Ей не хотелось раздеваться донага в садовых зарослях! Там могут быть жучки и еще бог знает что. А вдруг пастух или еще кто-то забредет сюда и увидит, как они занимаются любовью, – нагие, как Адам и Ева, только вдалеке от Эдема.

Впрочем, Мэри теперь казалось, что Нагорье находится очень близко к раю. И даже в ветхой сторожке есть свое очарование.

В высоком окне над раковиной Мэри видела голову Алека, который, насвистывая, ходил по окруженному каменной стеной саду. Она вытерла руки полотенцем, забралась на лавку и выглянула в окно. Алек снял пиджак, жилет и галстук и косой яростно скашивал высокую траву. Она падала ему на ноги и отлетала на грядки, на которых когда-то, вероятно, выращивали овощи. Алек расчистил большой неровный четырехугольник-трапецию? Мэри лучше знала алгебру, чем геометрию. Участок, по размеру вдвое превышающий гостиную, был выкошен, пока она всего лишь помыла посуду и убрала остатки еды. Возле двери, ведущей в конюшню, стоял большой деревянный ящик, а на нем лежало что-то, завернутое в старое стеганое одеяло. Мэри как завороженная наблюдала за тем, как Алек вошел в сарай, вынес оттуда ржавые грабли и собрал всю скошенную траву в одну кучу.

Заниматься любовью с Алеком в гаснущем свете дня – такое должно было шокировать Мэри, но вместо этого по ее телу пробежала волнующая дрожь. Если он собирается овладеть ею на газоне, она всегда сможет расстелить то старое одеяло, прежде чем подхватит клещей. У нее нежная кожа, да и бороться с природой бессмысленно, тем более что та всегда побеждает.

Спустившись с лавки, Мэри вытерла посуду, чувствуя, что ее сердце забилось чуть быстрее. Она сегодня нарушила так много правил, что еще одно нарушение ничего не значит. Обещание быть честной с Алеком относилось и к ней самой: она хочет Алека – в себе или рядом с собой. Мэри превратилась из респектабельной старой девы в шлюху в считанные дни, однако она подозревала, что Алек производит такой эффект на женщин без всякого труда. Теперь, когда она узнала причину душевных ран, скрытых под его грубоватой внешностью, Мэри была окончательно сражена им.

Однако она не сможет изменить Алека, порезвившись с ним на траве. Только в романах любовь доброй женщины творит чудеса до последней страницы. За четыре года работы в агентстве миссис Ивенсон Мэри увидела немало и понимала: ждать, что меланхолия Алека рассеется за один вечер, бессмысленно. И все же этот вечер у нее был, и она намеревалась использовать его – быть может, не очень мудро, но с пользой.

Решив удивить – и шокировать – его, она сбросила туфли, расстегнула все крючки и пуговицы на платье и, оставшись в корсете и сорочке, вынула из волос все до последней шпильки. Мэри просигнализирует Алеку, что она готова ко всему, что у него на уме. Пусть он завершит работу, раздев ее.

Нет. К чему тратить драгоценное время? Мэри расшнуровала корсет, сорвала с себя сорочку и аккуратно сложила вещи на кухонном столе. Старые привычки умирают медленно.

Набрав полную грудь воздуха и отбросив волосы на спину, она вышла из кухни на прохладную скошенную траву. Рот у Алека раскрылся, а платок, которым он вытирал лоб, выпал из его руки на сапог.

– Я закончила, – хрипло проговорила она.

– Святая Богородица! – выдохнул Алек. Он не шелохнулся, не подошел к ней.

Неужели она совершила ошибку? Неправильно истолковала его мысли? Может, он и не собирался ничего делать с ней сегодня днем, несмотря на то, что привез ее сюда? Внезапно испытав чувство стыда, Мэри бросилась к деревянному ящику и приподняла край одеяла. Она сможет завернуться в него и избавиться от дальнейшего унижения. Теперь понятно, что она все неправильно поняла, что было совсем на нее не похоже.

В голове у нее была полная сумятица, Мэри чувствовала, что щеки горят, в то время как все тело стынет от холода. О чем только она думала? Впрочем, понятно, что она не думала вообще. Но Алек был так мил во время чая, что она приняла его поведение за сексуальное желание. Мэри потянула одеяло на себя, и ящик накренился.

– Осторожно! – закричал Алек, наконец сбрасывая с себя оцепенение. Подбежав к Мэри, он вытянул одеяло из ее застывших пальцев. – Тут фонограф, – сообщил он. – Я попросил Мака принести его и несколько восковых валиков. Хотел научить тебя танцевать вальс. Но, похоже, у тебя возникли другие идеи, и они мне нравятся куда больше.

– Ч-что?

Алек закутал Мэри в одеяло. Его явно не хранили с букетиками лаванды в ящике для белья, и Мэри не была уверена что аромат «о-де-килт» [8]такой же приятный, как у этого растения. Опустив глаза, Мэри увидела, что из одеяла в тех местах, где простежка распоролась, вылезают куски ватина. И на белой вате виднеются крохотные черные точки. Это, конечно, не жучки, но…

– Ну знаешь… Танцы… Раз-два-три, раз-два-три… Как-то вечером ты мне сказала, что ни разу не была на балу, и я подумал, что…

– Мыши! – вдруг завопила Мэри. Бросив одеяло Алеку, она стала прыгать на месте.

