Поклонников и завоевателей сердца было хоть отбавляй. Виктория говорила: «Бегают, как табун упрямых баранов за овечкой, а овечка еще та с характером: этот не этот, тот носатый, тот рогатый! С такими вкусами и параметрами будет в девках до пенсии». Я ни дня не возвращалась домой без подарков. Курьеры многих служб считали мой дом постоянными клиентами и знали, как зовут по имени отчеству всех членов семьи и прислуг. Дело не только в моей, отличающей с толпы внешностью, а и противоположный пол видит во мне по большей части — мешок наследства, подходящую партию.

Школьная подруга Лиза звала меня магнитом, объясняя их поведение — охотничьим турниром за руку и богатство, при этом смеясь: «Ты такая мисс всея Руси, глава неприступности». Одно время она собиралась лично наградить победителя. Трофеем должен был стать пояс с надписью на упряжке «Я вас сделал!». С этим подарком Елизавета каждый день ходила в школу-лицей. Грант-При так ни кто и не получил. Конечно, на выпускном вечере Лизка слезно на коленях просила поцеловать кого-то в щечку, чтобы не пришлось выкидывать столь долго ожидавший своей участи презент. Но, у меня личное плавило, можно сказать, табу не целоваться с нелюбимыми, уж насколько я старомодна. Ничего не добившись, подпоив меня слегка, подруга решила приняться за план «Б». Встав на высокий стул со второго раза (первый поднялась без микрофона, ей пришлось идти отбирать его у тамады силой) сто восемьдесят трех сантиметровая выпускница в коротком зеленом коктельном платье, сшитое под заказ одним из модных американских стилистов, со всей силой появившейся в крови алкоголя, прокричала в микрофон, заглушив всех:

— Любименькая моя подруженция! Вот это загнула! Хи-хи! Обещаешь ли отдать это тому, кто покорит тебя?

— Успокойся. Не смешно! — она скорчила плаксивую рожицу и уже открыла рот, чтоб продолжать меня позорить, пришлось соглашаться: — Ладно, давай сюда и отстань!

Все три класса, бывшие выпускники, с явным любопытством начали наблюдать эту ситуацию. Ненавижу лишнего внимания к своей особе, меня вполне устраивает быть тихой мышкой и наслаждаться любимыми вещами. Но об этом в выпускной вечер только и оставалась мечтать. Я, отобрав пояс, принялась снимать неутихающую Лизу, но та продолжила:

— Не слезу, не тяни! И так! Дамы и господа! Все мы. Хм… Евгений Семенович! Дядя! — обратилась она к директору и по совместительству к своему троюродному дяде: — Снимайте нас! Завтра будет еще отнекиваться! Че вы роетесь долго с камерой? На! Мой айфон бери, не чехли только, лысый! — дядьке явно нравилось представление или, возможно, сделав скидку на алкогольное опьянение племянницы, уважаемый мужчина не стал ничего говорить в противоречье, спокойно снимая на камеру, мысленно надеясь показать это нашим родителям, бывших без пяти минут школьниц.

— С завтрашнего дня я стаю студенткой факультета журналистики. Когда ты, причина грусти почти всех тут парней, найдешь себе достойного парнишу? Это риторический вопрос. Так вот. Мы будем дружить и пятьдесят, и в сто в гробу — не избавишься меня и не скроешься. Я обязательно о знаменательной дате в жизни Алисы Тарахановой, влюбленности, напишу статью! Узнает весь мир! Да-да! Весь! Ты же знаешь, я не шучу! Мой отец хозяин трех самых модных журналов. Устрою твоему будущему мужу пресс-конференцию и напечатаю во всех трех журналах ее с комментариями «завоевателя» под названием…ээээ… «Кузнечики в обмороке или Любовь играет в прятки…».

Я не теряла надежды отобрать микрофон, но одноклассница продолжила:

— Так что ждите парни! Я для вас фотку на разворот помещу этого покорителя сердца, чтобы знали, кому рожу бить или где вам пластику стоит сделать! Сеня! Сеня! Не смотри на нее так — тебе пластика и та не поможет.

Замолчать Лизку заставил тот самый злосчастный микрофон. Изворачиваясь от очередного захвата мной микрофона, подруга наступила на провод каблуком и плюхнулась на пол со свистом. Паркет принял Костенко с восторгом и громким звуком оповестил о падении барышни всех, в том числе, на втором этаже здания. К огромному удивлению всех ни косточки не повредив, пьяная Лиза приказала директору нажать кнопку «Разместить видео в социальной сети». Рейтинг видео зашкаливал через три недели. А сама Лизка еще не став журналистом, уже была самой ожидаемой скандальной фигурой желтой прессы. Именно тогда блогеры и комментаторы придумали ей кличку «Паркетная разоблачительница».

После выпускного я с содроганием сердца слышала каждый раз про этот вид интернет-общения — социальные сети. Первая моя регистрация в социальной сети вызвала фурор. Юноши решили это жестом «я соскучилась без вас, напишите мне, пригласите погулять». Многие решили воспользоваться, тем более теперь не нужно придумывать слова и бояться подойти. Все просто решили написать «пошли на свидание». Спасибо дядьке админу, ввел функции «Личные сообщения могут присылать только контакты» и «Писать на стене можете только вы», по-иному так и пришлось бы сидеть с другой странички под ником Дульсинея Фигвамовна и аваторкой маленькой девочки с мультика «Корпорация монстров».

