Она с неохотой приоткрыла глаза: в щели бревенчатой хижины сочился серенький рассвет. Огонь в очаге давно погас. В сумерках угадывались очертания убогой обстановки: стол из неструганых досок, положенных на перевернутые бочки, да чурбаки вместо стульев. В противоположном углу пустовали места, где обычно спали подручные Люка.

И тут она вспомнила. Ранние сборы. Было еще совсем темно, когда они закопошились, собираясь в очередной набег, чтобы снова убивать и грабить. При одной мысли об этом у Китти все сжималось внутри. Всякий раз они возвращались целыми и невредимыми и хвастались своими подвигами, привозя продукты, награбленные вещи и золото. И конечно, не забывали про виски. Люк напивался и брал ее тогда с особенной жестокостью. Но иногда ей везло: не дойдя до нее, он засыпал прямо за столом.

Зима!.. Есть ли на свете еще более холодная зима, чем та, которую они коротали в горах, на границе между Северной Каролиной и Виргинией? Снег выпал в самом начале декабря и так и ни разу не растаял в том ущелье, где находилась их хижина. Мало того, вокруг постоянно завывал ледяной ветер, и Китти уже забыла, когда в последний раз было тепло. Стужа, непрерывная стужа.

Люк привел сюда свою банду, решив, что в приграничной зоне мародерствовать будет удобнее. Орвилль Шоу разведал, что западные графства в Виргинии не настроены воевать, и, когда штат отделился от Союза, стали поговаривать об отделении этих графств от штата. Люк нюхом чуял, что отлично может поживиться, ловя рыбу в мутной воде и выдавая себя то за конфедерата, то за янки – в зависимости от ситуации.

Еще Орвилль доставил новости о том, что после проигранной битвы при Булл-Ран Север понял, что Юг разгромить не так-то просто, как казалось. Прошел слух, что президент Линкольн призвал проявившего себя талантливым командиром генерала Джорджа Б. Макклеллана на берега Потомака, чтобы наделить полномочиями главнокомандующего и поручить создать боеспособную армию, отлично вымуштрованную, организованную и дисциплинированную.

С другой стороны, рассказывал Орвилль, армия конфедератов собирается возводить небывалую линию укреплений в районе Манассасской развилки – то есть не далее как в двадцати пяти милях от Вашингтона. Почти вся территория находится под контролем патрулей южан, практически перекрывших доступ к Вашингтону по водам Потомака.

– Этой войне конца не видно! – довольно восклицал Люк. – А когда она кончится, мы станем богачами – независимо от того, кто победит!

Ах, как Китти ненавидела его! Она прежде никогда не думала, что можно так ненавидеть и желать смерти другому человеку. Через несколько недель после пленения она утратила силы обманывать себя и вынуждена была признать, что не грезит, что этот кошмар происходит наяву. Если бы только в руки попало ружье или нож, она прикончила бы их всех, одного за другим. Люк чувствовал ее настроение звериным чутьем и знал, что она упорно ждет своего часа. И позаботился о том, чтобы этот час не настал никогда. Она почти все время оставалась связанной – если только рядом не находился кто-то, способный присмотреть, чтобы пленница не попыталась добраться до оружия. Живым подтверждением были кровавые ссадины на запястьях от грубо завязанной веревки.

Скрипя зубами, Китти повторяла про себя, что в один прекрасный день у нее все же должен появиться шанс. И все, что она может сейчас сделать, – терпеливо ждать и быть наготове.

Казалось, этой зиме никогда не будет конца. Китти почти ни с кем из бандитов не разговаривала. Она готовила для них, жарила мясо, пекла лепешки и поддерживала огонь в очаге. А когда вся работа была сделана, когда ветер и снег ярились в бесконечной ночи, а бандиты пили виски и резались в кости у очага, она пряталась в свой угол, на подстилку из лапника и, повернувшись ко всем спиной, думала о Натане.

Где-то он сейчас? Приезжал ли домой в конце лета, как они уславливались, в надежде найти там ее, свою невесту? Старался ли разыскать ее, когда узнал, что они с доком пропали, отправившись на помощь раненым конфедератам на побережье? Жив ли он еще?

А что стало с отцом и матерью? Не погибли ли они? Да и самой ей имеет ли смысл продолжать жить? Может, лучше вывести из себя Люка, чтобы тот окончательно рассвирепел и положил конец этому аду?

Но нет, нет, ведь у нее есть надежда, что ей удастся пережить этот ужас. Может быть, Натан сейчас ищет ее. Она должна верить – просто должна!

Дрожа от холода, Китти подумала, что ей следует подняться и развести огонь. Если Люк вернется и обнаружит, что в хижине холодно, обязательно изобьет ее до полусмерти.

Тут Китти вспомнила, что у нее совсем не осталось дров. Натянув драные брюки конфедерата, она накинула куртку и выбралась наружу за хворостом. Среди трофеев Люка имелось немало более добротных вещей, но все они принадлежали янки, а Китти испытывала почти физическое отвращение к мундирам темно-синего цвета. Устрашающие истории, которыми так и сыпал Люк, и сознание того, что именно из-за войны она угодила в этот ад наяву, поселили в ней стойкую ненависть к Северу, развязавшему братоубийственную бойню. Эта ненависть автоматически переносилась на все, что напоминало ей янки. Взять хотя бы вот эти сапоги, которые когда-то носил янки, прирезанный Люком в болотах прошлым летом. Долгое время она обходилась без обуви. Тейту было безразлично, что Китти ходит босая. Однако с наступлением холодов у нее не осталось выбора, разве что отморозить ноги до костей. Естественно, башмаки, в которых она когда-то выехала из Голдсборо вместе с доком, давно развалились на части. Так что пришлось надеть ненавистные сапоги.