– Нет, конечно, – сказал Алек, начиная яростно трясти одеяло.

– Нет, сейчас их тут нет, но они свили в нем гнездо. И гадили на него! О! – Мэри стала стряхивать воображаемый мышиный помет со своей кожи, покрытой мурашками.

Алек был явно обескуражен.

– Боже мой! – воскликнул он. – Боюсь, это моя вина. Я схватил первое одеяло, попавшееся под руку, в сарае, чтобы прикрыть фонограф и устроить для тебя сюрприз.

– Ты меня удивил, все в порядке, – вымолвила Мэри, чувствуя себя очень глупой. И очень обнаженной.

– Может, хочешь еще раз принять ванну? Уверен, что смогу набрать несколько ведер воды и разогреть ее.

Три ванны в день! Какая роскошь! Но Мэри видела в кухне жестяную сидячую ванну, и та не произвела на нее большого впечатления. К тому же она куталась в одеяло всего несколько секунд.

– Со мной все в порядке, только моя гордость уязвлена. Ты решишь, что я очень развязная, ведь я сняла с себя всю одежду… – Вот бы земля разверзлась перед нею и поглотила ее целиком.

– Мне такая развязность вполне по нраву, Мэри, – заявил Алек. – Пойдем со мной.

Глава 33

Солнце уже опустилось за горный хребет, но небо все еще было достаточно ярким, чтобы Алек мог разглядеть каждый дюйм ее изящного тела. Она шагнула в его объятия и задрожала. Алек ощутил запах мыла, травы и Мэри – головокружительное сочетание.

Когда она отворила дверь кухни, он подумал, что его сердце может остановиться. Для невысокой женщины Мэри была очень… властной. Интригующей. Все в ней – бледная кожа, распущенные рыжие волосы – буквально молило о прикосновениях.

Прошло всего несколько часов с тех пор, как они ссорились. Меньше, чем с тех пор, когда их тела сплелись в объятиях. Алек чувствовал себя маятником, которого раскачивает от одной экстремальной ситуации к другой. Мэри Ивенсон волновала его, выбивала из привычной колеи.

Но сейчас он чувствовал себя уверенным, прижимая к себе эту обнаженную женщину в удлиняющихся к вечеру тенях. Она заслуживает танцев, и он – именно тот самый мужчина, который обучит ее танцевать. Кто сказал, что для этого нужна одежда? Ни удушающего накрахмаленного белого галстука, ни запатентованных кожаных бальных туфель. Этим вечером он будет диким. Первобытным.

Он накрыл ладонью гладкую щеку Мэри.

– В отеле ты говорила, что слишком стара для того, чтобы учиться танцам, – напомнил Алек. – Я намерен доказать, что ты ошибалась.

У Мэри был неуверенный вид.

– Я не танцевала с тех пор, когда ходила в школу.

– С моей точки зрения, это преступление. Ты создана для танцев. – Алек положил одну руку ей на талию, другой поднял ее руку и наклонился, чтобы поцеловать кончики пальцев Мэри. – Примерно так. Но я думаю, что вы в очень даже выгодном положении, мисс Ивенсон. Движения человека не так скованны, если ему не мешает сжимающая его одежда.

– О, мне так стыдно, – пробормотала Мэри в его рубашку.

– Не стесняйся! Ты кажешься мне великолепной. Разве ты не говорила мне весьма часто, что всегда права? «Ты ошибаешься, а я права» – не твои ли это слова? – Выпустив Мэри из объятий, Алек быстро избавился от собственной одежды. Мэри смотрела по сторонам, на сад, но только не на Алека, ее щеки по цвету стали походить на вьющиеся розы у двери в кухню.

– Итак… – Алек сунул пальцы в восковой валик и поставил его на оправку фонографа. – Музыка будет звучать всего пару минут. Когда ты на настоящем балу, она, разумеется, играет дольше – это настоящее удовольствие для молодых деревенских жителей, находящихся в поре первой любви. А тебе известно, что когда крестьяне танцуют свой первый вальс, их лица соприкасаются? Боюсь, мне придется тебя приподнять, чтобы сделать это.

Когда Алек еще был совсем молодым, при мысли о том, что он будет кружить по танцполу хорошенькую девушку, его плоть скандально отвердевала, и было это не один раз. Сейчас он был близок к такому же состоянию.

Валик уже износился от частого использования, и тихий звук был несравним со звуком оркестра. Несмотря на это, лицо Мэри осветилось радостью, когда она парила над свежескошенной травой, а ее дразнящее тело то и дело касалось Алека. Он слишком крепко прижимал ее к себе, но разве это имеет значение?

Было неудобно останавливаться каждые две минуты, чтобы менять валик, так что через некоторое время Алек оставил в покое фонограф фирмы «Эдисон голд моулдед рекордз» и стал просто кружить Мэри без музыки. Сначала он тихо считал, а потом и вовсе замолчал.

Тени постепенно становились гуще, воздух остывал. Это были самые необычные сумерки в его жизни – наедине с Мэри, в заброшенном саду, в первозданной наготе, когда их тела двигались под их внутреннюю музыку. Они кружились, сталкиваясь и отстраняясь, не сводя друг с друга глаз. Мэри преодолела свое смущение и теперь улыбалась Алеку, словно он был принцем.