Джоанна ЛИНДСЕЙ

ЛЮБОВЬ И ВЕТЕР

Пролог

Вайоминг, 1863


Томас Блэр стоял на холме и смотрел на долину, где среди зарослей можжевельника и пушистых сосен спряталось его ранчо. В его глазах светилась гордость. Домик был небольшой, бревенчатый, в нем всего три комнаты.

Но он, без всякого сомнения, выдержит любые зимние метели. Рэчел сказала, что она не имеет ничего против такого жилья. В конце концов, они начали свое дело только два года назад. И еще будет время построить такой дом, которым она станет гордиться.

Как терпелива его молодая красивая жена и как он ее любит! Рэчел — сама доброта, красота и добродетель! Рэчел и ферма, которая — теперь уже совершенно ясно — станет процветающей, — это все, что он хотел от жизни и что получил. Все? Ну… Может, и не совсем все. Вот если бы Бог послал им сына, но у Рэчел случилось два выкидыша. У них есть один ребенок. Дочь. И вся обида Томаса замкнулась на Джессике — она не сын! И было отчего: по ошибке всю первую неделю ее жизни он считал, что у него родился мальчик. И он даже окрестил его Кеннет. Кеннет Джесс Блэр. Вдова Джонсон, принимавшая роды — доктора не отыскали, — так боялась Томаса, что не открыла ему правду. Он ведь так хотел мальчика. И Рэчел, которая едва не умерла при родах и так ослабла, что не могла кормить ребенка грудью, тоже думала, что подарила Томасу сына.

Для обоих был настоящий удар, когда миссис Джонсон не могла уже больше терпеть и, дрожа от страха, сказала правду. Как Томас был огорчен! Он больше не хотел смотреть на ребенка. И никогда не согревал дочь даже ласковым словом, не в силах простить ей, что она девочка.

Все это произошло восемь лет назад, в Сент-Луисе. Томас женился на Рэчел за год до этого, и она уговорила его поселиться в городе. Ради нее он бросил горы и долины Запада, где провел большую часть жизни, охотясь с капканами и снабжая форты продуктами питания.

Сент-Луис был слишком цивилизованным местом и слишком маленьким для человека, привыкшего к просторам и великолепию Роки Маунтэнз с благостной тишиной долин. Но он был прикован к городу целых шесть лет — родители Рэчел оставили ей склады, и он с их помощью снабжал продовольствием поселенцев, направлявшихся на Запад. На его Запад. На его широкие просторы. Когда нашли золото в Колорадо и Орегоне, у Томаса возникла идея снабжать мясом рудники и маленькие городки, которые выросли на столь хорошо известных ему землях.

Эта идея могла умереть, но Рэчел поддержала Томаса. Она никогда не испытывала трудностей, никогда не жила за пределами города, но она любила мужа и знала, как он несчастен в Сент-Луисе. И, преодолевая внутреннее сопротивление, она согласилась продать склады и отпустила Томаса на целый год, который ушел у него на то, чтобы начать новое дело, собрать одичавших бычков в Техасе; купить крупных восточных коров для скрещивания и построить домик. Наконец он привез Рэчел, попросил ее придумать название для ранчо. Она назвала его Роки Вэлли.

Единственное желание Рэчел перед тем, как начать совсем другую жизнь, состояло в том, чтобы дать дочери образование, которое она получила бы, останься они в Сент-Луисе. Она захотела отдать Джессику в частный колледж для юных леди, в котором училась сама с пяти лет. Томас с готовностью согласился, радуясь, что, может быть, никогда больше не увидит свою дочь.

Его дочь называла себя К. Джессика Блэр. Джессика, как звала ее Рэчел, предпочитала, чтобы те, кто не видел ее имени написанным на бумаге, воспринимали “К” не как инициал, а как имя Кэй. Носить имя Кеннет было ужасно для такой куколки, как она. У нее были волосы цвета воронова крыла, глаза, и весь ее облик пронзительно ярко повторял отца и неотступно напоминал ему о страстном желании иметь сына…

Но скоро должны произойти перемены. Рэчел снова забеременела, и, поскольку самая тяжелая часть работы по устройству новой жизни закончена, он мог больше времени посвящать жене. Скот перезимовал дважды, стадо увеличилось в числе, а при первом перегоне скота в Вирджиния-Сити, где он каждую голову продал вдвое дороже, чем мог бы в Сент-Луисе, он испытал радость от успеха. И вот теперь он дома гораздо раньше, чем обещал Рэчел. Ему не терпелось рассказать ей о своей удаче. Он хотел удивить Рэчел, обрадовать ее, заниматься с ней любовью весь остаток дня, чтобы никто не мешал. Он не был дома почти месяц, и как же он соскучился по ней!

Томас стал спускаться с холма, рисуя в своем воображении ее удивление и радость, когда она увидит его. Во дворе никого не было, Уилл Фенгл и его старый друг Джеб Харт, которого Томас оставил присмотреть за хозяйством, сейчас на пастбище индейцев-шошонов. Полукровка Кейт, конечно, хлопочет на кухне.

В главной комнате было пусто, из кухни приятно пахло печеными яблоками и корицей. Томас заглянул в дверь кухни и увидел на столе пирог. Никого, и так тихо… Он подумал, что Рэчел, видимо, вздремнула на их широкой мягкой кровати, которую пароходом доставили из Сент-Луиса. Он прислонил свои ружья к стене, чтобы они не мешали, и тихонько приоткрыл дверь спальни, боясь разбудить свою любимую золотоволосую Рэчел.