Серое небо нависло над самым лесом, а это означало близкий снегопад. Все вокруг было укутано белым покрывалом. Посмотрев вверх, Китти попыталась определить на глаз высоту стройных сосен – пожалуй, самые мощные достигали ста футов. У подножия некоторых из огромных снежных сугробов еле выглядывали маленькие сосенки. Кое-где можно было заметить сухие стебли прошлогодней травы и ветви американского лавра и черники, чья зелень раньше всего помогает матери-природе скрыть наготу весенней земли. Пожалуй, скоро начнется весна – вот только одному Богу ведомо, когда именно? Если растает снег и прекратятся бураны, не захочет ли Люк сменить свое логово? По крайней мере, многим из головорезов уже не сидится на месте. И тогда, в дороге, ей может представиться шанс сбежать…

Странный звук заставил ее подскочить от испуга и выронить собранный с таким трудом хворост. Развернувшись, она оказалась вплотную с диким вепрем – длинный, костлявый, с узким рылом, покрытый грязной облезлой щетиной. Он перебегал прогалину, рыча и фыркая на ходу, не обращая внимания на присутствие Китти. Невольно девушка подумала, что, если бы у нее оказалось ружье, она запросто подстрелила бы вепря – и на ужин было бы свежее мясо.

Внезапно до нее долетел громкий хруст ломившихся через чащу верховых. Она оглянулась на звук со странной надеждой. Господи, хоть бы это оказался кто-то другой, а не Люк со своими бандитами! Сделай чудо! Пусть это окажется патруль конфедератов, или виргинцев, или даже индейцев… кого угодно, лишь бы он дал ей свободу!

Однако надежда скоро угасла – Китти с отвращением узнала заляпанного грязью коня Люка Тейта. За ним ехали остальные. Ее внимание привлекла фигура человека, безжизненно поникшего в седле: шинель залита кровью, руки безвольно болтаются. Китти показалось, что ряды банды поредели. Она торопливо пересчитала: да, троих не хватает… но прежде чем успела что-то сообразить, Люк едва не наехал на нее и грубо рванул за руку в сторону хижины:

– Давай назад! Орвилля подстрелили. Ты должна ему помочь. – Широко распахнутые глаза полыхали дикой яростью. – Трое моих парней погибли, и черта с два я бы хотел потерять четвертого!

Он поволок ее в хижину, следом за ними внесли Орвилля.

– Положите его на стол, – велел Люк и тут же наткнулся взглядом на холодный черный очаг. – Ах ты, ленивая сука! – Он с силой ударил Китти, так что она отлетела к стене. – Ты что, хочешь заморозить нас до смерти?! Сайлас, чтоб сию минуту был огонь! Пол, а ты принеси докторскую сумку из фургона!

На глаза Китти навернулись слезы при виде до боли знакомой черной кожаной сумки доктора Масгрейва в руках Пола Грея. А она и не знала, что негодяи таскали сумку за собой. Грей поставил саквояж на пол, а Люк рявкнул:

– О'кей, волоки его на стол – и за дело!

Орвилль заорал от боли, и Пол влил ему в глотку виски. Раненый закашлялся, но все же сделал несколько глотков, после чего безвольно откинул голову, закатив глаза. На какое-то время он перестал чувствовать боль.

Китти замерла в нерешительности: она молила Бога, чтобы Орвилль умер без ее участия. Взгляд Люка буквально прожигал девушку. Он подскочил к ней и стал трясти что было сил.

– Послушай, я же знаю, что ты можешь его спасти! Я слышал, как в округе говорили, что ты лечишь не хуже, чем сам док! А теперь валяй сделай что-нибудь для этого малого, не то, клянусь преисподней, удавлю тебя голыми руками, Китти Райт!

Она ответила ему яростным взглядом. Что ж, пусть душит, но она не способна творить чудеса!

– Он потерял слишком много крови, а я не хирург! Единственный, да и то слишком мизерный шанс сохранить ему жизнь – это отнять руку!

Все четверо бандитов, топтавшихся возле стола с раненым, застыли как по команде, уставившись на Китти. Люк первый обрел дар речи:

– Ты сказала, что должна отрезать ему руку?..

– Я не могу обещать, что даже ампутация спасет ему жизнь. – Китти стало совсем тошно. – Я уже сказала: он слишком ослаб от потери крови. – Люк ошарашенно уставился на Орвилля, и она торопливо проговорила: – Послушай, ну какой он тебе помощник – с одной-то рукой? И если уж на то пошло, он и о себе не позаботится. Почему бы тебе просто не оставить все как есть и не дать ему умереть? Может, сам он выбрал бы именно это?

– Не твоего ума дела – решать такие вещи! И не моего. Мы должны сделать все, что можем, чтобы спасти его жизнь. А теперь за дело, покажи, на что ты способна! – И он подтолкнул ее к столу, сунув ей в руки саквояж доктора Масгрейва.