– Послушай, милая, больше всего на свете я хочу, чтобы мы поженились. Вот уже много лет, как я понял, что безумно люблю тебя. Но я и сам не догадывался об этом, пока ты не стала проводить все время здесь, в своей комнате. Я мучился, тосковал, мне казалось, что ты не хочешь видеть меня, что ты, возможно, увлечена кем-то еще. Прости, любовь моя, но я не выдержал и стал следить за тобой, и теперь, когда я знаю, что ты бываешь только в церкви, мне стыдно смотреть тебе в глаза.

Нам с тобой нужно многое решить, – настойчиво продолжал он, стараясь не замечать растерянного выражения ее лица. Дани сделала слабую попытку освободить свою руку, которую Гевин слишком сильно сжал, но он не позволил ей этого. Он никак не мог понять странного выражения широко распахнутых глаз Дани. Что в них было? Испуг? Возмущение?

Почувствовав закипающую в груди тяжелую ярость, он с трудом взял себя в руки. Если он выйдет из себя, то может все испортить, да и потом, какая ему, в сущности, разница, что она чувствует?! Это будет брак по необходимости – необходимости иметь деньги. И поэтому не важно, сможет ли она когда-нибудь полюбить его.

– Думаю, Дани, ты давно уже догадывалась, какие чувства будишь во мне. Конечно, мы росли как брат и сестра и долгое время так и относились друг к другу. Но ты всегда была для меня гораздо больше, чем сестра. А сейчас я просто сгораю от желания назвать тебя своей навсегда! Давай обвенчаемся как можно скорее! А потом отправимся на родину в Неваду, чтобы потребовать то, что принадлежит тебе по праву…

– Гевин, ради Бога, замолчи немедленно! – пронзительно закричала она. Боль и отчаяние, прозвучавшие в ее голосе, не смогли смягчить ни стены, покрытые шелковыми нежно-розовыми обоями, ни пышные драпировки из белой парчи.

От этого крика у Гевина даже перехватило дыхание. Он впился в Дани испытующим взглядом.

Вырвав наконец руку из его горячих ладоней, девушка откинулась на спинку стула, задумчиво разглядывая так, казалось, хорошо известного ей человека. Что произошло, почему он решился на этот безумный шаг? Ведь раньше, когда они росли вместе, Гевин, казалось, терпеть ее не мог. С ним было тяжело, и таким он был всегда – грубым, себялюбивым и испорченным. Похоже, он никогда и ни к кому не был привязан по-настоящему, поэтому сама мысль, что он может влюбиться, и тем более в нее, показалась ей совершенно абсурдной.

– Но, Гевин, ты ведь это не серьезно? – стараясь не задеть его гордость, проговорила Дани. – Конечно же, ты шутишь! Вот что, давай лучше просто забудем об этом разговоре!

– Ни за что! – Резко вскочив на ноги, Гевин в ярости принялся метаться из угла в угол. Конечно, он достаточно хорошо знал, как к нему относится Дани, и не рассчитывал на то, что она бросится от счастья ему на шею и ответит немедленным согласием. Он заранее был готов к тому, что понадобится немало времени и усилий с его стороны, чтобы добиться ее согласия. Но такой резкий, категоричный и решительный отказ совершенно потряс Гевина.

Не мог же он рассказать ей о письме, полученном Элейн от Тревиса. Не мог объяснить, что она должна потребовать свою долю наследства. Ведь если Дани узнает об этом, то неминуемо догадается, почему Гевин вдруг стал просить ее руки.

Все это с быстротой молнии пронеслось у него в голове и, мгновенно оценив ситуацию, он взял себя в руки. С самым сокрушенным видом Гевин опустился на одно колено у ног Дани, сделав вид, что не заметил, как она с невольным отвращением отшатнулась.

– Посмотри, – тихо произнес он, обводя рукой комнату, – красиво, не правда ли? И всю эту роскошь можно купить за деньги.

Только так ты и должна жить. Дани, купаясь в роскоши, как принцесса. Ты просто создана для этой жизни! Но всему этому придет конец, если ты не согласишься стать моей женой, потому что только я смогу обеспечить тебе такую жизнь. Тебе, надеюсь, хорошо известно, что Клод оставил Элейн в наследство одни долги, но я – я буду трудиться не покладая рук, чтобы нажить богатство для нас обоих.

Дани безнадежно покачала головой. Ну как заставить его прислушаться к ее словам?!

– Выходи за меня замуж, – с дрожью в голосе прошептал он. – Ты ведь можешь сделать меня счастливейшим из смертных, слышишь. Дани? Мы поедем в Америку и потребуем то, что является твоим по праву. Если нужно, я готов стать простым ковбоем на ранчо твоего отца. Просто позволь мне позаботиться о тебе. Ведь я люблю тебя.

Гевин раскрыл перед ней объятия, но она с криком отпрянула в сторону.

– Нет, Гевин, ни за что! Я никогда не выйду за тебя! Я вообще никогда не выйду замуж.

– Может быть, ты сейчас и не любишь меня так, как я, но потом, со временем…

– Нет! – Крепко стиснув дрожащими пальцами висевшее на груди распятие. Дани вскочила на ноги. – Вот кому я дала слово принадлежать, Гевин. Это все, что мне нужно в этом мире. Остальное не имеет для меня значения.

