестнадцатилетний сын Генрих Тюдор внезапно воспылал страстью к прелестной вдове.

Анна заметила это, едва прибыв в Вестминстер. Генрих Тюдор не сводил глаз с Деборы Шенли, но она оставалась неизменно холодна с ним и всячески избегала его общества. Она была услужлива с его матерью, считая себя многим ей обязанной, однако знаков внимания Генриха упорно старалась не замечать. Но чем дальше, тем настойчивее становился молодой граф. Он подстерегал ее в пустынных переходах замка, забрасывал нежными письмами, сочинял в ее честь куртуазные стихи и читал их в присутствии всего двора.

Маргарита Бофор благосклонно относилась к сердечной привязанности своего сына и даже намекнула, что баронессе стоит быть снисходительнее к чувствам юноши. Однако Дебора Шенли, всегда и во всем покорная своей патронессе, выказала непреклонное упорство. Более того, вскоре она сама не на шутку увлеклась шталмейстером герцога Кларенса Кристофером Стэси.

Все это Анна узнала из бесед с леди Деборой. Она и не заметила, как привязалась к баронессе. Среди холодно-льстивых и лицемерных придворных у нее вдруг появилась подруга, столь же одинокая и замкнутая, как и она сама.

Однажды, когда они остались наедине, Анна в упор спросила Дебору:

– Скажи, а как ты относишься к тому, кто убил твоего мужа?

– К Филипу Майсгрейву?

У Анны упало сердце. Слишком долго не слышала она звуков этого имени. Леди Дебора не мигая смотрела на принцессу, и Анна отвела взгляд, опасаясь выдать свои чувства.

– Он спас меня от смерти, – медленно проговорила вдова. – Он пришел на мой зов, когда никому до меня не было дела, и я в душе молюсь за него, как и за мальчика-пажа и за того воина, что разорвал цепь, которой меня приковали к стене. И за несчастного старого слугу, которого убил мой супруг. Но если судьба сведет нас с Майсгрейвом, мне придется обойтись с ком, как с убийцей, и я не подам ему руки. Анна была возмущена.

– Клянусь задницей сатаны! – по-солдатски выбранилась она, отчего благонравная баронесса испуганно перекрестилась. – Нет, вы только послушайте! Эта воспитанная в монастыре особа скоро год как носит траур по своему мучителю и палачу, а тому, кто ради нее рисковал жизнью, она, видите ли, не подаст руки! У вас странные представления о благородстве и справедливости, моя красавица.

– Но ведь барон был моим супругом перед Богом! Нас соединили перед алтарем!

Анна в ярости сжала кулаки, а затем бросилась к аналою и, схватив с него роскошно переплетенную Библию, вернулась к Деборе.

– Клади руку сюда! А теперь поклянись, что ты сожалеешь о том, что Майсгрейв убил твоего мужа!

Леди Шенли отдернула руку так, словно медь и позолота переплета внезапно раскалились, и Анна захохотала.

– Вот-вот, миледи, ваше благонравие суть лицемерие и ложь, и вы такая же притворщица, как и все здесь.

Дебора Шенли удалилась вся в слезах, но через день они уже помирились, и баронесса признала, что была не права.

Анну поражало в этой молодой женщине противоречие между воспитанием и прирожденной силой характера. Дебора с содроганием вспоминала супруга, но тем не менее регулярно заказывала поминальные мессы и носила траур. Она рассуждала о зависимости женщин от мужчин, но выдержала осаду в замке. Она нередко говорила о том, как признательна Маргарите Бофор, но всячески отвергала ухаживания ее сына. Выросшая сиротой и приученная к тому, что ее судьбой распоряжаются другие, она неожиданно проявила несокрушимую волю и недюжинную силу духа, зная, однако, что эти черты характера считаются недостатками женщины, которую Бог создал слабой.

Однако именно это и импонировало Анне в ее подруге. Она сознавала, что такая противоречивость духа роднит их, хотя ее собственная судьба не обошлась с ней так жестоко, как с баронессой, и она не испытала таких унижений и ужаса, которые надломили Дебору и вселили в нее робость.