Проходя с принцем по залу, Эмма, дрожа, прильнула к мисс Келли. Воркующий женский смех, громкий гогот мужчин, душераздирающая музыка — все это било по нервам. Больше всего ей хотелось повернуться и бежать из этого адского котла, в котором, казалось, все делалось ради того, чтобы заглушить разум и породить самые дикие фантазии.

Мисс Келли улыбалась ей. Она спокойно и уверенно двигалась вперед, в самой гуще этого водоворота. Рука ее крепко охватила талию Эммы, а в глазах как бы затаилось ожидание. Она знала всех. Каждого называла по имени и могла о каждом рассказать самые удивительные истории.

Лорд Кэмптон, маленький, подвижный, как угорь, убил на четырнадцати дуэлях одиннадцать противников и троих сделал калеками. Леди Уэнтворт, изящная и нежная, как эльф, могла перепить любого матроса. Лорд Рокингем и лорд Оксфорд стяжали неумирающую славу, устроив на пари состязания пяти гусей с пятью индюками. Мисс Пэйтон, бледная и стройная, как лилия, дочь лорда, фрейлина двора, родила троих детей от разных любовников и теперь собиралась идти с неким герцогом к алтарю.

Великое и малое, смехотворное и страшное — все здесь перемешалось; казалось, ничто не имело прочных устоев, единственным правилом было отсутствие правил.

Внезапно их внимание привлек общий крик.

— Сатанина! Да здравствует Сатанина, спутница Люцифера! Сатанина, королева ада!

Под руку с Люцифером, сопровождаемая толпой молодых мужчин, взошла на трон юная женщина. Одежда телесного цвета, как кожа розовой змеи, облегала ее пышные формы. Над ее лицом Мадонны диадема из рубинов и бриллиантов рассыпала в светлых волосах кроваво-красные искры.

— Леди Уэрсли, — восхищенно закричал принц Георг. — Это леди Уэрсли, королева прелюбодеев.

Сатанина сделала знак рукой, требуя тишины. Все столпились близ нее. Молодые люди из ее свиты расположились на ступенях трона, а Люцифер, как бы в знак преклонения, опустился к ее ногам.

И Сатанина заговорила.

— Друзья и подруги красного рая, поклонники света, почитатели огня — Сатанина благодарит вас. Но души ваши сумрачны, а сердца полны грусти. Излейте свои страдания. Что гласит закон? Ни во что не верить, ничему не удивляться! По эту сторону — на земле — жизнь, по ту — ничего. Итак, каков же вывод? Дать волю своим страстям! Женщина проявляет себя в любви. В любви она рождается, любовь — ее предназначение, от любви она умирает. Что дурного в том, что я любила? В мрачные времена мужчины — тираны душ, рабы себялюбия — установили закон, по которому женщина принадлежит одному единственному мужчине. Она должна закрыть глаза, заткнуть уши, спрятать руки, чтобы ни одно лицо, ни один голос, никакое прикосновение не показались ей прекраснее, чем лицо, голос, прикосновение этого единственного мужчины. Но Сатанина спрашивает: красив ли сэр Ричард Уэрсли?

Наклонившись, она огляделась вокруг, как бы ожидая ответа. Раздался громкий хохот, как после остроумной шутки.

Леди Уэрсли кивнула.

— Сэр Уэрсли красив. У него лицо обезьяны, голос попугая, кожа жабы. Сатанина должна быть безмерно благодарна тем, кто выдал ее за него замуж, когда она была еще неразумным ребенком. Однако у него есть сердце. Он не препятствовал ее поискам у других той красоты, которую она не нашла у него. Но настал день, когда ему понадобились деньги, и тогда он подал жалобу на одного из тех, чьей красотой наслаждалась Сатанина в уединении, и запрятал его в тюрьму. Посмотрите на него сами, друзья! Судите сами, можно ли было Сатанине найти здесь красоту.

Она сделала одному из молодых людей своей свиты знак подняться к ней. Он повиновался, и все увидели мощный стан Геркулеса.

— Дэвис, — приветствовали его присутствующие, — капитан Дэвис! Лучший борец доброй старой Англии!

Она нежно похлопала его по широкому затылку и мягко толкнула на прежнее место.

— Разве можно было Сатанине не защитить эту красоту от того уродства, эту любовь от того корыстолюбия? И она сделала это. Она привела доказательства того, что сэру Уэрсли всегда было известно о ее поисках красоты у других мужчин. Что он остановился на Дэвисе только для того, чтобы выжать из него деньги. Она вызвала тридцать пять живых доказательств, тридцать пять испробованных ею красавцев. И двадцать восемь из них явились и принесли присягу. Сэр Уэрсли, муж по принуждению, был осужден, капитан Дэвис, муж по свободному выбору, был оправдан. Есть еще в Англии праведные судьи! А вы, все двадцать восемь — вы светлые люди, вы рыцари истины. Сатанина благодарит вас. Слава ваша будет сиять, пока душа женщины ищет красоту. Обнимитесь и явите человечеству блистательный пример истинной нравственности и истиной свободы.

Она простерла руки, благословляя их. Двадцать восемь встали, обнялись и поцеловали друг друга под бурю приветствий, сотрясавших зал[11].