Гевину показалось, что он сходит с ума, он не понимал, о чем она говорит. Он решил, что она просто упрямится, как когда-то в детстве. Неторопливо поднявшись с коленей, он одернул смокинг и, отбросив назад упавшую на лоб непослушную прядь волос, сказал:

– Ну хорошо. Мы продолжим этот разговор за ужином.

Конечно, я понимаю, все это немного неожиданно для тебя.

Но если ты хорошенько подумаешь, то поймешь, что это единственный выход для нас обоих.

Стоя на том же месте, у широко распахнутого окна. Дани тяжело вздохнула.

– Я никогда не выйду за тебя замуж, Гевин, – медленно повторила она. – Я вообще не собираюсь замуж. И обсуждать тут нечего, разве что… – Она замолчала, заметив, что он не слушает ее.

Уже открыв дверь, Гевин обернулся:

– Сегодня вечером мы должны окончательно все решить.

Я думаю, все будет очень просто: скромная свадьба, а затем медовый месяц, который мы проведем в Америке.

Захлопнув за собой тяжелую дверь, он с трудом перевел дыхание, стараясь подавить душившую его ярость. Будь она трижды проклята, упрямая девчонка! Но он заставит ее согласиться, другого выхода у него не было. Иначе им конец.

Погрузившись в невеселые мысли, он направился к лестнице, когда вдруг краем глаза заметил, как что-то мелькнуло в конце коридора. Быстро обернувшись, он увидел Бриану, юркнувшую в открытую дверь ближайшей комнаты. Гевин бросился со всех ног за девушкой, пытаясь на ходу угадать, удалось ли ей подслушать его разговор с Дани. Перед глазами и без того разгоряченного молодого человека предстала стройная, точеная фигурка с пышной, упругой грудью под простой крестьянской блузой, и привычное возбуждение охватило его.

В три прыжка он оказался перед комнатой, в которой только что скрылась Бриана, и рванул на себя дверь. Убедившись, что его жертва там, он плотно прикрыл за собой дверь и направился к испуганной девушке.

Бриана застыла как изваяние посреди комнаты. Стараясь придать голосу как можно больше твердости, она проговорила:

– Лучше держись от меня подальше, Гевин. Я безумно устала от твоих наглых приставаний!

Хищная усмешка искривила тонкие губы Гевина.

– А ты не забыла, милочка, что теперь я здесь хозяин?! И если ты по-прежнему хочешь работать в замке, тебе надо научиться получше угождать своему новому господину – как следует угождать, ты понимаешь меня?

– В таком случае я уйду отсюда, – сухо сказала Бриана.

– А как ты собираешься кормить брата? – протянул он и даже руки потер от удовольствия, заметив, какая боль появилась в ее глазах при упоминании о брате. Тревога исказила прелестные черты нежного лица, и Бриана отчаянно прижала к груди руки. – Ведь тебе хорошо известно, что он никогда не сможет работать, бедняга. Боже, как печально!

– Ах ты, мерзавец! – Ее затрясло от возмущения. – Да как у тебя язык повернулся говорить о Шарле, да еще таким тоном?! А теперь убирайся прочь, не видишь, у меня работы по горло!

Он сделал шаг вперед, и тогда Бриана схватила первое, что подвернулось ей под руку – тяжелый медный подсвечник.

Глаза ее горели холодной, яростной злобой, а рука, державшая тяжелый подсвечник, не дрожала. И Гевин заколебался, подумав, что у отчаянной девчонки, пожалуй, хватит смелости швырнуть в него чем угодно.

– Ты еще проклянешь тот день, когда решилась поднять на меня руку! – прошипел он.

Резко повернувшись, Гевин выскочил из комнаты, изо всех сил хлопнув дверью, так что несколько висевших на стене тяжелых картин с оглушительным грохотом рухнуло вниз. От этого зрелища он еще больше вскипел.

Бриана тяжело вздохнула и поставила подсвечник на прежнее место. При мысли, что она вполне могла проломить ему голову, по спине девушки пробежала холодная дрожь. Бриана с первого дня ненавидела и презирала Гевина Мейсона. Он был наглым, злобным, до мозга костей испорченным человеком. Она ни минуты не колебалась, отвергнув его ухаживания, хотя знала, чем это может обернуться – для нее и Шарля.

Ах Шарль!

Слезы любви и сострадания выступили у нее на глазах.

Она заботилась о младшем братишке с первых же дней его жизни. Шарлю было всего десять, он был почти на девять лет моложе ее. Хрупкое, маленькое тельце мальчика было скрючено, ноги отказывались служить. Он еще кое-как мог переползать по полу с места на место, подтягиваясь на руках, но был не в состоянии самостоятельно взобраться на кровать или в кресло. Когда Шарль был еще шестилетним ребенком, отец поднакопил денег и отвез сына в Париж. Все доктора, кому он показывал ребенка, в один голос заявили, что случай совершенно безнадежный и мальчик останется калекой на всю жизнь.

Один из светил медицины даже предупредил отца, что, по мере того как мальчик будет расти, начнет увеличиваться давление на и без того хрупкие кости позвоночника. А однажды хребет калеки не выдержит – и это будет конец. Операция могла бы помочь, добавил врач, но болезнь Шарля еще настолько мало изучена, что любое хирургическое вмешательство может закончиться трагически. Это был бы своего рода эксперимент – опасный и очень дорогой.