А теперь передо мной — он. Картошка или Батон. Антон. Крохотный воздушный замок, который после Антошки пришлось собирать по частям, как пазил мелкой мозаики, затрясся. Душу переполняли капельки тревоги с запахом дыма от сгоревшего костра и весенних полевых цветов, смешанные с двоякими мыслями: дать пощечину и обнять. Вдруг я его еще люблю? Или просто мозг окончательно протянул свои руки к екающиму сердечку и навек закрыл его на ключик от любви, нежности и трепета.

В аудитории царила тишина, взгляды преподавателя со мной, студенткой, смотрящих друг на друга, переходили на гипнотический уровень, не отводя и не мигая, только Верочка толкала в бок, надеясь еще в начале года получить «отлично» за свое молчание. После такого рассматривания могу смело идти в конкурс «Кто кого пересмотрит». Чуть позже поднялся гул — группа принялась шептаться, некоторые принялись выкрикивать старосте: «Я выиграл пари, они втюрились — возвращай за ставку деньги». Первым отвел взгляд, нарушая тишину Картошка:

— Алиссса, — немножко протянул звук «ссс» под наплывом вспышек воспоминаний, мимолетно улыбнувшись, он взял себя в руки, сжимая сильнее, чем нужно, труд Фрейда «Die Zukunft einer Illusion» («Будущее одной иллюзии»), — Я… я Вас так давно не видел. Точнее никогда не видел. Вы думаете приходить на мои пары? — и, осознав, что долгое молчание захватило группу излишним интересом, добавил: — Я молчал десять минут, а Вы так и не объяснили, почему не были на наших парах. «Простите» — ни кто не услышал?!

Ответом стало отрицательное кивание головой.

Какой тебе простите? Не обнаглел ли ты часом тут? А не рухнул ли ты с неба на дуб, а с дуба на кактус? Может, подняться, положить красную дорожку, захватить хлеб с солью, поклонится и закричать: «О, царь-батюшка, велите меня казнить, а не помиловать!». Ага, сейчас! Тьху!

В душе замяукали кошки.

Вот еще что придумал! Буду ходить на тебя миловаться, а вдруг ты еще раз тут присоединишься к спору в нашей группе? Спор — это же дело чести для Антона-панталона! Может, правда ему предложить? И сама сделаю ставку на облом обломыч.

— Что ж! Тогда после ректорской вынужден с вами поговорить, и если вы не придете — забудьте о закрытии моего предмета больше, чем на низкий уровень. Надеюсь, ваша рассудительность в норме.

Кошки хором встали на дыбы, готовясь нацарапать ему на низком уровне все свои мысли. Одна с кошачьих-бунтующих сняла свой колпак, вообразив метательной звездочкой и в любую секунду приготовляясь использовать. Еще пара животных согласилось, чтобы их раскрутили за хвост, как метательную тарелку, для быстрой доставки к рожице красавца Помидора. Именно помидора. С первым зрительным контактом Бантошка слился кожей со своими волосами, сейчас прилично длинными и небрежно торчащими в сторону, выкрашенными в белый цвет, придавали более симпатичного вида хозяину, чем прежде. После еще пары минут, он вовсе стал похож на овощ, залившись яркой красной краской.

— Милая… — вся аудитория посмотрела на преподавателя, не понимая причины поведения.

По телу у бывшего возлюбленного (а может все-таки не бывшего?) синхронно пробежали мурашки, а после и по мне. Только мои мурашки пробежали в качестве митинга с возмущениями «Засранец!». Некоторые, видно старейшины, пошли в гости к дятлу в голову просить выклевать этому Буратино всех тараканов и остальную живность, подающие Картону надежды.

Сотни мурашек, а, может, и миллионы, промелькнули и на преподавателе, на его лице видно эту надпись старославянскими огромными буквами: «Тип, это твой шанс все исправить! Соберись тряпка! Будь мужиком. Ну, давай! Не мужик чтоль? А че тогда коленки дрожат? Даааа! Даже у твоих мурашек мурашки спинки покрыли».

— Милая девушка, после лекции подойдите ко мне. — исправился Батон.

— Алиса, что случилось? Ты его знаешь? Господи, не молчи только. Очнись. — все время повторяла над ухом шепотом Верочка. Еще бы! Она полгода об этом говорила б всем к месту и не месту!

Я тихонько собирала свои разбросанные вещи, подняла разбитый ноутбук, упавший на пол, когда впервые заговорил профессор, и немедля начала двигаться к выходу. Коснувшись дверной ручки, с уверенностью, что он просто воспоминание и привет из прошлого от чудака-купидона, шагнула за дверь, тяжело вздохнув, попрощалась. Но кто-то за вторую руку, довольно грубо схватил. Не стоило обворачиваться — прикосновение рук гитариста я запомнила навсегда. Такое же авторитарное, небрежное, но с долей нежности, а от рубашки веяло все тем же ароматом мужского насыщенного дешевого одеколона, такой еще дядьки пьют в подворотнях. Но, раньше руки у Картошки никогда не дрожали от прикосновения, были уверенными, а сейчас, наверное, решили превратиться во включенный миксер.

— Задание на доске. Уважаемые студенты, у вас час для решения ректорской контрольной работы. Тараханова, вы не посещаете мои пары. Как можно вас оценить? Если покинете аудиторию, придется сообщить в ваш деканат о подобном инциденте. Советую остаться и забыть. — как оказалось, у него не только руки дрожат, а в образовавшей тишине, стоящему возле профессора было слышно бешенный стук сердечка.