— И все-таки душа Сатанины грустит, а сердце полно печали, — продолжала леди Уэрсли. — Были приглашены тридцать пять, пришли двадцать восемь. Не было семерых. Семеро осквернили палладиум истины. Этих семерых Сатанина призывает на суд. Их имена в этом списке. Друзья и подруги красного рая, Сатанина спрашивает вас: что сделать с этими семерыми изменниками?

Люцифер медленно встал с места и протянул руку за списком.

— Да будут они изгнаны из круга просветленных. Да превратятся их имена в пепел. Память о них развеяна всеми ветрами.

Он поднес список к факелу, сжег его и развеял пепел по воздуху. Это была встречено дикими криками одобрения. Затем он подал Сатанине руку, музыка заиграла бравурный марш, и началось общее шествие.

* * *

Не безумцы ли все эти люди? Эмма безвольно дала мисс Келли вовлечь себя в общий поток. Процессия прошла вдоль стен зала, миновала роскошные боковые помещения и наконец остановилась перед столом, на котором крутилось лотерейное колесо.

Лорд Балтимор занял место за столом, положила перед собой пачку банкнот и груду золотых монет и начал игру в карты.

— Кто хочет посвятить себя любви, пусть следует за Сатаниной, — крикнул он резким, перекрывающим шум голосом, — а кому по сердцу прекраснейший дар рая — игра, тот подойди сюда. Но только помните заповедь, вы, души красного пламени: будь то выигрыш или проигрыш — nil admirari[12]!

Ответом ему был насмешливый хохот. Из толпы выбрался тощий мужчина и сел напротив. Ему было не более тридцати пяти лет, но его маленький костистый череп был совершенно гол. Сухие руки, впалая грудь, глаза, прятавшиеся в глубоких глазницах — в нем уже не было почти ничего от живого человека.

— Это лорд Уотфорд, — шепнула мисс Келли Эмме, — самый отчаянный игрок в Лондоне и личный враг лорда Балтимора.

Как будто услыхав это, сэр Уотфорд кивнул ей, скривив в гримасе свой большой рот. Затем обратился к лорду Балтимору:

— Ничему не удивляться? — повторил он с издевкой. — Ты, Люцифер, как всегда, бахвалишься. Я заставлю тебя нарушить твой же закон. Ты еще удивишься, уверяю тебя.

Он ударил сухой костлявой рукой по столу. Лорд Балтимор и глазом не моргнул.

— Ты часто пытался совратить меня, Асмодей, — сказал он насмешливо, — но ни разу тебе это не удалось.

— Ну, уж сегодня я этого добьюсь. Я отыскал способ. — И покашливая, захихикал. — Придется тебе покинуть трон и уступить его мне. — Обратившись к стоящим вокруг, он добавил: — Кто ставит на Асмодея против Люцифера?

Люцифер саркастически улыбнулся:

— А кто на Люцифера против Асмодея?

Это послужило как бы сигналом. Громкие голоса выкрикивали друг другу условия пари, от маленьких ставок до крупных сумм. Возникла дикая неразбериха. Образовались две партии, сгруппировавшиеся вокруг лорда Балтимора и сэра Уотфорда. На всех лицах было одно и то же, знакомое Эмме выражение, напоминающее яростный азарт крестьян на ярмарках в Хадне, где они ставили свои шиллинги на борцов и боксеров.

Стол покрылся золотом, банкнотами, сокровищами Индии. Игра началась.

— Как у вас руки дрожат, Георг, — сказала мисс Келли с издевкой. — Вам не терпится поставить свои векселя против золота Люцифера, но вы не знаете, что делать с нами. Ничего, я покажу Эми еще кое-какие прелести этого веселого ада. Не будем вам мешать.

Принц нерешительно взглянул на нее.

— Ты собираешься с ней к Сатанине?

— Чтобы предаться любви? Не волнуйтесь, друг мой, мы останемся вам верны. Играйте спокойно, мы придем за вами.

Она со смехом подтолкнула его к столу, на котором крутилось лотерейное колесо. Затем, схватив Эмму за руку, потащила ее прочь.

— Любовь и игра, — сказала она презрительно, — дурман для заурядных людей. Мне ведомо нечто получше — сны! В сладких сновидениях вознестись надо всей этой жалкой повседневностью.

Она откинула портьеру у какой-то двери, за ней открылась небольшая комната. На стенах была мягкая обивка, и когда дверь захлопнулась, шум празднества затих, как по мановению волшебной палочки. Воцарилась глубокая тишина.

Пол покрывал тяжелый ковер. Повсюду были разложены мягкие звериные шкуры, шелковые подушки, пестрые покрывала. На треножнике возвышалась огромная жаровня, в которой пылали древесные угли. Из висячей лампы струился мягкий зеленый свет, после ярко-красного пламени зала показавшийся Эмме прохладной мягкой ладонью, которую опустили ей на глаза.

Мисс Келли указала на маленькие мехи перед жаровней с углями.

— Раздуй огонь, милая, здесь прохладно, — сказала она голосом, в котором сквозило глухое лихорадочное нетерпение, — а я приготовлю нам ложе.

Эмма молча повиновалась, а мисс Келли разместила под лампой звериные шкуры, подушки и покрывала, так что получилось роскошное мягкое ложе. Затем она принесла стоявший в углу низкий столик, на котором меж маленьких серебряных коробочек и чашечек лежали странной формы трубки с толстыми, украшенными золотом мундштуками. В хрустальный подсвечник была вставлена восковая свеча, а в узком, выстланном красным шелком ящичке поблескивали острые металлические иглы.