Но она не спала. То, что увидел Томас, было настолько поразительно, что у него волосы встали дыбом. То, что он увидел, вдребезги разбило все его мечты. Его жена занималась любовью с Уиллом Фенглом. Ее руки обвивали спину Фенгла, слава Богу, он не видел ее лица!

— Полегче, женщина, — со смешком хрипел Уилл. — Нет никакой спешки! Боже мой, как ты оголодала!

В самой глубине груди Томаса начал зарождаться звук, который нарастал и вылился в такой дикий рев, от которого стыла кровь.

— Убью! Убью обоих!

Уилл Фенгл в мгновение ока слетел с постели, схватил с пола разбросанную одежду, увидел, что Томаса Блэра на пороге нет, — а это означало, что ему пришел конец, потому как Томас побежал за ружьем.

— Не уходи, Уилл. Пусть он только посмотрит…

— Ты что, сумасшедшая? — завопил Уилл. — Этот человек сперва стреляет, а потом смотрит. Оставайся и объясняйся с ним, если тебе жизнь не мила… — И, не договорив, он выскочил в узкое окно.

Красная пелена злобы, смешанная с болью, ослепила разум. Томас ворвался в спальню и, не глядя, выпустил две пули. Когда пелена рассеялась, он обнаружил, что кровать пуста. Никого не было и в соседних комнатах. Он услышал только стук копыт удаляющейся галопом лошади и выскочил наружу, разряжая ружья в маячившее на коне оголенное тело Уилла. Но и эта пуля прошла мимо.

— Рэчел! — вопил Томас, перезаряжая ружье. — Тебе не уйти, как и ему, Рэчел! — Он огляделся, обежал вокруг дом и ринулся к конюшне.

— Ты не спрячешься от меня, Рэчел!

Но и там никого. И чем дольше он искал, тем сильнее разгоралась его ярость. Хладнокровно, без малейшего колебания он пристрелил двух лошадей, вернулся ко входу в дом, убил собственную лошадь.

— Мы посмотрим, сумеешь ли ты теперь убежать, Рэчел, — вопил он, закинув голову к небу. И его голос эхом пронесся по всей долине. — Ты никогда не выберешься отсюда без лошади! Ты слышишь меня, сука? Ты умрешь — или от моей руки, или где-нибудь в прериях, но для меня ты уже мертва!

Потом он вернулся в дом и поискал чего-нибудь выпить. Когда алкоголь подействовал, ярость его сменилась сердечной болью, а затем снова перешла в ярость. Он поминутно вскакивал и смотрел в окно — нет ли поблизости жены. Чем сильнее он напивался, тем ярче рисовались в его мозгу планы мести. Индейцы из племени шайенов и сиу, с которыми он торговал и подружился, порой жили ради мести, умирали из-за нее. И не находили успокоения, не доведя дело до конца.

Теперь он понимал их. Опьянев, Томас соображал медленно, но это — сообразил.

Когда Джеб вернулся в полдень с пастбища и требовательно спросил, кто убил лошадей и где женщины, Томас не стал ничего объяснять. Он наставил на него ружье и велел Джебу скакать в форт Ларами, перехватить его людей и задержать их там на неделю. И Джебу тоже приказал оставаться вместе с ними. Он дал Джебу часть золота, которое получил за проданное стадо.

Джеб не стал спорить с пьяным, тем более стоя под дулом ружья. Он знал Томаса Блэра почти тридцать лет и в голове не держал, что надо волноваться за женщин, остающихся с Томасом.

Итак, Джеб уехал.

А Томас продолжал ждать и пить. В какой-то момент он вспомнил про Кейт и удивился: а она где? Но он не задержался на этой мысли. Он вообще не размышлял об индианке — дочери белого и шошонки. Ее отец в свое время попросил Томаса присмотреть за ней, как бы с ней чего не случилось. Чего он боялся, то и произошло. Томас нашел девушку в форте, развлекавшую солдат. Он забрал ее и привез на ранчо. Кейт была благодарна за приют, а Рэчел обрадовалась помощнице.

Томас никогда не обращал внимания на Кейт и на ее страстные, полные надежды взгляды, которыми она его провожала. Он никогда не смотрел ей в глаза и не хотел знать, что в них. Его глаза глядели только на Рэчел с самого начала и до сих пор.

Томас ждал и ждал. И не напрасно. Рэчел вошла в дом, когда солнце стало садиться. Он подскочил к ней, прежде чем она успела сказать хоть слово. Он бил ее и не мог остановиться. Он кричал на нее и не давал ответить, и обвинения обрушивались на нее с каждым ударом. Потом она уже не могла ответить, язык ее был разорван, челюсть сломана. Два пальца и кисть правой руки болтались, как чужие, когда Рэчел пыталась защищаться от его кулаков. Глаза опухли и ничего не видели, когда она попыталась подняться на ноги. Но он стал бить ее ногами, без остановки, пока не затрещали сломанные ребра. Внезапно он остановился.

— Убирайся вон! — донеслось до нее после тишины, наполненной его агонизирующим дыханием. — Если ты выживешь, я не хочу тебя больше видеть. Если нет — я похороню тебя, как положено. А теперь убирайся, пока я тебя не добил…

Джеба разобрало любопытство: что же все-таки произошло на ранчо? И той же ночью он поторопился вернуться — будто что-то почувствовал… Он нашел Рэчел на вершине северного холма, куда она сумела взобраться и где потеряла сознание. Он долго не мог узнать, что с ней случилось и почему. Но в тот момент он знал лишь одно: если несчастной не помочь, она умрет. А до ближайшего доктора ехать целых два дня.